Судная ночь в Токио

             Первая наша встреча с Такемучи была ещё в школьные годы. Он был окружён друзьями, в чём-то их подбадривая. Подбитые, явно после драки, все, кроме него, пребывали в неком унынии. Встреча была настолько мимолётной, что только его искренне-глупая улыбка и запомнилась.              После я видел только тех самых его друзей в круге Свастонов, в последствии и Бонтена. Из всех них остался в живых лишь один, красноволосый. Остальные были убиты либо в перестрелках, либо "случайной пулей" в Судную ночь. Предателей Бонтен не прощает. О солнечном парне я уже не вспоминал, погрузившись в пучину криминала. Да и не удивился бы, узнай я о его смерти. Всё-таки Судная ночь никого не жалеет.              Следующая встреча… Её тяжело таковой назвать. Это была фотография в кулоне Тетты Хинаты. Я шёл на совещание, на которое опаздывал, но задержался, увидев светлую макушку смутно знакомой женщины на диванчике в зале ожидания. Подсмотрев из-за плеча, увидел его. Чёрные волосы, не обесцвеченные, общие черты лица сохранили свою юношескую прыть, но его улыбка осталась прежней. Тогда я его и вспомнил. Его жизненную энергию, позитив и бьющуюся жизнь в самом естестве. Даже интересно стало, каким взрослым он стал.              — Твой брат? — Своим вопросом слегка напугал супругу своего подчинённого. Кулон тут же захлопнулся, лёгким грузом упав на пышные груди. — Прости, Хина-тян, не хотел пугать.              — Майки-сан, на этот раз прощаю, но прошу, не пугайте так в следующий раз. — Женщина прям успокоилась, увидев меня, а не своего супруга. Кисаки ревнив, нам всем это было известно, потому и такую реакцию никто не осуждал. Точно не Хину.              — Так брат? Или знакомый? — Я знаю, что у неё был младший брат, но опять же, имён не запоминаю. Как и то, как он умер. А других мужчин в её жизни не видел. Сама Хината не выглядит, как женщина, способная на измену, даже если она не питает особо тёплых чувств к своему партнёру.              — Нет, это… мой давний друг… Но вы правы, он мне всё равно, что родной человек. Думаю назвать сына его именем. — Всё её внимание перешло с кулона на округлённый живот. Лёгкое поглаживание, почти невесомое. Родительское. Материнское. Пусть и не от любимого мужчины, Хина всё же ждёт этого ребёнка и уже любит его. — Такемичи.              — Такемичи… Красивое имя.              — А фамилия ещё красивее. Ханагаки. Он был моей весной в юные годы, солнцем в нелёгкие времена. Он всегда знал, как поднять мне настроение, и когда я сильнее всего нуждалась в нём, он был рядом. "Цветение" и "ограда" так подходят ему. Впрочем, как "бамбук" и "дорога" в имени. Из моих воспоминаний, он оправдывает своё имя. Прекрасен, но стойкий. Вот такая моя первая любовь. — Честно признаётся Хина-тян.              Первая любовь, значит. Теперь понятно, почему его фотография прячется. Он занимает особое место в её сердце и по сей день. Впервые за долгие годы я заинтересовался кем-то, захотел узнать о ком-то не потому, что он наша цель, а из личного интереса:              — А где он сейчас?              — Живой. Это всё, что я знаю. — С некой грустью и смиренностью произнесла Хина-тян. Она явно хотела увидеться с ним, поговорить с ним, узнать о нём хоть что-то, кроме его статуса «живой». Пусть тогда и не осознал, но я возжелал того же.              — Хочешь, найдём его? — Спонтанная идея.              — Боюсь, Кисаки это неправильно поймёт. Не хочу недопонимания в наших отношениях.              — А если найду, тебе сообщить? Хотя бы о том, чем он занимается, есть ли половинка и всё в этом роде?              Немного подумав, Хината отрицательно замотала головой:              — Знать, что с ним всё хорошо, для меня более, чем достаточно. Буду благодарна, если сделаете это. Правда, мне совершенно нечем вам отплатить.              — Об этом не волнуйся. Тетта Хината часть Бонтена, член семьи. Тебе не нужно нам платить. Я просто сделаю это.              — Благодарю, Майки-сан. — Она улыбалась так же, как и Ханагаки: искренне и со всею душой. В её улыбке не было и намёка на фальшь. Я возжелал начать улыбаться так же.              Если бы я знал, что это будет наш последний разговор, то… То что бы я сделал? Приказал охранять её? Увёз куда-нибудь? Ответа я не знаю и сегодня. Но слово своё сдержал. Имея на руках лишь его имя, не без помощи Коко, удалось его найти. Её убийца же… Я отстранил Кисаки от его обязанностей на полгода, но лучше бы уже тогда убил. Впрочем… Лучше ли? Как знать.              Последующая встреча с Ханагаки состоялась уже в магазине кассет, в котором он работает. Пришёл лично, чтобы ощутить хотя бы немного того чувства, которое испытывала Хината, и вспомнить какого это, когда на тебя смотрят не со страхом даже пошевелиться неправильно, а с любым другим чувством. Правда, чёрную маску всё же нацепил, дабы избежать ненужной реакции.              Ханагаки Такемичи подарил мне это чувство. Возможно, обслуживая столько людей за день, он и вовсе не запомнил меня в этой толпе. Я же хотел запомниться ему, но не мог так рисковать. Не хотел спугнуть его раньше времени.              Естественно, я отправлял людей следить за ним, понаставлял камеры в его квартирке, которую проще обозвать конурой из-за крохотности и обстановки в целом. В то время я не мог убраться у него без оправданий, не напугав при этом. Мы даже его квартиру охраняли от погрома последние Судние ночи, чтобы ему было куда вернуться, пусть даже в такое убожество. Для вида немного раскидывал вещей, якобы кто-то был и что-то всё же искал. И каждый раз забирал "сувенир": то зубную щётку, то что-нибудь из вещей. Чувствовать с ним некое единение, пусть и его подобие, через украденные вещи – возбуждающее чувство, подгоняющее двигаться дальше к своей цели сделать его своим. Не скажу, что был доволен этим, но меня устраивало.              Устраивало ровно до того момента, пока Кисаки не объявился рядом с его местом работы, попутно поубивав всех моих приставленных людей к Такемучи. Благо один из них успел мне передать своеобразное сообщение. Включив микрофон в наушнике, он намеренно вёл диалог с Кисаки, выкрикивая его имя погромче. Пусть он и умер, но умер верным мне. Бонтен не остался в долгу перед его семьёй.              А дальше… Мы с Кисаки подстрелили друг друга, я остался в переулке, в котором он поджидал Такемичи. Думал, что умру там. Но судьба решила иначе.              «Он был моей весной в юные годы, солнцем в нелёгкие времена»              В то утро я понял Хинату, понял смысл её слов из нашего разговора о нём.              Ханагаки Такемичи пришёл неожиданно. Я ожидал, что он просто пройдёт мимо, ведь я явно не выгляжу как простой гражданский даже будучи в уличной одежде. Да и он наверняка видел новостные репортажи. У такого, как он, не было ни смысла, ни мотива мне помогать. Но он остановился, дал мне позвонить со своего телефона и даже остался со мной, пока меня не забрали остальные Бонтеновцы. Такемичи не бросил меня. Одна только эта мысль заставляла меня чувствовать себя живым, кому-то нужным не потому, что я глава Бонтен, а потому что я нуждался в этом, без каких-либо других причин. И я возжелал сохранить его жизнь во что бы то ни стало, сделать его быт лучше и желательно рядом со мной.              Неделю точно восстанавливался от полученной пули. А после ринулся к нему, окончательно убедился в том, что он нужен мне, нужен в моём Бонтене. Довёл всё до совместной Судной ночи с ним. Его первые убийства были не самыми лучшими, но у него всё впереди. Мы тоже не сразу научились этому ремеслу, вот и Ханагаки научится, выберет себе способ поудобнее.              Теперь же Такемичи закончил с татуировкой. Поначалу он кричал и брыкался, но братья Хайтани удержали его, зажав с двух сторон. Теперь же он сидит на нашей постели, не переставая дрожать всем телом, боясь дотронуться до собственной шеи, покрытой плёнкой. Она защитит от инфекций извне. Мне нравится, что наши татуировки находятся в одном и том же месте, на задней части шеи. Приобнимаю его за плечи, пытаясь хоть как-то успокоить его. В этом порыве чувств укладываю голову на него, зарываясь носом в шею. Запах краски, антисептика и крови тут же ударяет, но он не прогонит меня. Люди после смерти, а некоторые умудряются и при жизни, пахнут куда хуже.              — Ты просто не привык. Нам тоже было больно. Но боль проходит и ничего после себя не оставляет, поверь мне. — Мои слова никак не воздействуют на него, потому предлагаю альтернативу. — Если хочешь, я распоряжусь, чтобы тебе дали обезболивающего, м? — Я готов дать ему что угодно, лишь бы это помогло.              — Лучше снотворного. Он явно сам не уснёт. — Судя по голосу, это младший Хайтани. — Я тоже не мог уснуть после своего первого убийства. И мне это помогло.              — Снотворное, значит… Такемичи, хочешь поделюсь своим? — Моё снотворное нельзя таковым назвать. Наркотики – не лекарство. Но Такемичи об этом знать не обязательно. Главное, чтобы помогло. А вот что это будет, вопрос не первой важности.              На это предложение Такемучи молча кивает головой. Моё "лекарство" для крепкого сна всегда на полке в тумбочке, потому и достаю быстро. Небольшая белая таблетка, ничем не примечательная. Сунь её в обычные лекарства да перемешай, и не поймёшь, где она и что в себе несёт. Положив себе в рот, некрепко хватаю зубами. Через поцелуй передаю её Такемичи, не забывая об исследовании его ротовой полости. Парень уже не сопротивляется, но и не отзывается. Послушно проглотив таблетку, он дожидается, пока я прерву навязанный поцелуй. И я делаю это первым, чувствуя нехватку кислорода в лёгких.              — Не нравится? — Взгляд в никуда, на его лице нет той же улыбки, из-за которой я стал одержим им, нет и той искры жизни. Глажу его по щеке, попутно укладывая на подушки. — Ничего. Скоро войдёшь во вкус. А пока засыпай. Мы будем рядом.              Братья Хайтани укрывают нас пледом, прежде чем уйти за пределы спальни. Они будут рядом, в соседней комнате, как и остальные ребята, потому я и не беспокоюсь о безопасности. Да и лежать вот так с Такемучи – умиротворяюще. Или наркотик попал мне со слюной, либо это он на меня так действует, но я засыпаю рядом с ним, продолжая обнимать, прижимать к себе. Сам не замечаю, как начинаю искренне улыбаться. Я не давлю из себя улыбку. Она сама вырастает на моём лице.              Мне давно не было так спокойно и хорошо рядом с кем-то.              Ханагаки Такемичи стал и моей весной.