Правда или ничего

— Ну и что это такое, а? Чонгук придерживает кота за шкирку, не давая ему сбежать и удерживая его морду перед разбитыми наушниками на полу. Макколи послушно полусидит-полулежит, вытаращив глаза, и то и дело дергает хвостом. — Да оставь ты его, — Юнги наблюдает за этими манипуляциями, сидя на диване, — он все равно ничего не поймет. Поди думает сейчас, какой ты гнилой человечишка. Он со вздохом разжимает руку — кот мгновенно срывается с места и на полусогнутых залетает под кровать. Чонгук снова вздыхает и садится прямо на пол; берет свои разбитые наушники и едва не начинает лить крокодильи слезы. — Это все ты виноват, — воет он, — я обычно всегда убираю их на полку, потому что он вечно играется с проводами и стаскивает их со стола! — О боже, — закатывает Юнги глаза, — тебе что, новые купить? Утром Чонгук проснулся позднее обычного и обнаружил Юнги на кухне — с кружкой кофе и телефоном в руке. Признаться, все то время, пока он вытаскивал себя из пустой кровати, он боялся, что того давно и след простыл. Но нет — Юнги находится на кухне. Улыбается Чонгуку, едва он, натирая сонные глаза, показывается на пороге. Предлагает заказать что-нибудь на завтрак и заодно на обед. И чувство такое совершенно незнакомое, но максимально теплое внутри возникает, что Чонгук почти теряется. Он так давно не встречал вместе с кем-то рождественское утро, что уже успел забыть о том, что это может быть так… как? Приятно? Тепло? Чонгуку кажется, что ощущения внутри давно превзошли эти банальные слова. — Ты правда не поедешь домой? — словно невзначай интересуется он, опуская пакетик чая в кружку. — А ты меня прогоняешь что ли? — оглядывается Юнги. — Нет, просто… завтра на работу же. — Ну, сгоняю вечером к себе за сменной одеждой, делов-то. Делов-то. Понимаете? Делов-то! Чонгук медленно прихлебывает чай, разглядывая Юнги, который играется с котом, и думает, мол, вау. Неужели кто-то хочет быть рядом с ним как можно дольше? Около шести вечера Юнги действительно уходит, чтобы съездить к себе домой, и возвращается спустя полтора часа, после вручая Чонгуку коробку с новыми наушниками. Тот же стоит столбом, таращась на подарок, и даже не замечает, как Юнги рассерженно переодевается в пижаму, после садясь на диван и хватая телефон. — Будем жрать китайскую кухню, — оповещает он, — я устал хавать пиццу. — Знаешь, — Чонгук крепко сжимает палочки в руке спустя полчаса, смотрит на Юнги, — я понял, что мне все-таки не нравится парни. Потому что действительно — так и есть. Он не испытывает влечения к парням. Никогда не испытывал и не начнет. — Чонгук, — Юнги закатывает глаза, — твой член буквально побывал в моей заднице. Ты серьезно? — Блять, я не о том, — он моментально краснеет. — Я хотел сказать, что, типа… Типа меня не интересуют парни, потому что меня интересуешь только ты. Что за ориентация получается? Юнги с серьезным видом отправляет в рот кусок маринованной свинины и сдвигает брови. — А какая вообще разница? — Наверное, никакой, — Чонгук отводит взгляд, улыбаясь. Они ужинают, смотрят глупый рождественский фильм о том, как девушка, влюбившаяся в парня по переписке, внезапно обнаруживает, что ее обманывали, варят глинтвейн, который Юнги делает уже сам. Если бы у комфорта было другое имя, оно бы точно было созвучно «Юнги». Начинается уже второй фильм, когда Чонгук, разомлевший после глинтвейна, падает вбок и обеими руками обнимает Юнги, прижимаясь щекой к его плечу. Чувствует спустя секунду, как его локоть крепко сжимают. Приподнимая голову, он замечает, что Юнги разглядывает его татуировки. — Тебе настолько нравится? — ухмыляется Чонгук. — Ага, — соглашаются мгновенно в ответ, — всегда нравились парни с татухами. — Что ж, хоть в чем-то я твоего Намджуна превзошел, — фыркает он. — Если ты настолько ревнивый, то мы расстаемся во второй раз, — отпихивает от себя Юнги его руки. — А мы встречаемся? — Чонгук, которого едва назад не откинуло, подается вперед, чтобы заглянуть в чужие глаза. — Мы…? Ответом ему служит чужой тяжелый, густой взгляд. Он на автомате отклоняется назад, когда Юнги разом подрывается с места и, перекинув ноги через его бедра, садится верхом. От поцелуя становится горячо и максимально душно. Чонгук не знает, куда деть руки, но уже спустя мгновение Юнги перехватывает его за запястья и прижимает его ладони к своей заднице. — Уже? — искренне удивляется Чонгук, чувствуя себя идиотом. — Блять, — Юнги буквально на кулак накручивает ворот его футболки, — у меня сто лет никого не было. Так что да, мы будем трахаться. Воскресенье заканчивается как-то совершенно беспорядочно; понедельник, следующий за ним, встречает Чонгука легкой головной болью и огромной кружкой кофе, потому что Юнги опять просыпается раньше него и успевает сходить в ближайшую кофейню. Он жует остатки вчерашнего кимпапа и пытается представить, как это будет выглядеть: он, заявляющийся в офис после того, как сказал Джину, что увольняется. А перед этим — публично «расставшись» с Юнги. — Забей, — машет рукой Юнги, неспешно потягивая свой кофе, — я ему уже вчера написал, что никуда ты не увольняешься, и то шутка была. — Попробуй это теперь переводчикам объяснить, — Чонгук в ужасе разглядывает каток, в который так и не заходил с четверга, — потому что они за это время точно решили, что я вскрылся. Странно, что никто из них ко мне домой не приехал по твоему примеру. — Не приехали, потому что я каждого предупредил, что это не нужно. И что все в порядке, — вкрадчиво произносит Юнги. — А?! — он запрокидывает голову. — Ты… что?! — Мне не стоило? — Нет, — Чонгук отключает экран смартфона и улыбается, — стоило. Теперь понятно, почему все сообщения от Тэхена, Хосока и Мэг в оповещениях значились максимум двадцать четвертым числом. А затем — ни единого не пришло. Чонгук убирает телефон в карман и мягко улыбается, когда поднимает взгляд на Юнги; ему не хочется спрашивать, что тот написал его друзьям, не хочется спрашивать вообще ничего. А самое главное — желание упрекнуть хоть в чем-нибудь испарилось так же, как каждый год у Чонгука испарялось праздничное настроение под Новый Год. Зато теперь — теперь хоть лопатой черпай. Макколи провожает их до самых дверей; рассматривая то, как Юнги тискает его кота, у Чонгука внутри начинает зарождаться такое глупое, но такое сильное желание, чтобы так было не только в Рождество, а чтобы так было каждый раз, когда он уходит на работу. Всю дорогу они слушают Эда Ширана, потому что Юнги откуда-то узнал, что у Чонгука в Спотифае «Shape of you» значится третьей в списке самых прослушиваемых треков уходящего года, а когда они заезжают на стоянку, то еще долго сидят в машине, наблюдая за сонными сотрудниками, выходящими из автобуса и идущими в сторону входа. — Знаешь, что бы ни случилось дальше, — начинает Юнги и смотрит на него с улыбкой, — я никогда не буду жалеть о том, что хотя бы раз тебя поцеловал. — Тэхену торт купи потом, — Чонгук сам улыбается, — это он предложил всем сыграть в «правду или действие» на день рождения Чимина, — он наклоняется вбок и целует Юнги на глазах у группы тестировщиков, которые пялились в лобовое стекло их машины. Отстраняясь, Чонгук замечает только что упомянутого Тэхена — с вывернутой шеей тот врезается в столб, а затем, гордо отряхнувшись, продолжает свой путь, все же периодически оглядываясь. Чонгук смеется, распахивая дверь. Холодно. Но будь сейчас хоть даже минус десять по Цельсию, он бы не задубел все равно. Ему никогда тепло не было настолько, как сейчас. — Увидимся на обеде, — прощается Юнги, оставляя поцелуй на его щеке прежде, чем Чонгук покидает лифт. Перед тем, как двери лифта закрываются, он успевает заметить несколько кислых завистливых взглядов. И не может не рассмеяться потом, вышагивая в сторону офиса переводчиков. — Я щас блять не понял нахуй, — все запятые в интонации Тэхена теряются, — это что за порнография произошла на моих глазах внизу? — Какая порнография? — Мэг не то чтобы оживляется — скорее решает, что есть что-то поинтереснее экрана запуска виндоуса. — Я иду, значит, на работу, а эти там сосутся! — А ты на кой хуй подглядывал? — Я не подглядывал, оно само! Чонгук открыто ржет, запуская компьютер. С удивлением обнаруживает, что работы на сегодня по минимуму, и включает тикток на телефоне. Не, ну а че. — Эй, задроты, — заходит к ним Джин за час до обеда, — зайдите в отдел кадров все. — По какому поводу? — хмурится Хосок. — Кажется, вам зарплату повысили, надо документы подписать. — Чего, блять?! — орет Тэхен, когда Джин уходит. — В смысле повысили? — Лучше бы они это сделали уже в январе, потому что все наши усилия в декабре в любом случае будут оплачены по старой ставке, — бухтит Мэг. — Чонгук? — у Тэхена, судя по всему, резко просыпается шило в жопе. — Это ты нам насосал там?! — Конечно, всем четверым сразу, — он показывает ему средний палец. В кабинет заходит Чимин с грозным лицом; предсказуемо останавливается возле Тэхена и наклоняется вперед, начиная что-то говорить бесконечно бегущей строкой. Наверняка в очередной раз критикует чужой перевод и просит «ты хоть тэги расставляй нормально». — Так а че там, — Тэхен резко начинает игнорировать нависающего над ним Чимина, — вы уже потрахались? И как оно, когда с парнем? Хосок резко закашливается и случайно сбивает локтем со стола пустой тамблер. Мэг поднимает неодобрительный взгляд, но все же молчит — будто сама ждет ответа. — Охуенно, — легко отзывается Чонгук, открывая новую вкладку на мониторе, — советую попробовать. Тэхен, сверлящий его взглядом, резко переводит его на Чимина, который моментально затыкается. — Иди на хуй! — Так я это и предлагаю. То, как сверкают пятки Чимина после этого, даже словами не описать. Мэг хохочет до самого обеда, а потом предлагает Тэхену устроиться их персональной феей, потому что «это че ваще было? Ты пошутил так удачно, что теперь он сам обосрался и потерялся!» — Это что? — хмурится Тэхен, когда Юнги на обеденном перерыве ставит перед ним огромную коробку с тортом. Чонгук — сразу же срывается в истеричный смех. — Не, это че?  — Это я так говорю тебе спасибо, — Юнги указывает пальцем на бантик на коробке, — так что будь добр сожрать его, ясно? — А ты не охуел? — Тэхен, совершенно забывший, что такое субординация, тычет в Юнги ложкой, которой до этого ел суп. — Хватит материться на меня, — Чонгук проглатывает смешок и ждет, что спустя секунду Тэхену прилетит по щам, но Юнги лишь щурит глаза и говорит: — Радуйся лучше, что у вас появился покровитель. — Так ты реально насосал? — оборачивается к Чонгуку Тэхен. — Ты ваще дебил? — неожиданно психует Мэг. — А ну иди сюда! — Простите, — деловито произносит Хосок, игнорируя дерущихся на фоне Тэхена и Мэг. — Что вы хотите этим сказать? — Что, наверное, я всех вас буду забирать из дома и возить на работу? — Юнги отпивает из стакана с кофе. — Можно на «ты». Друзья Чонгука — мои друзья. Тэхен и Мэг, пытавшиеся затолкать другу другу палочки в ноздри, резко застывают и переглядываются. — Прямо из дома? И прямо на работу? — недоверчиво интересуется Мэг. — Прямо да. — Позволь подарить тебе на Новый Год бутылку лучшего виски. Ты какой предпочитаешь? — девушка отпихивает от себя Тэхена, накрыв ладонью его лицо и резко двинув рукой вбок. Юнги смеется, Чонгук — тоже. — Ничего не нужно, — Юнги улыбается, — просто продолжайте быть его друзьями и дальше. У Чонгука от этой фразы под сердцем начинает расплываться теплое. Ему самому от пяток до головы тепло становится настолько, что даже не спрятаться — он тонет в уюте, тепле, любви. Не верится, что так вообще бывает. Юнги хватает его руку и смеется, когда Хосок отвешивает Тэхену очередной подзатыльник, а Чонгук понимает, что окончательно пропал. Исчез, растворился. Он влюблен настолько, что дышать больно. — А что у нас на новый год? — кричит Тэхен, когда Чонгук после завершения рабочего дня выходит на улицу следом за Юнги. — Мы же поедем в центр все вместе? — Не, — улыбается Чонгук, — не в этом году! В полночь же он слишком занят другим человеком и даже не слышит дурацкий будильник. Но зато первое, что слышит Чонгук в новом году, это «я тебя люблю». И первое, что говорит он сам, это «я тоже тебя люблю». Утром первого января приезжает Дасом и, поржав над их помятыми лицами, утаскивает их в буддийский храм, чтобы они успели поставить свечки на желание. До Лунного нового года еще месяц, но Чонгук уже заранее знает, что не проведет его в одиночестве.