Погружение

Следующим вечером, когда Джинкс возвращается из своей мастерской в «Последнюю каплю», то даже не останавливается, чтобы, как обычно, посидеть у барной стойки и перекинуться парой слов с красавчиком барменом. Только приветственно кивает головой в ответ Джакоби, который отвлекается от игры и машет ей рукой. В этот раз они обойдутся без нее. Севика провожает Джинкс долгим, задумчивым взглядом: отмечает торопливость девчонки, но только хмыкает на это и затягивается сигариллой сильнее. Сейчас игра и поставленные на кон монеты интересуют ее куда больше. Стоя перед массивной дверью кабинета, Джинкс собирается с хаотичными мыслями. Она хочет рассказать Силко о том, что наконец закончила прототип бомб, которые взрываются едкой кислотой; а еще о том, что их можно использовать как биологическое оружие, если взорвать те в водопроводе Пилтовера; но первым делом, конечно, ей не терпится обнять его, желательно получив поцелуй в ответ. Она распахивает дверь и, не скрывая довольного оскала во все лицо, проходит прямиком к рабочему столу, который, как обычно, завален документацией. Но сам хозяин кабинета стоит спиной к ней около панорамного окна, и она притормаживает, когда видит его неестественно напряженную фигуру. — Джинкс? — мужчина вертит в пальцах тумблер с виски, но не оборачивается. Хмуря брови, Джинкс не отвечает и подкрадывается к нему, — будто он ее не услышит, — обнимает со спины. Прижимается всем телом и утыкается лбом между острых лопаток. Ощущает горьковатый древесный парфюм и ведет носом по мягкой ткани дорогой рубашки. Но не может понять, почему на ее действия нет никакой ответной реакции. Она чувствует медленно поднимающуюся откуда-то снизу панику, когда Силко наконец отмирает. Выдыхает и разворачивается, так что ей приходится разжать руки. Но только для того, чтобы вновь повиснуть на нем, прижимаясь всем телом. — А ты ждал кого-то еще? Поднимает на него свое лицо и довольно щурится, пока ее руки гладят его спину сквозь ткань. Так довольно, что Силко не может дольше пяти секунд смотреть на нее в ответ и отводит взгляд, допивает одним глотком виски и сцепляет зубы. То, что произошло вчера вечером, холодной водой окатило его с утра, стоило ему только продрать с похмелья глаза. — Если только тебя, Джинкс. Он судорожно думает, что помимо этого нужно еще что-то сказать. Все действия Джинкс прямо намекают, что она пришла сюда за этим разговором. Но в голове вертится лишь то, что он полный, просто конченный мудак; а где-то отдаленно на задворках разума хриплым голосом над всем этим смеется Альфред, придавая шизофрении красочных оттенков. Все же он находит в себе силы выдавить улыбку. Хоть криво и нервно, но Джинкс, кажется, не замечает ничего, отпуская из своих объятий. Силко лишь наблюдает, как она делает шаг назад, упирается в край стола, прогибается в спине и облокачивается на локти. Память при этом очень услужливо подкидывает картинки вчерашнего. Силко бы хотел забыть, но помнит все. Отчетливо. В деталях. Каждое вчерашнее ее прикосновение, взгляд, брошенный на него, и слова. Он не знает, насколько нужно было ужраться, чтобы принять настоящую Джинкс за свое блядское воображение. То, которое он все время запирал на ключ в своей башке, чтобы оно внезапно не вылезло в ненужный момент. И все еще не знает, что сказать сейчас девчонке, потому как та явно ждет от него действий после вчерашнего. Но он лишь устало может сесть в кресло и потянуться за откупоренной бутылкой, чтобы снова налить себе на два пальца и выпить, не чувствуя вкуса купажа очередного дорогостоящего алкоголя. Джинкс смотрит на это все с отстраненностью в течении нескольких минут, а затем кривит в недовольстве губы. Силко словно забывает о том, что она, вообще-то, здесь. Потому демонстративно цокает и кивает на тумблер в его пальцах. С долей иронии, что проскальзывает в ее тоне, ухмыляется. — Неужели тебя еще со вчера похмелье мучает? Силко хочет ответить ей в тон, что мучает его кое-что совершенно иное. Но прикусывает язык. Когда он поднимает на Джинкс тяжелый взгляд, та довольно кусает нижнюю губу и игриво накручивает длинный, синий локон на палец. Глаза ее сверкают азартом, словно она хранит какую-то невероятную тайну, за которую дадут горы золота. И половину Пилтовера в придачу. Он не знает, как Джинкс отреагирует, а потому заранее обкладывает себя последними ругательными словами, — некоторые из них были услышаны от Севики. Девчонка тем временем уже тянется к нему, ластится, и, когда целует в угол рта, опалив дыханием, то он наконец решается. Пока это вновь не зашло туда, куда не стоит. — Джинкс, стоп. Она тут же замирает, словно ее щелкнули по носу, как надоедливую кошку, и отстраняется, удивленно заглядывает в мужское лицо. — Ты знаешь, что произошедшее вчера... — он хочет сказать «полный, блядь, пиздец», но делает заминку, — неправильно. Между ними повисает тишина, и Силко ждет от девчонки чего угодно, но не того, что та давит смешок, а затем скалит зубы. — А что правильно-то? Кто устанавливает эти блядские правила?! Резко она отстраняется от него — так, что длинные косы взметаются в воздух. Ей хочется разразиться тирадой по этому поводу, но она закусывает нижнюю губу до боли и смотрит исподлобья. Дыхание учащается, и Джинкс понимает, что ей срочно, — нет, прямо сейчас, — нужно что-то взорвать, иначе взорвется здесь она. Силко видит ее в секунды переменившееся настроение и понимает, что последующие его слова вызовут еще больший эмоциональный всплеск у девчонки. Но и если он сейчас в очередной раз прогнется, то та так и будет продолжать вить из него веревки. Может, он был бы даже не против. Может — если бы Джинкс все время с таким собственническим видом не крутилась около него, так что вокруг и так уже давно ходили о них разговоры. Он закрывал на это глаза, потому как это было неправдой; а о его желаниях все равно никто никогда не догадался бы. Но Джинкс, — он уверен, — если той дать свободу, то в скором времени все в округе будут знать, насколько они близки. И ничем, — абсолютно ничем, — хорошим это не кончится. В первую очередь, для нее. Потому он поднимается из-за стола, с силой ударяя пустым тумблером, так что тот идет глубокой трещиной, и Силко чувствует, как по ладони начинает стекать горячая кровь. Только это совершенно не отвлекает, а больше злит. — Я их, блядь, устанавливаю! В момент Джинкс ощеривается и в один прыжок оказывается у его стола, опирается на него руками и подтягивается, стараясь быть выше, заглянуть ему в лицо. Сверкает безумным взглядом и рвано выдыхает: — Так не устанавливай! В чем проблема?! Как бы он ни хотел сейчас сказать ей о том, что она ведет себя в очередной раз как капризный ребенок, которому что-то недодали, но не может. Потому что, блядь, проблема в нем, а не в ней. Джинкс давно взрослая, их не связывают никакие кровные узы; и то, что он пытался намеренно обманывать себя тем, что та все еще для него подросток — вот что было действительно неправильно. Но остановиться он уже не может. — Проблема в том, что я не могу трахать собственную дочь! После этих слов Джинкс делает шаг назад, капитулирующее поднимает вверх руки и тянет кривую, болезненную ухмылку. — Что-то вчера тебе это не мешало, когда я... — Молчи. Она захлопывает рот и прищуривается, когда слышит его шипение. Стискивает зубы, слышит их скрежет, а потом переводит взгляд на ненавистного оленя. Силко не успевает ничего ей сказать, да даже рта открыть, когда Джинкс за секунду достает свою пушку и расстреливает Альфреда, вместе с тем нещадно дырявя стену вокруг. А затем разворачивается, чтобы уйти. Силко прикрывает глаза и трет лоб, но не говорит ей ни слова, хотя Альфред такого, блядь, точно не заслужил. Когда он слышит, как открывается дверь, то вмиг устремляет взгляд на спину Джинкс. — Ну и куда ты собралась? Джинкс? Его голос усталый, а девчонка лишь смеется, чем заставляет напрячься. — Туда, где меня трахнут. И захлопывает за собой дверь так, что в кабинете звякают все стеклянные предметы. Внутри у нее все буквально клокочет от несправедливости и злости; даже этот кратковременный спуск агрессии в блядскую оленью башку не помог. Она не может понять, что не так, — ведь она уже показала всем и вся, что она действительно выросла, что она может и отвечает за все свои действия и прекрасно осознает ошибки. Но нет, видимо, именно эта цель достигнута ею не будет. Когда она оказывается вновь внизу у бара, то стирает злость и недовольство с лица. Словно ничего не произошло. Никто не должен знать. Ничего. Потому подходит к Чаку, берет один коктейль и направляется к игровому столу наемников, на ходу осушая свой алкогольный напиток. Она видит сидящего к ней широкой спиной Джакоби, а потому в голове у нее моментально созревает пятый и последний план. Но она уже не уверена, что все будет удачным. Скорее неудачным. Но ей уже плевать. И стоит ей только встать позади молодого мужчины, положить ему на плечо ладонь и склониться к его уху, как тот выругивается от внезапности. Джинкс же заливисто смеется, а все остальные уже таращат на них глаза. Все, кроме Севики, которая нутром чует, что наверху что-то произошло. Но она не слышала ничего криминального, на мелкой засранке нет ни капли крови, а весь ее вид пышет самодовольством. — Присоединишься? Джакоби притягивает стул рядом к себе, и Джинкс тут же опускается на него, изящно закидывает ногу на ногу и оглядывает всех игроков. Ловит на себе, как обычно, заинтересованно-возбужденные взгляды и ухмыляется недовольной Севике. — Играем. Игра тянется медленно, и пытавшаяся отвлечься на это Джинкс только больше начинает злиться. Мысли о том, что ей отказали, не дают покоя. Она не привыкла не получать желаемое от Силко и не может никак успокоить сознание. Ее невнимательность и отвлеченность по итогу приводят к тому, что она проигрывает раунд за раундом и остается без всех своих монет, что были сегодня при ней. И большую часть из них она, конечно, проиграла Севике. Оставшееся время она просто наблюдает за остальными, устало привалившись боком к Джакоби и положив голову мужчине на плечо, а тот сидит с таким видом, будто рядом с ним находится не Джинкс, а как минимум кто-то из знати верхнего города. Севика периодически бросает на них взгляд и с каждым таким разом думает, что, похоже, ей снова придется вправлять мелкой пиздючке мозги. Она очень, очень хочет сделать вид, что ей плевать со здания совета, но не может. А потому, когда Джинкс в какой-то момент, наконец, отрывает свое тело от ебаного Джакоби, к которому будто прилипла, и отходит к бару, то поднимается следом. Ловит Джинкс, когда та готова забрать два стакана с пойлом, и припечатывает ее спиной к стойке. Ощутимо, так что девчонка морщится и тут же огрызается. — Ты что, блядь, широкая?! Чак в ту же секунду под убийственным взглядом женщины ретируется на другой конец и начинает усердно натирать и так чистый бокал. — Что ты тут устроила за показушный цирк? Хочешь, чтобы Силко ему потом пиздюлей выдал вместо зарплаты? Она сжимает сильнее локоть Джинкс, так что еще чуть-чуть — и тот хрустнет под ее каменными пальцами. И только когда видит на лице мелкой дряни болезненное выражение, убирает руку. Джинкс же скалится в ответ и жалеет, что не может пихнуть эту груду мышц, хотя бы потому, что у нее стаканы в руках. Но то, что ее псевдо заинтересованность показалась правдивой, радует. — Твое какое собачье дело? Иди отца охраняй, как верная псина. Если бы Севика могла, то проделала бы в тупой башке Джинкс две красивые дырки одним взглядом. Но девчонка внезапно начинает хохотать, а потом гавкает на женщину и, воспользовавшись ее ступором, быстрым шагом возвращается к игральному столу. Вечер на сегодня заканчивается, и, когда Джинкс думает вернуться в мастерскую, стоя на улице и размышляя об этом, то на ее узкие, худые плечи внезапно опускаются горячие, широкие ладони, так что та вздрагивает и, выругавшись, оборачивается. Но видит довольное лицо Джакоби и расслабляется. — Джинкс, слушай... Она вздергивает бровь, когда видит, что наемник мнется, но ждет. Старается не улыбнуться, потому что знает, что начнет хохотать, и тогда весь план провалится к дьяволу в выгребную яму. — Может, завтра прогуляемся? Только... чтобы никто не знал. Когда Джакоби наконец выговаривает это, понизив голос до шепота, Джинкс улыбается своей самой коварной улыбкой и приникает к высокому, широкоплечему мужчине. Игриво смотрит на того из-под челки и кивает. — С удовольствием. И не переживай, папочка не узнает. Она бы даже хотела поцеловать его для всей серьезности ситуации, но ей мерзко от одной этой мысли. Максимум, что она может — так это обнять его, когда прощается, и Джакоби уходит с полными радости штанами. Джинкс фыркает и кривится. Стоит в раздумьях еще несколько секунд, а затем исчезает во тьме узкой улочки.