Вечная ночь

Благоговейную тишину ночи не нарушало ничего. Ни вздоха, ни шелеста, ни пения ночных птиц. Только где-то очень далеко назойливо гудели машины. Издержки жизни в городе, ничего не поделать. Ситуация была до абсурда поэтичная. Почти черная, давно неживая кровь, на раскидистых кустах белых, словно девственный снег, роз. На бутонах. Лепестках. Листьях. Стеблях. Лорелай задумчиво изучала картину, пока неподалеку копался в украденных из закромов музея артефактов другой вампир. Ах, как было бы прекрасно, если бы воровали эту рухлядь они с Беккетом… Но нет. Пришлось пачкать руки о мерзких цимисхи. Малкавианку тошнило от этих уродов. Это было редким, откровенно говоря, явлением среди братьев и сестер безумного клана. Кто-то их любил, другим было плевать. Многие просто с интересом наблюдали, что эти уродливые пингвины выкинут снова. Но для Лорелай они были отвратительны. До скрипа зубов, до сжатых в кулаки ладоней. Их омерзительная плоть, запах, даже движения. Поэтому женщина при любом удобном случае разжижала им мозг, сводя с ума, или заставляя выйти в окно с сорокового этажа. Хуже только те, кто сравнивал детей Малкава с уродливыми пингвинами. Последнему смельчаку Лорелай не раздумывая вырвала гортань. И отправила юстициару… Кажется, это был вентру. Плевать, главное, что он замолчал. Женщина встряхнула кудрями, прогоняя назойливый шёпот мыслей и ворох воспоминаний. Повернулась в сторону Беккета, склонив голову к плечу. — Катберт, ты долго будешь копаться в трупах прошлого? — тихий голос звучал капризно. Беккет только вздохнул с усмешкой, не отвечая. Он с кристальной чёткостью осознавал, что это не нужно. Лорелай знает — это действительно надолго, а идти на поводу переменчивого характера малкавианки не лучшая идея. Да и многие скажут, что брать с собой малка тоже так себе поступок. Гангрел с этим мог поспорить. Женщина устраняла цели тихо и почти чисто. До бойни доходило редко… Не считая тех случаев, когда она забывала поесть. Или приступов психоза в Гобелене. И Ночи Кошмаров. Беккет отчётливо помнил, как Лорелай срубленным деревом упала на землю, дергаясь, будто при эпилепсии. Как она пыталась выцарапать себе глаза и проткнуть уши попавшейся под руку веткой. Как она скулила на его руках, умоляя прекратить, кричала. Била мужчину, проваливаясь слишком глубоко в безумие и переставая узнавать. Она плакала, плакала кровью, пыталась избавиться от век. Ногтями силилась проткнуть себе глотку или вырвать язык, который казался женщине чем-то чужеродным. И даже когда Катберт с малкавианкой на руках сбежал к ней в квартиру, ничего не прекратилось. Кажется, он неделю просидел у ее кровати, пресекая попытки навредить себе или окружающим. Ему бы мчаться в эпицентр, изучать, записывать… Но он был подле безумной в своей не-жизни вампирши. И чувствовал чуть ли не физическое удовлетворение и радость, когда та, открывая глаза, хрипло звала его по имени. Узнавала. Сама Лорелай плохо помнила то потрясение Гобелена. Шок ли, слишком сильное сцепление с чужими разумами… Но провалы в памяти были. Хотя и казалось это чем-то неправильным. Вампиры, в конце концов, не люди. Психика изменяется вместе с телом. Малкавианка просила Беккета и Гарри, бывшего тогда ее гулем, рассказать. Восполнить эти пробелы, назойливо разевавшие свои пасти в мозгу женщины. Отказывались. Гарри знал всего ничего, а в голову Беккета Лорелай никогда не влезала. Вот такой сантимент, противный, но слишком укоренившийся. Иногда она, разве что, ловила обрывки фраз или мыслей мужчины. Только тогда, когда они слишком гулко отдавались в мозгу Беккета, но не более. Вот и сейчас воспоминания о Ночи Кошмаров неслись вслед за случайно оброненными картинками из головы гангрела. Лорелай ёжилась, стараясь выгнать фантомные боли, что остались с тех пор. Помогли шаги, что приближались к давно заброшенному саду на окраине Уитби. Одна пара ног. Это не могло не радовать. Из полумрака под внимательным взглядом Лорелай вышла долговязая сгорбленная фигура. Все тело было скрыто, даже лицо прятал капюшон. Женщина цокнула весело языком. — Нос-фе-ра-ту, — почти пропела, резко обернувшись. Так же резко, как качнулся маятник ее настроения. — Скрыть свою плоть в ночи было умно! Стадо бродило неподалеку. Глаза щупали. Нащупали ли они, что в рюкзаке? Оскал расползся на лице Лорелай, пока она наблюдала, как сородич замедляет шаг, неохотно приближаясь к ней. Ничего не говорил, но снял рюкзак, ставя на землю. Беккет, наконец среагировавший на гостя, поднялся со своего места. Неспешно приблизился, изучая носферату цепким взглядом ярких, ничем сейчас не прикрытых, глаз. Кивнул тому, и как по сигналу, сородич быстро извлёк свёрток из сумки. — Разверни, — голос Катберта, спокойный и твердый, был усладой для ушей Лорелай. Она, будто умиротворенная его присутствием, сменила оскал на лёгкую усмешку и прикрыла глаза, вслушиваясь в окружающие звуки. А носферату выполнил приказ. Показал древний фетиш, который должны были доставить гангрелу намного раньше. И не в Англию. — Отлично. А теперь заверни обратно и оставь в сумке. Просьбу твоего Сира я выполнил, — Беккет кинул ночному гостю флешку, и тот, поймав ее, удалился. Осталась только сумка, пара трупов цимисхов и Лорелай. — Сейчас соберу все остальное и поедем отсюда. Запах трупов меня начинает раздражать. Тебя, думаю, тоже. Лорелай тянется за лёгким прикосновением Беккета. За мимолётными, но крепкими объятиями, которыми тот ее одаривает. Вздыхает картинно, переплетая свои, окровавленные, пальцы с пальцами Катберта. Он бросает взгляд вниз, но не морщится. Что такое кровь на руках, когда ты старый вампир? — Я устала. И хочу есть. Эти пингвины мне на нервы действуют с тех самых пор, как мы их увидели.