Трупное окоченение

Однажды ты сожжёшь глазницы осознанием истины и больше не проснёшься.

***

Карла мрачно вздыхает, вполоборота наблюдая, как Леон копается во внутренностях чужого авто. Оглядывается вокруг и боязливо ёжится, держа пистолет наготове: далеко-далеко (хотелось в это верить) рычали новые партии изувеченных — больше не — людей. Копошились червями и, как акулы, шли на запах свежей плоти и крови. — Мы правда собираемся угнать тачку? — вопрос был глупым, насмешливым и, самую малость, язвительным. Конечно, они собирались угнать машину, потому что пилить до лаборатории пешком чистое самоубийство. Не хватит ни времени, ни сил, ни патронов. А шутливые переругивания делом были хлопотным, но весёлым. Отдушина, за которую Монтенегро хваталась, как за спасательный круг, лишь бы окончательно не тронуться рассудком. — Как только окажемся в Вашингтоне, я вас арестую, мистер Кеннеди. — Сначала устройся на работу в участок, — Леон беззлобно фыркает, хлопая крышкой капота, и растирает по ладоням прилипшую грязь. Доброта беглой улыбки мешается с саркастичным оскалом. — Но если тебя грызёт совесть, можешь подождать хозяина и спросить у него разрешения. Карла вгляделась вдаль и с нарастающим страхом поняла — расстояния между ними и заражёнными оставалось не больше пары километров, и оно стремительно сокращалось. Медленные зомби, как приходится убеждаться на горьком опыте — подлое клише из зомби-хорроров. На самом деле, они те ещё быстроногие ребята, и с этим приходилось считаться. Поэтому, медленно отступая к машине и сглатывая тяжёлую слюну, Монтенегро — как бы прискорбно для неё это ни было — соглашается с Леоном. Лучше пусть её сожрёт совесть, чем стая оголодавших мертвецов. С совестью можно договориться, но с ними — нет. — Оставлю сотку баксов за аренду, — девушка торопливо прыгает на пассажирское сидение, пока Леон с рычанием заводит двигатель и трогается с места. Облегчение накрывает обоих с головой: они в замкнутом движущемся пространстве — всё ещё уязвимые, но теперь добраться до них гораздо сложнее. Ещё одна монетка в копилку, где собраны скудные шансы на выживание. Машина летит мимо магазинов с бытовой техникой, свадебными платьями и кутерьмой развлекательных центров. По улицам шныряют мёртвые, догрызая плоти живых: Карлу брезгливо передёргивает, когда на одном из тротуаров зомби сжирали, очевидно, человеческую плоть — мясо было розовым. Свежим, ещё не тронутым разложением, и красным от крови. То ли не обратившийся по странному стечению обстоятельств, то ли приезжий — попробуй теперь разбери. — И частенько у тебя такие трудовые будни? — Карла по обыкновению щёлкает зажигалкой, когда находит в пачке очередную сигарету, и грустно вздыхает. Их осталось слишком мало, чтобы утолить свою потребность в мнимом успокоении, а нервничать ещё придётся много. И постоянно. И долго. Это была излюбленная привычка Монтенегро — заниматься самоистязанием и травить организм. Если её не убьют в Эль-Пасо, то она сделает это самостоятельно, когда в очередной раз решит проверить, как быстро слабеет тело от кровопотери. — Бывало и похуже, — Леон натянуто улыбается, встряхнув копной тёмных волос. Не хочет, но вспоминает каждую миссию, успешную и не очень. Перебирает имена напарников, с которыми боролся плечом к плечу. Он остался — тех больше нет. Иногда они заглядывали к нему во снах сквозь предрассветную мглу: переводили на него просящие зрачки и умирали с пищащим звуком будильника. Не пробились сквозь толщу молитв. Уснули сами, пока Кеннеди собирался на работу — и так по кругу. Для избавления от призраков прошлого у него был заготовлен старый армейский способ: набрать в ванную побольше холодной воды и утопить в ней пустую голову — кричать, пока не начнёшь захлёбываться. Орать настолько истошно, чтобы стены задрожали и рухнули, только никто этого не услышал. Лучше, чем подушка. Хуже, чем антидепрессанты. — М-да, мужик, житуха у тебя не из лёгких, — Монтенегро сочувствующе вздыхает и выдыхает в приоткрытое окно. — В этот раз хоть с компанией повезло, — откровение переходит на новый уровень. Леон поддаётся странному порыву сочувствия и сострадания, и сам же рассыпается мелкой, шершавой крошкой. — Мне был двадцать один год, когда я оказался на твоём месте. Трагедия в Раккун-сити. Это было в девяносто восьмом, так что вряд ли ты могла слышать об этом. — Мне тогда шесть исполнилось, — Монтенегро поражённо поджимает губы. Смотрит на свои запястья, их выкручивает фантомными болями и немного трясёт. Поверить в это было страшно и странно — пока она спокойно спала в своей постели, купаясь в родительской любви и заботе, это уже где-то было. Люди гибли, кричали, горели, а она страдала от того, что мама не разрешила ей съесть на завтрак конфеты. Валялась с температурой после прыжков по слякотным лужам. Ломала резцы о цветастые леденцы и думала, что самая несчастная — потому что по несчастливой случайности была частью Эль-Пасо. — Говорю же, ещё пешком под стол ходила, — Кеннеди беззаботно смеётся, нарушая неловкую тишину, и слабо бьёт кулаком по женскому плечу. — Вообще-то в младшую школу, старикан, — Карла фыркает в ответ, с недовольством закатывая глаза. — Тебя радикулит случайно не мучает? Как бы спину в самый ответственный момент не прихватило. — Эй, не будь такой грубой, Карла. Девушкам я, между прочим, нравлюсь до сих пор, — Леон поворачивается к ней. Улыбается так, словно оказался не в городе-мертвеце, а пытался закадрить в баре симпатичную ему красотку. Это был особый вид его улыбки — соблазнительный, обезоруживающий, цепляющий. В купе с игривым взглядом Кеннеди мог творить волшебство с женскими сердцами: невинный разговор, парочка изощрённых комплиментов — и дама перед ним сдавалась без боя. Конечно, он не был ублюдком, чтобы потрошить чужие чувства, поэтому всегда выбирал девушек, похожих на него — одиноких, никого не ждущих и ничего не ожидающих. — Ну, а что насчёт тебя? — Леон заинтересованно моргает. Дорога была долгой и относительно спокойной. Лучшее время, чтобы узнать того, кто по возможности будет прикрывать его спину. — В академии много красивых ребят. Наверняка тебе кто-то да понравился. — Господи, это похоже на разговор отца-одиночки с половозрелой дочерью о способах контрацепции, — Монтенегро отворачивается к окну, горя от смущения, и валится температурным лбом к холодному стеклу. — Ладно, если тебе так это интересно, то слушай. Моя первая любовь закончилась трагично. Мне тогда десять было, и я влюбилась в своего одноклассника. Написала записку с признанием, подбросила в его шкафчик. А на следующий день он поднял меня на смех и утопил мой рюкзак в школьном бассейне. Почти вся школа наблюдала за моим позором. — Вот же мудак, — Кеннеди искренне сокрушается. — Его родителям следовало лучше следить за воспитанием своего отпрыска. — Да уж, но в этом даже был плюс. Мама неделю не могла заставить меня вернуться на занятия, — Карла тихо посмеивается, а после с кровожадностью, ей почти не присущей, продолжает. — Надеюсь, когда всё это началось, его сожрали первым. Если нет, то я с удовольствием подарю ему худшую смерть. Дорога протекала легко. Местами уморительно, местами скорбно: у обоих в багаже пылились истории разного рода — смешные до коликов в животе и такие, что хотелось реветь белугой. Леон вскользь упомянул о своём нерадостном детстве, и с ностальгией вспомнил о семье, принявшей его, как родного. Карла сыпала откровениями, и приятность каждого из них убывала по нарастающей. Сначала вернулась в день своего восьмого дня рождения, когда родители закатили ей настоящую вечеринку. Годом позже похоронила любимую кошку, и мама отказалась заводить другую. В тринадцать над её подругой надругались, и спустя три дня она покончила жизнь самоубийством, не сумев справиться со своей трагедией. — В день её похорон я окончательно решила для себя, что уеду отсюда и больше не вернусь, — Карла слезливо шмыгает носом. Боль внутри плещет и плескается, льётся из поцарапанной кожи и обливает внутренности. — И стану полицейским, чтобы люди не страдали от всяких ублюдков. И вот я снова здесь, в грёбаном Эль-Пасо, мчу на угнанной тачке со странным мужиком и надеюсь, что мной не закусят зомби. Чудно, правда? Леон понимающе хмурится и сжимает губы до бескровной ниточки — немного вспарывает кожу заострённым резцом и сглатывает собственную кровь. — Дерьмо случается, — Кеннеди качает головой, настраивая невидимые антенны на нужные частоты мотивирующей радиоволны. Хочет поверить в это сам, однажды чуть не погибший, и правда надеется помочь со всей искренностью, на которую только был способен. — Вопрос лишь в том, что нам делать после этого. Мы можем сдаться, а можем идти вперёд и продолжить борьбу с обстоятельствами. А ты сильная, Карла. Правда, одна из самых стойких девчонок, которых я только знаю. И ты сможешь со всем справиться, а я просто буду рядом. Карла воплощается в кресле, запрокидывая голову вверх. Глаза снова на мокром месте, и она жмурится до всполохов, лишь бы не дать им просочиться наружу. Столько уже случилось и сколько ещё их ждёт впереди — всего не оплачешь. Леон Кеннеди, наверное, был послан ей небесами — прорвался сквозь зыбкую прореху этого ада. Спас возле её дома и спасает до сих пор всеми мыслимыми и немыслимыми способами: кормит надеждой, не позволяя опускать руки, и усыпляет бушующих чертей в голове, сжирающих остатки тленной души Эль-Пасо. Молчаливо говорит — всё будет хорошо, только продержись. — Спасибо, Леон, — Монтенегро почти ослепляет, когда поворачивается к нему с нежной, благодарной улыбкой. — Правда спасибо. За то, что не бросаешь. — С тебя массаж на случай, если у меня всё-таки прихватит спину, — Кеннеди прыскает в ответ, и девушка подхватывает его настрой. В тесном, прокуренном ею же салоне, дышать наконец-то стало легче. Дорога мчится вперёд. Городской ландшафт сменяется промышленной зоной — скоро начнётся лесополоса, откуда до лаборатории будет подать рукой. Карла знает, что там будет то, что ей не понравится, и всё уже произошедшее покажется детским лепетом, но настойчиво отгоняет от себя паршивые мысли. Следом хватается за другие — думает о родителях. Леон не удосужился рассказать об экспериментах в фармакологической лаборатории, кроме того, что ей, как человеку стороннему, было положено знать — если, конечно, ей не хотелось (а Карле очень сильно этого не хотелось), чтобы её ликвидировали, как потенциальную угрозу огласки. Её родители были виновны в творящемся вокруг ужасе — Кеннеди дал понять ясно. Его железобетонной уверенности едва ли удалось сопротивляться, и Монтенегро сдалась. Поверила, хоть и не до конца: внутри роились сомнения, и умирающая вера в то, что это чудовищная ошибка. Конечно, они могли знать, что лабораторию используют для бесчинных опытов с вирусами — всё-таки не последними были людьми. Но отец с матерью, как и все в Эль-Пасо, были глухими и покорными — отворачивались, прятались, маниакально следили за замками на входной двери и калитке перед тем, как пойти спать. Не давали Карле слишком долго слоняться по городу без присмотра — в школу и сразу домой. После наступления темноты, правило жёсткое, на улицу не высовываться. Возможно, это был просто родительский контроль, возможно — очередное подтверждение тому, что танцы с живой смертью закрутились ещё задолго до того, как это всплыло на поверхность. Они могли знать. Они могли ждать, что вспышка вируса вырвется за пределы закрытой территории научно-исследовательского центра. Но Карла засомневалась снова — в конце концов, речь шла о её родителях, которые любили её, как умели. Если они действительно знали всё с самого начала, то ни за что бы не позволили дочери вернуться в самый разгар катастрофы. Родители берегут своих детей. Это инстинкт, практически аксиома. Они не могли поступить с ней таким чудовищным образом. Кто угодно, но только не они. На выезде из промзоны пришлось вернуться в реальность — практически влететь в неё с разбега и больно удариться о панель автомобиля. У кованных ворот их ожидали мертвецы, и, судя по количеству, они попали в самой эпицентр очередной мясорубки: такого количества не встречалось даже в городе — или встречалось, просто Леон умело выбирал наиболее чистые маршруты. Однако, удача, как и всё в этом мире, имеет свойство быстро заканчиваться. Первый ряд мертвецов бросился к машине. Несколько зомби вцепились острыми когтями спереди — покорёжили металл, навалились на капот и забились на стекле, как насекомые. Карла оглядывается: их окружали всё плотнее, и в какой-то момент просвета в окнах между дорогой и небом практически не осталось — зомби заполонили собой всё. — Твою мать… — Леон остервенело рычит, переключая передачи. Вперёд-назад, шины натружено заскрипели, двигатель устало застонал. — Не получается! — Они так машину угандошат, и нас вместе с ней, — Монтенегро визжит, когда один из заражённых разбивает стекло с её стороны, и пытается нащупать свежее мясо. Девушка испуганно дёргается, толкая Леона в плечо, отчего он теряет управление, и автомобиль закручивает, как в водовороте. — Осторожнее! Это тебе, блять, аттракцион какой-то?! — Стреляй из окна, — Кеннеди пропускает всё мимо ушей, пытаясь выкрутить колёса, и сбросить с хвоста парочку-другую мутировавших уродцев. А потом обязательно переехать их несколько раз, чтобы больше не мешались. — Быстрее, Карла! Монтенегро выхватывает пистолет. Предохранитель, спусковой крючок — действия, уже доведённые до автоматизма. Лучшая полевая практика, такому в полицейской академии точно не учили, иначе бы этот опыт запомнился ей надолго. Первая пуля прилетает зомби куда-то в грудину и запутывается в разлагающемся теле — его немного трясёт от ударной волны, но не сбрасывает до конца. Тот отшатывается на долю секунды, привыкая, и снова бросается вперёд, ещё более злой, чем прежде. — В голову! — Леон перекрикивает рычание и треск. Газует сильнее. — Вот сам и попробуй, командир! — Карла вспыхивает гневом, прицеливаясь снова. В таких условиях совместить целик было практически невозможно, всё тряслось и качалось. Пистолет в дрожащих руках ходил ходуном и пару раз чуть не вылетел в разбитое окно. И всё же выжить хотелось сильнее, чем стать чьим-то деликатесом. Монтенегро пристреливает заражённого, который находился ближе всего к ней — за ним второго и третьего. Когда пространство рядом очищается (насколько это было возможно), ей удаётся немного высунуться наружу. Острые осколки впиваются в ребро и, кажется, режут — свитер теплеет и мокнет от свежо пущенной крови, отчего Карла болезненно ругается. На свою беспомощность, Леона, зомби, чёртов Эль-Пасо — выходит из себя и открывает неконтролируемую пальбу. В кого-нибудь точно да попадёт. Леон перехватывает оборону, целясь одной рукой в зомби со своей стороны, второй — всё также маневрирует. Лобовое стекло венчается остатками чужих мозгов. В салоне темнеет и несёт гнилью вперемешку с железом. К собственному удивлению, в этот раз Карлу уже не воротит. В удобный для себя момент Кеннеди удаётся открыть дверцу, чтобы пустить в расход последние патроны, завалявшиеся в магазине — с его практикой этого более, чем достаточно. Сзади остаётся троица — жаль, что не святая — и валится на паршиво-красную дорогу. Наконец-то всё заканчивается. Оба вздыхают с облегчением. Леон устало наваливается на машину, роняя голову. Карла вываливается следом за ним и, не удержавшись на ногах, падает прямиком на кучку мертвецов. Заглядывает в белёсые, закатившиеся глазницы одного из них. Заторможенно осматривает тело, будто под гипнозом: скелет, обтянутый обветшалой одеждой, кожа дырявая насквозь. Сердце под рёбрами неживое и подёрнутое трупной серостью. Смотри не хочу. Девушка теряет равновесие и придавливает собственной рукой чужую шею — вернее, то что от неё осталось. Её затянуло в разлагающуюся плоть: послышался звук ломающегося скелета, гланды лопнули и захлебнулись в мокроте. — Карла, ты как? — Кеннеди обеспокоенно трогает Монтенегро за плечо и оттаскивает подальше, где концентрации трупного яда в воздухе становилось меньше. Он осматривает её бледное лицо, скользит взглядом ниже и буквально спотыкается о расползающееся красное пятно. — Сильно зацепило? — Нет… Не знаю… — девушка болезненно шипит, задирая свитер, цепляется за майку, оголяя живот и часть нижнего белья. В другой ситуации её бы это смутило, но сейчас, в самом деле, было не до этого. — Посмотри, что там? Леон нависает над ней, оглядывая рану — короткий порез в длину, но достаточно глубокий. Несколько особенно острых осколков пробили кожу и встали торчком, как лезвия. Критично, но не слишком. — Нужно вытащить стекло, — Кеннеди шарится по карманам в поисках заранее приготовленного антисептика. Обрабатывает руки и заливает рану по краям. Карла шипит и дёргается, но мужчина заставляет её принять статичное положение. — Будет немного больно, самую малость. — Ага, мне так на прививке от бешенства говорили. Комарик укусит, блять, — Монтенегро бросает в него злобные взгляды-стрелы, когда мужские руки начинают своё дело. Ощущения были странные, будто её зашивали после операции, когда анестезия прекратила действие раньше, чем нужно. Пальцы тем временем уже надавливают на кожу, заставляя осколки медленно выходить наружу. Когда терпеть стало совсем невыносимо, девушка яростно пнула Кеннеди коленом, но тот ловко увернулся. — Прививка от бешенства? — Леон переспрашивает, злорадно усмехаясь. — Что ж, тогда это многое объясняет. — Меня бродячая собака покусала, шутник, — Карла скалится на животный манер и играючи клацает зубами. — Хочешь, шрамы покажу на внутренней стороне бедра? — Обойдёмся пока без интимных подробностей, — Кеннеди отмахивается, переходя к бинтованию нового ранения Монтенегро. Прыскает от смеха в разряженной обстановке и качает головой. Карла не девушка, а ядерная боеголовка, выпущенная прямо в него — и она точно сведёт его в могилу. Если не в прямом смысле, то в переносном уж точно.

***

До лаборатории они добираются позже, чем рассчитывали изначально — на полуспущенных колёсах далеко не уедешь, поэтому приходилось ехать и взволнованно замирать на каждой колдобине. Замирала в большей степени Карла, пока Леон невозмутимо делал вид, что всё находится под его чутким и строгим контролем. — А вот теперь начинается настоящее веселье, — Кеннеди мрачно осматривает территорию, бросая машину возле ограждения. — Не знаю, что именно может нас там ждать, но готовься к худшему, Карла. Твои родители… — Хватит, пожалуйста, — Монтенегро угрюмо вздыхает, опуская голову. Разглядывает свои сапоги, вымазанные в крови и пыли, и снова смотрит на Леона, как промокший под дождём щенок. — Если это всё-таки ошибка, и они ни в чём не виноваты… — Мы разберёмся, обещаю, — Леон выдавливает окончание фразы и сам не верит. Обещает, хотя умолял себя больше никогда этого не делать. Конечно, они вскроют правду, распотрошат её, как патологоанатомы, и каждый получит своё. Он пополнит свою копилку очередной успешно выполненной миссией. Карла же нанесёт себе новое увечье, когда в неверии будет биться головой об стену. Она, по сравнению с ним, едва ли не ребёнок — не по возрасту, но по натуре. Ей будет больно и страшно — этого не избежать, и Леон не сможет её уберечь. Справиться с этим сможет лишь сама Монтенегро, и он задавался неутешительным для себя вопросом — а будет ли она вообще это делать? Найдёт ли в себе силы? Захочет ли? Или просто бросит всё на полпути, знаменуя начало собственного конца? — На верхушке всё должно быть относительно спокойно, так обычно и бывает, — Леон методично сыплет инструкциями, пока они короткими перебежками пробираются к центральному входу. — Прежде всего, нам нужно найти план эвакуации и любые сведения, которые покажутся странными. — Да здесь всё по умолчанию странное, — Монтенегро разводит руками, попутно осматривая железную дверь. На ней был датчик движения и система опознавания. Люминесцентные точки-кнопки выглядели блёклыми, и девушка сокрушённо цокает. — Кажется, здание обесточило. В любом случае, так мы не пройдём, наших данных в базе допуска нет. Может, вынесем окно, как некогда наши знакомые? — Заявлять о себе, так во всеуслышанье, да? — Кеннеди неодобрительно хмурится. — Должен быть чёрный вход для сотрудников, любящих бегать покурить каждые пять минут. — Мне кажется, или это был камень в мой огород? — Карла надменно фыркает, послушно следуя за Леоном. — Думай, как хочешь, — мужчина, сосредоточенный на обстановке, отвечает без прежнего веселья, и Монтенегро послушно умолкает. Чёрный вход действительно был — не открытый, но справиться с обычной дверью, не напичканной навороченными системами, оказалось проще простого. Сначала их встретил длинный коридор, умерщвлённый темнотой. Леон отправился вперёд, подсвечивая путь ручным фонариком, Карла плелась за ним, отсчитывая стыки на напольном покрытии, и по мере приближения всё больше готовилась к неизбежному. Неизбежное, впрочем, откладывалось: они вышли где-то в приёмной. Было тихо и на удивление светло — работал дополнительный генератор, отвечающий за определенную часть строения, или что-то в этом роде. Карла не была сильна в таких познаниях, поэтому просто жмурилась, пытаясь адаптироваться к слепящим её лампам. Пространство было напичкано дверьми, и в какой-то момент Монтенегро показалось, что сквозь замочные скважины за ними следит нечто опасное. Страх и паранойя, повторяет себе, но пистолет уже удобно перекатывается в ладони. — Идём дальше, здесь всё чисто, — Кеннеди командует и машет рукой, указывая следовать за ним. Коридоры сменяют друг друга, и в одном из них им наконец-то удаётся заметить план-схему на случай чрезвычайных происшествий. — Сначала осмотримся наверху, а затем спустимся на цокольный этаж. — Почему мы не можем сделать этого сразу? Сам же сказал, что на верхних этажах ничего не происходит, — Карла непонимающе хмурится. — Обычно не происходит. «Обычно» не равняется всегда, — терпеливо объясняет он, наблюдая, как Монтенегро пристыженно кивает. Лестница уводит их вверх и буквально выплёвывает в идентичной приёмной, в которой они были до этого — всё те же белые стены, лейблы фармакологической лаборатории Эль-Пасо и двери, напичканные невидимыми соглядатаями. Карла роется в документах, пока Леон, бросая скупое «Оставайся здесь», заглядывает в кабинеты. Как и ожидалось, ничего не находит — было бы глупо полагать, что секретную информацию об экспериментах вывалят на всеобщее обозрение. Разочарование крыло её с головой: по-прежнему никакой ясности. Оставалось надеяться — если можно было так выразиться — что под землёй удастся найти что-то более стоящее и желательно, чтобы это стоящее шло без комплекта в виде толпы оголодавших монстров. Карла усаживается на крутящийся стул и, по-детски сделав несколько оборотов вокруг своей оси, расползается в нём. Пытается отвлечься от боли в голове и боку, высчитывая трещины на потолке. Саркастично усмехается — финансирования получают не мало, а провести косметической ремонт не в состоянии. Вдруг слева раздаётся грохот. Карла мгновенно дёргается, на автопилоте выхватывает в пистолет и направляет его в пустоту. — Леон, это ты? — ответа не последовало. Она была уверенна, что он находился в другой стороне. Точно видела, как он пошёл направо, и не мог вернуться ни с какой другой стороны. Здание сквозное, без закрученных по спирали этажей. Ход только в два конца. — Эй, надеюсь, ты живой и безобидный, потому что если нет, то у меня для тебя плохие новости. Звук усиливается в такт её возгласам. Девушка переводит взгляд туда, где потерялся Кеннеди, но не слышит оттуда ни звука. — И по законам жанра у главной героини в заднице закипает интерес, и она подыхает первой, — Монтенегро напрягается всем корпусом, осторожно двигаясь. Из приёмной попадает в унылую, однообразную сеть коридора. Всё кажется относительно спокойным. Карла вглядывается в зрачки широких окон лаборантских: по ту сторону нет ничего, кроме оборудования, цветастых колбочек и потушенных мониторов. Облегчения это не принесло — у неизвестности была удивительная способность давить на психику, ничего при этом не делая. Завершив обследование местности, девушка убирает пистолет, собираясь вернуться. Не успевает — дверь прямо позади неё (единственная без окон) призывно открывается. Как в фильме и кошмаре вместе взятых. Сперва Монтенегро осматривает дверной проём — над ним механизм, похожий на тот, что они с Леоном, видели снаружи на центральном входе. Ею кто-то управлял, заманивал в свои сети, жаждал, что она попадётся. — Карла, ты туда не пойдёшь, — девушка повторяет себе, как мантру. Чувствует нарастающее в груди беспокойство. Не может обернуться спиной ни в одну сторону, потому что подставит себя под удар. Мало ли, что ещё здесь может случиться. В конце концов, если она была кому-то нужна, то вряд ли её убьют прямо сейчас. — Ладно, кого я обманываю. Не знаю кто ты, но я вооружена до зубов! Внутри перед ней развоплощается нечто, похожее на аскетичную больничную палату. Ширма, постель и раздражающе пищащий аппарат для искусственной вентиляции лёгких. Больше никого и ничего. Карла прячет пистолет, осторожно ступая вперёд. Останавливается перед ширмой, готовясь к тому, что может там увидеть — догадывается, что ничего хорошего, но не похоже, что слишком опасное и, уж тем более, смертельное. Кажется, бедолаге по ту сторону и без неё приходится несладко. Руки упираются в ширму и надавливают сбоку, заставляя её сложиться гармошкой. Смотрит перед собой и задыхается от подступающей рвоты. — Не может быть… Нет… Это невозможно… Господи… В мужчине на койке не было жизни, но сердце, подсоединённое к трубкам, отбивало ритм. Пульсировало. Двигалось слишком быстро, будто вылупляющаяся бабочка, и стучало до кровотечения из ушей — не так, как это должно быть. Казалось, жило совсем отдельно от своего — и своего ли? — владельца. Карла падает на колени, не помня себя от бреда — пальцы впиваются в матрас в попытке разорвать простынь, глаза застилают слёзы. Её пробирает до костей от ужаса и разделывает на части — просто выворачивает наизнанку, разбивая молотком мясника. Сзади медленно чеканятся чужие шаги — гораздо легче, чем у Леона. Она бы поняла это сразу, но, утопая в собственном ужасе, не заметила. И поплатилась. Игла врезается под кожу быстрее, чем ей удаётся прийти в себя, и девушка, задохнувшись от боли, падает навзничь. В последний раз зовёт Леона, потому что он для неё отныне и навсегда, как супергерой из фильма — стоит только о нём подумать, и тот появляется там, где нужна его помощь. Кеннеди в этот раз не приходит, и Карла разочаровывается снова.