broken

Это лето такое теплое. Правда, Такемичи? Ветер мягкий и тёплый, почти что сказочный. Он легко колышет белую тюль, и она размеренно покачивается из стороны в сторону в едином и нерушимом ритме. Окно открыто настежь — знаешь ли, слишком жарко находиться в такой духоте без источника свежего воздуха — и откуда-то снизу доносятся звонкие голоса других студентов. Там большое зелёное поле, наверное, физкультура в самом разгаре, и второгодки устроили марафон. А мы с тобой сидим в классе обществознания, где я обычно готовлюсь к экзаменам, и просто отдыхаем от будничной суеты: говорим о каких-то глупостях и смеёмся с твоих дурацких шуток, читаем мангу вместе и в перерывах между скучными страницами обсуждаем предстоящие контрольные. Время кажется мне сладким и беззаботным. Я смотрю на тебя и с упоением представляю, что скоро мы выпустимся из школы и вместе шагнём во взрослую жизнь. Может, поступим в один и тот же колледж, будем жить где-то поблизости или даже вместе снимем квартиру на первое время, но даже если всё будет совершенно не так, будущее уж точно не раскидает нас по разные стороны баррикад. Ведь партнёры всё время держатся вместе, правда? А дальше всё будет так, как мы и хотели: я открою свой зоомагазин, ты станешь старшим менеджером и однажды женишься на Хине-чан, и на вашей свадьбе я буду стоять по твою сторону и успокаивающе похлопывать тебя по плечу, чтобы ты не заплакал раньше положенного. Мне так хорошо с тобой. Ты даже не представляешь. Вот бы перемена никогда не заканчивалась, и ты не уходил на свой урок математики. Мне будет без тебя скучно и одиноко. Остаться бы здесь навсегда. Или хотя бы ещё немного подольше. Именно в этот момент ты решаешь поделиться со мной своими собственными планами на будущее.       — А? Действительно? — я неверяще переспрашиваю и от нахлынувшей радости едва не подпрыгиваю на месте, когда ты спокойно киваешь мне в ответ. — Ты придумал, как всех спасти?       — Ага, — бормочешь ты себе под нос. То, с какой лёгкостью ты отвечаешь на мой вопрос одновременно и пугает, и вдохновляет меня. Ты впервые так убеждён в своих словах. — Все будут живы и счастливы, и всё наконец-то будет хорошо.       — Правда? — я не устаю проявлять интерес. У меня так много вопросов к тебе, и меня почти трясёт от собственного любопытства, в то время как ты остаёшься подозрительно тихим. — А как? Ты хочешь… Ты хочешь вернуться ещё дальше в прошлое? Нет, это просто невозможно! Ты меня разыгрываешь! Но если ты правда сможешь, то это будет очень здорово, партнёр! Неужели все будут счастливы? Абсолютно, абсолютно все? Даже Баджи-сан и старший брат Майки?       — Я уверен, что смогу обеспечить такое будущее, — непоколебимо заверяешь ты, и от этого мои глаза светятся только ярче. Твой тон почему-то кажется мне слегка незнакомым: он острый и холодный, как лезвие только что заточенной катаны. Ты слегка ёрзаешь на белом школьном подоконнике и медленно обводишь взглядом пространство, а затем мимолётно оглядываешься назад, прежде чем твои глаза вновь возвращаются ко мне, сидящему прямо напротив в расслабленной позе. Я откладываю мангу в сторону. Ты снова отводишь глаза и странно улыбаешься, когда произносишь: — Знаешь, в самом начале, когда меня сбил поезд, это, вероятно, послужило спусковым крючком для моего прыжка во времени.       — А? — я растерянно моргаю. Не совсем понимаю, почему ты вдруг решил об этом вспомнить, ведь сейчас это не имеет для нас никакого значения. Правда ведь? Я прав? — Что ты имеешь в виду?              — На этот раз я сделаю всё сам. Я справлюсь, — уголки твоих губ расширяются ещё сильнее, растягиваются в невинной и светлой улыбке, и от этого мне почему-то становится жутко. Холод проходится вдоль позвоночника. Внутри меня что-то противно скребётся. Острые когти царапают внутренности. Я чувствую, что что-то не так, но только не могу понять, что именно. Ты искренне смеёшься над моим замешательством. — Что такое, Чифую? Ты разве забыл? — твоя улыбка тускнеет. Меркнет, как чудные звёзды с первыми лучами летнего солнца. Уголки твоих губ медленно опускаются. Твоё лицо меня пугает. Оно бледное, с выступающими зелёными линиями от проходящих вен, и серыми впалыми щеками. Мне на секунду мерещится, что вдоль твоего подбородка ползут могильные черви. Такемичи, мне страшно. Я мотаю головой в попытке прогнать неясное наваждение. Ты смотришь мне прямо в глаза так пристально, будто хочешь высосать душу из тела. Вцепляешься меня, как коршун в свою добычу. Шипишь сквозь зубы:       — Это ведь моя вина. Твои глаза чёрные, совершенно чёрные и стеклянные. Нечитаемые. Я помню, что у них всегда был яркий голубой оттенок, и я не узнаю тебя. Будто вижу совершенно незнакомого человека. Кто ты? Кто передо мной? Это ты, Такемичи?       — Т-та… Такемичи, о чём ты говоришь? Я тебя не понимаю… — я рефлекторно приподнимаюсь с места, будто где-то на уровне подсознания чувствую приближающуюся опасность. Я делаю один-единственный шаг тебе навстречу. Моё дыхание учащается, сердце бьётся так громко, что я перестаю слышать не только тебя, но и себя самого. Уши закладывает. Мне кажется, будто в светлой и уютной комнате становится темно и холодно. Солнце больше не светит.       — Всё хорошо, Чифую, — ты утешаешь меня, но как-то неубедительно, почти не стараясь, и твои губы при этом, уже совсем не розовые — почему-то синюшне-белые — собираются в моё тихое имя. Ты насмехаешься и злорадствуешь. Ты почти не моргаешь. Ты вообще настоящий? — Нет ничего плохого в том, чтобы винить меня.       — Такемичи, отойди от окна, пожалуйста, — мой голос беспомощно хрипит и дрожит, когда я прошу тебя об этом, но ты даже и не думаешь следовать просьбе. Только придвигаешься ближе к раскрытому окну. Шестерёнки в моей голове крутятся с невообразимой скоростью.       — В этот раз я обязательно всё исправлю, — ты мимолётно покачиваешься, когда пытаешься убедить меня. Туда-сюда, вперёд и назад, будто бы на качелях. Как на той детской площадке, где мы впервые встретились. — Я обещаю тебе, партнёр.       — Нет, подожди… Не делай этого!       — Я спасу Баджи-сана. И Эму-чан. И даже Шиничиро-сана… Его я тоже спасу! Ты раскачиваешься на подоконнике у открытого окна куда сильнее, чем нужно. И в следующий раз, когда я моргаю, когда я упускаю тебя из виду всего на единственное мгновение, твои пальцы начинают соскальзывать с белого ободка.       — ТАКЕМИЧИ, НЕТ! — кричу я в последний раз. Я едва успеваю поддаться вперёд и протянуть к тебе руку, но ты тут же отталкиваешься руками от подоконника и камнем срываешься вниз. Я хочу ухватиться, хочу удержать тебя ещё на мгновение или лучше ринуться следом, но я чувствую, что просто не могу. Всё тело будто парализовало. Конечности онемели. Моих сил хватает только на то, чтобы немного вытянуться и выглянуть в окно. На сером асфальте быстро растекается ярко-красная кровь, она напоминает случайно разлитую краску, кляксу на белом альбомном листе, и твоё тело с распластанными во все стороны конечностями лежит прямо посередине, как главный элемент моей чудной картины. Оно уже готово быть обведённым специальным мелом. Школьники толпятся вокруг тебя. Шепчутся, переговариваются, надменно верещат. Все они один за одним поднимают головы, и их пустые чёрные глаза — одинаковые, как пластмассовые пуговицы из того жуткого мультфильма — смотрят прямо на меня. Мне становится страшно. Плохо. Больно. Нечем дышать. Я пытаюсь ослабить давящий красный галстук. Они указывают на меня. Они кричат. Они говорят, что это я убил тебя. Но я этого не делал. Я не делал! Я ни в чём не виноват! Это не я! Я не хотел… Я отшатываюсь назад и едва не падаю, но когда оборачиваюсь, чтобы сбежать от обвиняющих взглядов, сталкиваюсь лицом к лицу с твоими пронзительными голубыми глазами. Они наполнены слезами. Чистыми, кристальными слезами. Ты плачешь. Ты весь избитый, и на тебе нет ни единого живого места: повсюду синяки и ссадины, твоя сломанная рука находится в гипсе, глаз забинтован.       — Почему ты сделал это, Чифую? — ты смотришь на меня с таким разочарованием и такой невыносимой тоской, от которых моё сердце болезненно сжимается. — Разве ты не обещал мне? Разве ты не обещал, что мы справимся вместе? Что ты будешь со мной, несмотря ни на что? Ты же говорил, что мы партнёры. Так почему же ты предал меня? Почему ты обвинил меня? Почему ты ушёл?       — Мне жаль… — мои ноги подкашиваются, и я падаю перед тобой на колени, как верующий перед мощами святых у подножья храма, и отчаянно цепляюсь пальцами за твою больничную пижаму. Ты мой бог и моя икона, а я Иуда, продавший тебя за тридцать серебряников. И мне уже никогда не найти прощения. Не найти оправданий. Я порывисто рыдаю и в каком-то бессмысленном бреду повторяю одно и то же: — Мне жаль, Такемичи, мне очень жаль… Прости меня, прости меня, умоляю, прости меня… Я не хотел, я совсем не хотел, чтобы всё так вышло! Скажи мне… Пожалуйста, просто скажи мне, что сделать, чтобы ты простил меня! Я сделаю! Ты же знаешь, я всё для тебя сделаю, всё, что только захочешь… Всё, что угодно! Ты слышишь? Ты слышишь меня, партнёр?       — Предатель, — цедишь ты сквозь крепко сжатые зубы. В твоих глазах теперь совсем не грусть — настоящая ненависть, обжигающая и уничтожающая меня и моё несчастное тело и душу до самого последнего атома.       — Прости меня… — отчаянно повторяю я, задыхаясь от горьких слёз, и кланяюсь в который раз. Вбиваюсь головой в деревянный пол и зачем-то надеюсь, что это искупит мою вину. Я хватаюсь за тебя, как утопленник за единственную соломинку. — Позволь мне всё исправить, пожалуйста. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…       — Уже слишком поздно, — ты откидываешь меня прочь, как приставучего бродячего щенка. Хочется забиться в угол и долго плакать, моля тебя о прощении. Оно не нужно тебе, но нужно мне самому, потому что я просто не знаю, как дальше жить. Я просто всё это придумал. Тебя и меня одним счастливым летним днём. Но всё не так. Совершенно не так. И в самом деле у нас нет никакого будущего: мы никогда не закончим школу вместе и не отпразднуем выпуск, мы не поступим в один и тот же колледж и никогда не съедемся, а ты никогда уже не женишься на Хине. Потому что ты умер. А я всё это выдумал. Выдумал, чтобы стало хоть чуточку легче. Не стало. Я так виноват перед тобой. Я должен был знать лучше. Я должен был поступить иначе. Почему же всё так получилось? Почему всё это случилось с нами? Мой партнёр. Мой милый, мой дорогой, мой самый родной человек. Прошу, забери меня с собой. Пожалуйста. Предатель. Пожалуйста. Предатель. Пожалуйста. Предатель. Я умоляю тебя. Белая бинтовая повязка, обвязывающая твою голову и правый глаз, почему-то стремительно окрашивается в красный. Густая алая кровь стекает по твоим щекам и вдоль висков, она льётся по твоим рукам и ногам и медленно капает на пол, капает прямо на меня и мою белую школьную рубашку. Заливает всё вокруг. Я весь в крови. И всё в крови. Всё растворяется. Всё постепенно темнеет. Я просыпаюсь в холодном поту. На часах сейчас два-ноль-семь и две тысячи восемнадцатый, и у меня безбожно раскалывается голова. Окно в моей квартире открыто настежь, и только белая занавеска тихо раскачивается из стороны в сторону. Такемичи. Ты снишься мне каждую ночь. И даже если однажды ты произнёс «прощаю», сам я никогда не смогу простить себя за то, что сказал тебе в тот злополучный день. За то, что стало с тобой потом. За всё, что я мог и должен был, но почему-то не сделал. Я ненавижу себя. Когда тебя не стало, часть меня безвозвратно ушла вместе с тобой. Огромная, чудовищно огромная часть. И от меня осталась даже не половина — может быть, треть или четверть. И то — гниющая, рассыпающая всё больше с каждым новым прожитым днём. Я не живу — существую. Я просто призрак. Я оболочка. Пустая и никчёмная.

Мой лучший друг…

Я всё ещё очень скучаю.