По ту сторону

      Впервые она сталкивается с этим в мастерской Берта. Селена чувствует кожей, как страх, такой плотный и неуютный, заполняет пространство между ними. Сначала Лиам просто раскачивается на стуле перед мольбертом, в приглушенном свете это напоминает сцену из хоррора, которые Селена терпеть не может, и ей по-настоящему становится страшно. А потом он разносит в щепки все, что видит перед собой. Сносит одним движением наполовину законченную картину, следующим движением кидает стул в стену, задевая ножкой зеркало, осколки разлетаются по полу... Селена медленно сползает с пуфика, на котором она привыкла сидеть, пока Лиам работает. Он сутулится, волосы, уложенные в аккуратный хвост, небрежно разбросаны по плечам, он продолжает размашистыми движениями сносить предметы с поверхностей, даже не замечая, как с ладони капают капли крови.       И тогда она замечает. Даже в свете тусклой лампы эти прозрачные глаза, будто подмененные злым волшебником. Где небо, растворяющееся в море, где любовь и ласка в океане, где глаза ее любимого человека, а не безумного монстра? Он сползает спиной по стене поодаль от нее, размазывая кровью по светлым стенам мастерской. Краем сознания Селена думает о том, как Берт будет все отмывать тут, но пока она вжимается в угол и боится даже моргнуть.       Боится ли она за себя? Нет. Она боится дотронуться до хрустального домика, который построила, и сломать его. Она так не хочет противостоять безумию в одиночку.       Лиам тяжело дышит, достает из кармана сигарету, едва попадает между губ. В дрожащем воздухе зажигается огонек надежды, трясущийся от сбитого дыхания.       – Это все пустышка. Мне никогда не сотворить настоящий шедевр. Я никогда не буду хотя бы близок к совершенству.       Он говорит это в пустоту – не ей. Возможно, он забыл о ней, и Селене стоит подползти к выходу. Но вместо этого она показывается в свете единственной уцелевшей лампы. На мгновение ей кажется, что Лиам вздрогнул, словно его окатило ледяной водой, но лишь на мгновение.       – Для меня, Лиам, все, что ты делаешь – настоящее искусство. Не поддельное. Живое. Как и ты.       Селена достает из кармана какой-то измятый картон. Лиам вглядывается во тьму, выдыхая серый, грязный дым, растворяющийся в его голове приятным забвением. Ещё немного, и он погрязнет в болоте, которое засасывает его с невероятной силой. Но потом в ее руках оживают бабочки, разноцветные, маленькие насекомые, которые прорываются сквозь пелену дыма, садятся на его серебристые волосы и стараются утянуть за собой, спасти от треснувшегося пополам рассудка. Лиам лениво поднимается за ними и тянется к ней, в лунном свете она кажется почти вымышленной – вдруг он правда ее выдумал. Но в руках у нее сложенный пополам стаканчик из кофейни, а на одной из стенок старательно вычерчены фломастерами бабочки...

//

      Жозефине исполняется одиннадцать на похоронах матери. О ее дне рождения все забывают, включая ее, поэтому, когда на следующий день рождения на пороге их общей с отцом квартиры появляется женщина с маленьким мальчиком за спиной, она начинает ненавидеть свое рождение всем сердцем.       У женщины красивые белые волосы, как у эльфа из книжек Толкина. Жозефина втайне завидует такой естественной красоте, такой естественной женственности, которая оказывается почти искусственной.       Мальчик жмется к матери, каждую секунду, он ест из ее рук старательно вымытые овощи, читает вместе с ней книги, совершенно не предназначенные для трехлеток, и спит с ней в кровати, пока отец Жозефины мечтательно за ними наблюдает. Девочке кажется, что ее отца кто-то одурманил, подсыпал в кофе какой-то травы и смешал с ядом, чтобы окончательно затуманить и так съехавший набок разум.       Женщина быстро становится частью их семьи, через год они женятся, и она забирает их фамилию как драгоценный дар, будто пытается этой новой фамилией отмыть своих демонов от их грязи. Уже будучи взрослой, Жозефина понимает, что мама Лиама думала избавиться от семейного безумия Солсбери, преследовавшего их, хотя бы так – хотя бы путем отречения от своей семьи. Но она не может вычеркнуть из жизни отца, поэтому иногда они все вместе ездят в красивый домик деда Солсбери. И этот милый дедулька совсем не кажется им странным, несмотря на беспокойные взгляды дочери.       Жозефине четырнадцать, когда их с братом, с маленьким братишкой, который теперь спит в ее комнате и любопытно таскается за ней везде, вытаскивает из кроватей страшный монстр. Она кричит изо всех сил, но никто не отвечает. А в их квартире туман. Такой плотный, что Жозефина забывает, как дышать. Но помнит одно, она помнит, как отец и мачеха заботливо укладывали детей спать и приговаривали:       – Лиам, ты можешь полностью доверять Жозефине, ведь она твоя сестра, она позаботится о тебе. Она сбережет твой сон.       И с этого момента маленькая Жозефина почувствовала себя рыцарем, ведь нет никого более беззащитного, чем ее младший брат, которого ей навязали. Жозефина ещё не знает, что родители уже задохнулись в своей кровати, а монстр, который тащит их в мешке, тот самый дедуля, к которому родители часто их водили. Тот самый дедушка, который угощал их вкуснейшими пирогами, который бегал с ними по пляжу, с которым было так весело... и так смешно было наблюдать за его молодыми подругами, каждый раз новыми. Лиам был слишком маленький, чтобы смеяться над этим, но Жозефина своим девичьим сердцем понимала, что дедуля не так прост. Она бы хотела похоронить воспоминания о тех девушках вместе с их телами, но она каждый раз возвращалась к их улыбкам, к их добродушным сердцам, к их голосам и умирала вместе с ними в страшных муках.       Сначала появились звуки. Едва различимые в темноте образы. А потом запах, ужасный запах человеческой плоти. Она выбирается из под мертвенно холодной руки. В темноте не разобрать, где она, но кажется, что всевышний даровал ей возвращение из мертвых. Она чувствует привкус лекарств на корне языка, кажется, у нее сломана рука и безумно трещит голова. Последнее, что она помнит, это плач маленького брата, она помнит, как пыталась драться с массивной разрушительной силой, но ничего не вышло.       Удар.       Потом еще.       Укол.       Долгое падение в вечность.       Падение в смерть.       Жозефина помнит, как карабкалась по телам мертвых девушек, отчаянно не понимая, как она до сих пор жива. Как отрава, которую ей вколол дедушка, не убила ее, как ее не убило падение. И когда ее ослепляет свет из щели половиц и едва ощутимое детское дыхание, она понимает, что она жива совсем не зря, она должна вытащить брата из этого ада.       На теле Лиама страшные порезы, приложенные бинтами, он редко-редко подаёт сигналы жизни. Жозефина становится почти невидимой. Иногда она проглядывает сквозь половицы, ждёт, пока дедушка уйдет из дома. И приходит к Лиаму, которого тот запирает в своем кабинете. Из руки тянется проводок к капельнице. Что же он делает с ним?       – Я спасу тебя, – беззвучно говорит Жозефина, – я придумаю что-нибудь.       Но ей так страшно действовать. И она возвращается. Лежать трупом. Замедлять свое дыхание. Иногда ей кажется, что она снова лежит там. На сырой земле, смотрит одним глазом в щель, в которую иногда проникает свет и воздух, и молится, молится своей матери, настоящей, которая умерла в судорогах и страшной боли, молится ей, чтобы та спасла ее.       А потом случается страшное. Снова молодая девушка. Снова смеётся. Улыбается. Дедушка удивительно очарователен. Угощает ее чаем, показывает красивый вид из окна и... Жозефина кричит, что есть сил. Она понимает, что это ее единственный шанс выбраться из могилы, вырыть им шанс на спасение. Жозефине так странно слышать свой голос, она не слышала его так давно... будто он чужой. Она не знает, что случилось там наверху, но, кажется, не зря она молилась.       Уже спустя много лет образ этой женщины появится в рисунках Лиама. Образ женщины с обезображенным лицом, тянущей к нему руки. Почти икона. Она ведь спасла их. Успела позвонить. Успела увидеть страшное в кабинете мужчины, с которым собиралась провести хороший вечер. Успела увидеть Жозефину, которая застыла, выбравшись наружу. Она помнит ее лицо, половина которого была беспощадно истерзана ударом об что-то твердое.       – Вы твари, вас всех нужно уничтожить, – бросается на девушку дедушка, – она успевает только сожалеюще просмотреть на Жозефину.       – Спасись, – шепчет она.       Мама, мама Лиама, ее отец, девушки, с которыми она так долго пролежала, дают ей силы схватить тело брата и помчаться к двери. Пока неравные силы бушуют совсем рядом. И когда девушка обессиленно падает, Жозефина понимает, что деваться некуда и бежит, прямиком в море, прямиком к своему спасению, рассекая своим телом большое окно, которым дедушка обычно отвлекал девушек, будто бабочек, засушенных под стеклом.       А там спасение, головокружительное спасение. Сирены, выстрелы, крики, хаос, песок и море крови, не ее, Лиама. Она улыбается. Вытащила.       Ей хотелось бы верить, что это безумие умерло в том доме. Но иногда Лиам так сильно напоминает ей деда. Когда моментально переключается из одного состояния в другое, когда орет истошно, пытаясь собой пробить стены, пытаясь заглушить в себе какую-то отчаянно рвущуюся наружу травму и забыть все на следующее утро. Виновато посмотреть в глаза сестры, выпить таблетки, и пойти дальше. Быть нормальным человеком. С седыми волосами в двадцать два года, так гармонично вписывающимися в его образ. Жозефина посвящает свою жизнь ему. Ведь она обещала родителям, что позаботится о нем.       Поэтому, когда она бежит по белоснежному полу больницы к его палате, она готова увидеть что-угодно, но уверена, что будет защищать его. А потом она видит, как Селена держит его за руку, спокойно улыбается.       – Моя спасительница, – тихонько говорит он Жозефине, когда та входит в палату.       – Лиам, что случилось? – снова пытается быть строгой. Но только слепой не увидит, как она облегчённо выдыхает.       – Безумие, оно... – он крепче сжимает руку Селены, – мне кажется, что я наконец-то могу его побороть.       Селена только отводит смущённо глаза. Жозефина готова разрыдаться на месте, даже до конца не осознавая тягости его слов, но что-то подсказывает ей, что это совсем не игра разума.

//

      Лиаму хорошо. Впервые за много лет так хорошо. С тех пор, как миллионы осколков впились в его тело, дробя его голову на части и все его воспоминания. Но когда Селена тянет к нему руки, как когда-то давно девушка с половиной лица, когда предлагает свою любовь и тепло, ему кажется, что он достаточно силен, чтобы оттолкнуть засевшую в голове манию. Ведь есть она. И она любит его, хоть и дрожит от страха.       – Я люблю тебя, Лиам.       По ее щекам бегут слезы, а помятый стаканчик в руке трясется вместе с ней. Как он может, он сам себе противен, как он может пугать ее, нет у него такого права питать своих монстров, которые только и ждут момента, чтобы впиться своими зубами в чью-нибудь глотку. Может дедушка был прав, когда пытался очистить его кровь от болезни? Нет, совсем нет. Дедушка был ужасным человеком, убил в Жозефине ее юность и жизнерадостность. Теперь Лиам должен вернуть ей их обратно, просто обязан.       Он наклоняется к Селене, и она не отпрыгивает в ужасе, а наблюдает за ним, и в следующее мгновение касается его губ своими, влажными от слез. И в голове Лиама проносятся образы их первой встречи, их дома в Тотспеле, их любви, и смерти.       – Так странно, – говорит Лиам, – я знаю тебя, а ты знаешь меня, и мы знакомы уже много веков.       – Да, мой милый Лиам, – улыбается Селена, – мы с тобой уже давно знакомы.       Она обнимает его, под ее ладонями его ребра кажутся ещё острее. Лиам кладет свою голову на ее – они сливаются душами в бесконечном океане безумия и безверия, в страшном проклятии, которому противостоит удивительное чувство, подвластное не всем. Как в сказке. Как в тех сказках, которые любила Селена, которые читала ей мама и персонажем которых она себя часто мнила. Вот и теперь, прижимаясь к сердцу своего сказочного монстра, она уверена, что рассекает волны, что преодолевает тьму.       – Я буду рядом с тобой, всегда, я буду любить тебя, и буду любить все твои шрамы, – говорит Селена, приподнимая голову.       – Я не заслужил этого, – отвечает он. – Хоть и желаю этого больше всего на свете.       – Не драматизируй сильно, – она улыбается в ответ на его смех. – Пойдем, нам нужно в больницу, – Селена осматривает порез на его ладони, – и позвонить твоей сестре.       – Думаю, все будет хорошо.       Два странных человека, взъерошенные, перепачканные кровью, идут по ночной улице города в сторону ближайшей больницы, и беззаботно о чем-то болтают – нет ничего более нормального в этом мире.

//

      Селена думает, что люди явно обесценивают любовь. Ее силу и ярость, способные победить любые невзгоды. Ну как любые, эфемерное проклятие, наложенное на одну странную семью – точно.       Длинное белое платье развевается теплым, летним ветром, вокруг цветет сад их небольшого домика на берегу моря. Лиам и Жозефина накрывают на стол, пока Берт выбирает музыку. Чарли, парень Жозефины, развлекает их своими забавными историями. И дом заливается смехом, разговорами и запахом фирменного блюда Жозефины. Лиам готовит всем прохладные напитки, иногда поглядывает на меланхоличную фигуру Селены в саду.       – Моя милая Лилит, – шепчет он ей, когда подходит со спины и обнимает. – Ты так прекрасна в окружении этих цветов.       Она прижимается к нему всем телом, закидывает руку назад и гладит его по длинным волосам. На нем белая свободная рубашка, напоминающая о несуществующем мире, который и свел их.       – Такой странный мир, – говорит Селена.       – Словно выдуманный.       – Будто написанный какой-то странной девчонкой.       – Для таких же чудаков. Как мы с тобой.       – И это самое лучшее. Что мы с тобой вместе.       Он немного медлит.        – Я люблю тебя.       Лиам целует Селену в шею.       Они недолго стоят так в сердце сада, совсем, как тогда.       Их прерывает голос Берта.       – Эй, я умираю с голоду, давайте уже к столу, – кричит он им.       Лиам почти смеётся, но на зов друга откликается. Он делает шаг и протягивает Селене руку.       – Идём?       Селена не задумывается:       – Хоть на край света, – и следует за ним.