ультрамариновый рассвет

У Чифую губы вкусные, мягкие. Они касаются аккуратно, нежно, а язык медленно скользит меж них, будто дразня. Чифую краснеет мило, прикрывает доверчиво веки и жмётся всем телом. Сжимает пальцами плечи, обнимает за шею, дышит тяжело. Казутора узнаёт обо всём этом случайно. Тогда, когда Мацуно приходит к нему почему-то пьяный и, вроде бы, сначала ведёт себя довольно адекватно. Смеётся, фыркает, хихикает и смотрит сонно. Парень уже уступает ему свой футон, собираясь или спать сидя или просто в принципе не спать. Он смотрит на довольное лицо, на чужие блестящие от радости и алкоголя глаза, на растрепавшиеся немного волосы. Помогает стянуть галстук, жилетку, носки и брюки. Расстёгивает рубашку, после уже отходя, но Чифую цепко хватает его за лодыжку. Казутора замирает, ему приходится вновь присесть и тут-то его и ловят. Чифую похож на кота. Такой же изящный, хитрый, цепкий и наглый. Он целует сразу крепко и глубоко, просовывает язык между чужих губ и скользит им там. У Ханемии отключается мозг, а голова кипит. Он не отвечает на поцелуй, не успевает, Мацуно сам отстраняется и смотрит довольно. Успевает даже ещё раз коротко чмокнуть в губы и отпускает, зарываясь в одеяло. Казутора хранит это воспоминание где-то далеко в мозгу. Бережно и тщательно, словно самое драгоценное сокровище. Чифую, кажется, ничего не помнит с той ночи и оно и к лучшему. Потому, что это – запретный плод. Потому, что сам Чифую – запретный плод. Они знакомы давно, держат вместе зоомагазин, но тараканы из головы никуда не ушли и вина не полностью рассосалась в пустоту. Чифую напоминает об этом неожиданно. Он вновь пьян, пусть и напился в компании Казуторы с Такемичи. Они переговаривались, пока Ханемия выискивал что-то в своём пиве. Чифую задаёт странный вопрос, Такемичи ничего не понимает, зато у Казуторы вмиг потеют ладони. — Было приятно? — И сердце в пятки. Он ничего не отвечает. Не допивает свою порцию, оставляет деньги за пиво и выходит из бара. На улице тучи и дождь начинается, переходя в ливень. Казуторе плевать, у Казуторы будто тисками грудь сдавливает. Потому, что Чифую смотрел на него тем-самым взглядом. Тем, какой въелся парню под корку мозга. Тем, которым смотрел на него отец. Нет, возможно ему показалось и это всё его воображение, но всё равно отчего-то дрожь в конечностях. Конечно было приятно. Было волшебно, Ханемию ведь так никто и никогда не целовал. С таким чувством, отчаянно и цепляясь крепко. На третьем перекрёстке его догоняет Чифую с зонтом. Подставляет любезно над головой и что-то говорит. Посмеивается, смотрит как-то напряжённо. Хочется завыть. Казутора не воет. Смотрит в ответ, в эти изумрудные глаза и теряется в них. У них боль одна на двоих и она сближает. У них мечта – чужая – одна на двоих и она сближает. У них, оказывается, чувства одни на двоих и они сближают настолько, что ещё перекрёсток и Мацуно зажимают в пустом переулке. Припечатывают сначала к стене, после тянут на себя, вжимают, сжимают в объятиях. Впиваются в губы печальным и чувственным поцелуем с привкусом соли. Дождь размывает границы между ними и смывает с чужих лиц слёзы. Они разбиваются и заново собираются в чужих объятиях.