Ошибки, за которые приходится платить.

      Тишина. Глубокая, всепоглощающая, словно туман, окутавший Коноху после бури. Она висела в воздухе, тяжелая и густая, смешиваясь с запахом пепла и пыли. Шиноби, измождённые и окровавленные, молча передвигались по крышам, разбирая завалы, помогая раненым и собирая тела погибших. Их движения были механическими, будто они сами не верили в то, что пережили этот кошмар. Крики, стоны, лай собак, завывание ветра — всё это слилось в один непрерывный гул, который, казалось, навсегда врезался в память каждого жителя деревни. Но сейчас, в эту ночь, люди пытались заснуть, закрывая глаза на разрушения и боль, убеждая себя, что тишина — это благо, что она принесёт покой после ужаса, который они пережили.       Несколько часов назад на окраине деревни разыгралась битва, которая навсегда останется в памяти тех, кто её видел. Битва между человеком и чудовищем, между надеждой и отчаянием. Рёв монстра, пронзительный и леденящий душу, до сих пор звучал в ушах тех, кто его слышал. Он раздался внезапно, как сирена, оповещающая о беде, и в тот момент каждый понял, что жизнь уже никогда не будет прежней. Те, кто видел демона своими глазами, ощутили нечто большее, чем страх. Они почувствовали, насколько хрупка человеческая жизнь перед лицом такой мощи.       Огненно-рыжий мех, сияющий в ночи, словно пламя, гипнотизировал и пугал одновременно. Девять хвостов, извивающихся в воздухе, закрывали луну, отбрасывая огромные тени на землю. Это было зрелище, достойное легенд, но для жителей Конохи оно стало кошмаром. Каждый взмах хвоста разрушал дома, стирал с лица земли целые улицы. Глаза монстра, полные ярости и ненависти, выискивали жертв, словно хищник, готовый растерзать свою добычу. Он был огромен, настолько, что даже скала с ликами Хокаге казалась крошечной на его фоне.       Для некоторых битва пролетела как мгновение, для других — как вечность. Шиноби, сражавшиеся с монстром, чувствовали, как время растягивается, каждая секунда наполняется болью, страхом и отчаянием. Они бросались в атаку, зная, что шансов выжить почти нет, но надеясь, что их жертва не будет напрасной. И вот теперь, когда битва закончилась, монстр повержен, а деревня лежит в руинах, тишина стала невыносимой. Она давила, напоминая о потерях, о пустоте, которая осталась после.       В домах, где ещё недавно горел свет, теперь царила тьма. Люди пытались спать, но их сны прерывались криками и плачем. Кто-то просыпался в холодном поту, вскакивал с постели, чтобы убедиться, что их близкие живы. Но для многих это было невозможно. Сотни семей потеряли родных, и их горе было таким же огромным, как и сам монстр, который его принёс.       Однако в резиденции Хокаге свет всё ещё горел. Через маленькое окно, приоткрытое для проветривания, можно было увидеть, как в большом зале, за круглым столом, собрались главы кланов. Стол, украшенный гербами и символами, выглядел внушительно, но сейчас на него никто не обращал внимания. Люди спорили, их голоса звучали резко и напряжённо. Каждый пытался доказать свою правоту, скрывая за словами угрозы и недовольство.       Минато Намикадзе, Четвёртый Хокаге, сидел во главе стола, его белая мантия была испачкана пылью и кровью. Он смотрел на спорящих, но его мысли были далеко. Глаза, обычно полные решимости, сейчас выражали лишь усталость и боль. Он хотел быть рядом с женой, которая лежала в больнице, но обязанности не позволяли ему даже на минуту отвлечься от происходящего. Раздражённо проведя рукой по волосам, он набрал воздуха и громко крикнул:       — Тихо! — Его голос, обычно спокойный и уверенный, сейчас звучал резко и устало. — Сначала отчёт. — Он перевёл взгляд на Шикаку Нару, который сидел, откинувшись на спинку стула, с видом человека, которому всё это надоело. — Шикаку, сколько пострадавших?       — Прошу прощения, господин Четвёртый, — ответил Нара, слегка поклонившись. — Мы ещё не закончили подсчёты. Многие до сих пор под завалами. Северная часть, особенно квартал Узумаки, пострадала сильнее всего. — Он сделал паузу, глядя на Минато с сочувствием. — Примите мои соболезнования.       — Чёрт, — прошептал Минато, опускаясь в кресло. Его голос дрогнул, и он закрыл глаза, пытаясь собраться с мыслями. — Кушина не выдержит. Не сейчас.       Он не знал, как сказать жене о смерти её родителей — последних Узумаки в Конохе. Они были уважаемыми людьми, их знали даже те, кто далёк от мира ниндзя. И теперь, когда деревня и так пережила столько боли, Минато не хотел добавлять ещё больше страданий своей жене. Но он знал, что правду скрывать нельзя. Рано или поздно она узнает, и тогда его задача — быть рядом с ней, поддержать, как бы тяжело это ни было.       Тишина в зале стала ещё глубже. Даже те, кто минуту назад спорил, теперь молчали, понимая, что слова здесь бессильны. Минато поднял голову, его взгляд стал твёрже. Он знал, что сейчас нельзя показывать слабость. Коноха нуждалась в лидере, и он должен был им быть, несмотря на боль, усталость и горе.       — Мы начнём восстановление завтра на рассвете, — сказал он, его голос снова звучал уверенно. — Каждый клан должен выделить людей для помощи.       — Хорошо, — Минато выдохнул, собравшись с мыслями. Его голос звучал твёрдо, но в глубине глаз читалась усталость. — Что дальше?       — Есть информация о нападавшем? — раздался скрипучий голос пожилого старика с забинтованным лицом и крестообразным шрамом на подбородке. Его слова прозвучали резко, вызывая лёгкое напряжение в зале.       — Только то, что он использовал Шаринган, — ответил Минато, переводя взгляд на Фугаку Учиху, главу клана Учиха.       — Что? Ты в этом уверен? — Фугаку резко поднялся, опершись руками о стол. Его глаза, обычно спокойные, теперь горели смесью удивления и тревоги. Он смотрел на Минато, словно пытаясь найти в его взгляде подтверждение или опровержение услышанного.       — На все сто, Фугаку, — спокойно, но твёрдо ответил Хокаге. — Я не намекаю и не обвиняю клан Учиха в нападении. Всякое может быть. Но мы разберёмся с этим, и виновный будет наказан.       — Х-хорошо, — Фугаку медленно опустился на своё место, его лицо было бледным, а в глазах читалось смятение. Он понимал, какие последствия могут быть для его клана, если информация о Шарингане станет достоянием общественности.       — Продолжим, — Минато взял паузу, собираясь с мыслями. — После извлечения Девятихвостого из моей жены, враг взял его под контроль и направил на деревню. Многие пали в этом бою, включая Третьего Хокаге. Он пожертвовал собой, чтобы запечатать демона в ребёнке. В моего сына.       — Что? — в зале раздались возгласы. Глаза присутствующих выражали шок и недоверие. Они смотрели на Минато, как будто он только что произнёс нечто немыслимое.       — Ты позволил запечатать демона в собственного сына? — Цуме Инузука, глава клана Инузука, вскочила с места. Её голос звучал с явной злобой, а глаза горели негодованием.       — Да, Цуме, — Минато ответил спокойно, хотя в его голосе чувствовалась тяжесть принятого решения. Он знал, что Цуме, с её прямым и горячим характером, отреагирует именно так. Он не винил её за отсутствие субординации.       — Он же ещё щенок! Твой щенок, Минато! — её голос дрожал от гнева и боли.       — Хокаге, — вмешался старик с тростью, его голос звучал строго. — Вы забываетесь, Цуме-сама. Перед вами сидит не ваш друг, а правитель деревни. Ведите себя подобающе.       — Да плевать я хотела на его статус! — Цуме фыркнула, повернувшись обратно к Минато. — Как ты мог?!       — У меня не было другого выбора, — Минато ответил, его голос звучал твёрдо, но в нём слышалась горечь. — Искать сироту, который смог бы выдержать полную чакру Кьюби и при этом иметь возможность её контролировать, было нецелесообразно. Таких детей не было в Конохе. В моём сыне есть гены Узумаки, которые, как вы и сами знаете, лучше всего подходят для сдерживания Девятихвостого. Наруто должен был справиться. Я в этом уверен.       — Должен был? — холодно спросил Хиаши Хьюга, глава клана Хьюга, до этого момента хранивший молчание. Его глаза, белые и бездонные, смотрели на Минато с явным неодобрением. — Почему не Наруто Намикадзе?       — Я пока не могу дать ему свою фамилию, — ответил Минато, его голос звучал твёрдо, но в нём чувствовалась тяжесть.       — Почему же? — настаивал Хиаши, его тон был ледяным.

***

      — Минато! Где он? — Голос Хирузена Саратоби, Третьего Хокаге, прозвучал громко, несмотря на расстояние. Его фигура, обычно такая уверенная и спокойная, сейчас казалась сгорбленной под тяжестью происходящего.       — Простите, Хирузен-сама, он сбежал, и... — Минато запнулся, глядя в старческие глаза, полные боли и понимания. — Бивако-сан, она...       — Понятно, — прошептал Третий, его голос дрогнул. Он закрыл глаза, чувствуя, как сердце разрывается от горя. Единственная слеза, мужская и горькая, скатилась по его морщинистой щеке, но горячий ветер мгновенно высушил её. Он не мог позволить себе слабость, не сейчас.       — Иди, помоги Орочи и Джирайе удержать Кьюби. Ты же хотел запечатать его в своём сыне? Я сделаю это вместо тебя.       — Нет! — Минато резко покачал головой, его голос звучал твёрдо, но в нём слышалась боль. — Мой долг как Хокаге — защищать всех людей! Вы и сами прекрасно знаете, что есть только одна возможность сделать это. У нас нет времени ждать Аширу-сана. Я использую Шики Фуджин для запечатывания.       — Я знаю, Минато, — Хирузен вздохнул, его голос стал тише, но в нём чувствовалась непоколебимая решимость. — Послушай, ты ещё молод. Сегодня ты стал отцом. Кому как не мне знать, насколько сильна твоя Воля Огня, которую ты несёшь в своём сердце. Я уже стар, Минато. Моя жена погибла, а дети уже достаточно взрослые. Они смогут позаботиться о себе.       — Но... — Минато хотел возразить, но слова застряли в горле. Он понимал, что Хирузен прав, но мысль о том, чтобы позволить своему наставнику пожертвовать собой, была невыносимой.       — Нет, Минато, — Третий положил руку на плечо молодого Хокаге. — Я хочу, чтобы ты выполнил последнее моё указание. Вырасти из своего сына достойного шиноби. Передай ему свою Волю Огня. Ты понял?       — Хорошо, Третий-сама, — Минато вытер слёзы с лица, его голос дрожал, но в глазах читалась решимость. Он достал трёхконечный кунай и, оставив после себя ярко-жёлтую вспышку, переместился к своей жене.       Кушина лежала на кровати, её тело было испачкано кровью, грязью и потом. Она была измождена после родов и истощена после извлечения Кьюби. Но, несмотря на боль и усталость, её глаза светились теплом и любовью, когда она смотрела на своего новорождённого сына. Она пыталась согреть его своим теплом, обнимая маленькое тельце. Маленькая ручка Наруто схватила её палец, когда она нежно гладила его.       — Всё хорошо, Наруто, — прошептала она, целуя его в висок. — Я рядом. Тебя никто не обидит.       Её пальцы дрожали, когда она проводила рукой по едва заметной копне жёлтых волос. Она заметила шрамы на его щеках, которых не видела раньше. Его «лисьи» усики придавали ему хищности и грациозности. На мгновение она вспомнила лиса, который сейчас разрушал их дом, и вздрогнула.       Рядом раздался громкий раскат грома, разбудивший младенца. Наруто заплакал, и Кушина поспешила успокоить его, убаюкивая и шепча ласковые слова. Но её глаза, полные гнева и боли, устремились на мужа, когда он появился рядом.       — Прости, — тихо сказал Минато, его голос звучал виновато. — Ты как себя чувствуешь?       — Всё в порядке, — ответила она, но её голос дрожал. — Что с Кьюби?       — Кушина... — Минато опустил глаза, его руки сжались в кулаки. — Мне необходимо запечатать его.       — Хорошо, только помоги мне встать, — она протянула руку, ожидая, что он поможет ей подняться.       — Ты не выдержишь, Кушина, — прошептал он, его голос был полон боли. — Если запечатать биджу в тебя, ты погибнешь. Я запечатаю его в Наруто.       — Даже не думай! — её крик прозвучал как удар. Она прижала сына к груди, закрывая его своим телом. — Я не позволю тебе испортить жизнь нашему малышу!       — Кушина, у нас нет времени! — Минато подошёл ближе, его глаза были полны слёз. — Ты сама понимаешь, что это необходимо. В нём течёт кровь Узумаки, и только вы способны выдержать чакру Кьюби!       — Как ты можешь? — её голос дрожал от гнева и отчаяния. — После произошедшего нашего сына будут ненавидеть! Если люди косились на меня из-за статуса джинчурики, то после того, как демон разрушил полдеревни и забрал сотни жизней, жизнь сына будет всегда под угрозой!       — Я знаю, любимая, — Минато опустился на колени перед ней, его руки дрожали, когда он взял её за руку. — Но я не позволю этому случиться. Он будет под моей защитой. Пожалуйста, Кушина, — его голос прервался, слёзы текли по его лицу. — Прости меня. Я не хочу этого точно так же, как и ты, но это необходимо. Я Хокаге, и мне нужно принимать решения, даже если из-за этого пострадает моя семья.       После слов мужа Кушина прикрыла рот руками, чтобы заглушить рыдания. Её тело дрожало от боли и отчаяния. Она посмотрела на сына, такого маленького и беззащитного, а затем на мужа. В её глазах читалась смесь любви, гнева и безысходности. Проклиная судьбу, мать взяла ребёнка на руки, осторожно покачивая его, чтобы не разбудить.       — Я пойду с тобой, Минато, — её голос звучал твёрдо, хотя слёзы продолжали катиться по её щекам. — И даже не смей меня отговаривать. Ты забираешь моего сына, чтобы использовать его в качестве сосуда. Я позволю этому случиться, только если ты возьмёшь меня с собой.       Минато не стал спорить. Времени было слишком мало. Молча кивнув, он приобнял Кушину за талию и перенёс их на поле битвы.       Они появились перед барьером, за которым сражались ученики Третьего. Джирайя и Орочимару теснили Кьюби с помощью своих призывов, но этого было недостаточно. Хоть Девятихвостый и сдавал позиции, получая раны от жабы и змеи, они заживали с чудовищной скоростью. Лис в ответ наносил удары, оставляя глубокие шрамы на теле гигантской жабы.       — Минато, — Хирузен спрыгнул к ним с дерева, держа в руках свой адамантовый посох — оружие, которое он призывал в самые тяжёлые моменты. — Какой славный малыш, — улыбнулся он, глядя на ребёнка в руках Кушины. Но в его глазах читалась грусть.       — Третий-сама...       — Знаю, — перебил его Хирузен. — Приготовь алтарь, я помогу ученикам.       — Хорошо, — кивнул Минато, его голос звучал твёрдо, но в глубине души он чувствовал, как его сердце разрывается на части.       Складывая десятки печатей, Минато призвал алтарь, вокруг которого зажглись свечи. Кушина стояла рядом, держа младенца. Звуки битвы — рёв демона, лязг металла, крики техник — не доходили до её ушей. Она смотрела на мирно спящего сына, который не замечал, как в нескольких метрах от него сражались люди и монстр. Спокойное и ровное дыхание малыша ввело мать в транс. Она начала дышать в такт ему, её чакра медленно выходила из тела, обволакивая Наруто с головы до ног. Он слегка поёжился от новых ощущений, но продолжал спать. Кушина отвлеклась, когда рядом с ней упал человек. Длинные, густые, белые волосы человека, достигающие его ног, торчали ёжиком. Кушина знала, что хозяин этой шевелюры мог и убить этими волосами. Но сейчас в его глазах не было привычной шутливости — только усталость и боль.       Переводя взгляд на Кьюби, Кушина вздрогнула. Знакомая жажда крови в глазах демона напомнила ей о его силе. Собрав остатки сил, она сложила печать, и из её тела вырвались цепи золотого цвета. Они оплели Кьюби, прижимая его к земле. Это давалось ей невероятно тяжело, учитывая её состояние.       Помощь Кушины пришлась как нельзя кстати. Минато закончил подготовку алтаря, и теперь нужно было удержать биджу на месте.       С трудом взяв на руки малыша, Минато услышал слабый плач жены. Он положил сына на алтарь, его сердце сжималось от боли. Появившийся Хирузен не стал медлить и быстро сложил печати. Орочимару и Джирайя стояли позади него. Все на поле битвы почувствовали сильнейшую ауру. Воздух словно исчез, лёгкие наполнились свинцом. Каждая попытка вдохнуть приносила невыносимую боль. Сеннины и оба Хокаге почувствовали смертельное давление, заставляющее их преклониться.       Кушина, несмотря на усталость, стояла спокойно. Её ноги дрожали, но она не падала. Минато слабо улыбнулся, понимая, что её сила и воля держат её на ногах.       Некогда зелёная трава позади Хирузена засохла на глазах. Все увидели слабое очертание фигуры, нависшее за спиной Третьего. Только сам призвавший мог видеть Бога Смерти во всей его красе.       Хирузен заключил контракт, заплатив своей душой. Чакра Девятихвостого перешла в Наруто, оставив на его животе печать. Малыш начал ёрзать, а затем залился громким плачем. Его крик разрывал сердце.       Под плач младенца Хирузен упал на спину. На его лице застыла улыбка.       — Надо же, — прошипел Орочимару, — не думал, что этот старик решится на такое.       — Орочи! Следи за языком! Прояви хоть каплю уважения к сенсею! — крикнул Джирайя, его голос дрожал от гнева и боли.       — Джирайя-сенсей прав, Орочимару-сан, — тихо сказал Минато. — Благодаря Третьему мой сын не лишился отца.       — Да знаю я, — буркнул Орочимару. — Не надо считать, что я не уважал этого старика. Просто я... опечален.       Кушина, едва держась на ногах, смотрела на сына. Её сердце разрывалось от боли. Но вдруг из тела Наруто начала выделяться чакра тёмно-красного цвета. Сила Девятихвостого окутала его, оставляя ожоги. Плач мальчика усилился, его голос сорвался, остались лишь хрипы.       — Чёрт! Чёрт! ЧЁРТ! — закричал Минато в панике. — Лис пытается захватить его тело!       — Нет! Наруто! Мой мальчик! — Кушина, не выдержав, потеряла сознание.       — Минато! Успокойся! — крикнул Джирайя. — Я проверю печать, а ты доставь Кушину в больницу!       — Х-хорошо, — Минато, едва сдерживая слёзы, исчез во вспышке, перенесясь в больницу. Он передал Кушину в руки медиков, чувствуя, как его сердце разрывается от боли.       В это время Джирайя, использовав печати подавления, застыл на месте. Его руки дрожали, а на лбу выступил пот. Печати, которые он наложил, оказались бесполезны. Но дело было не в том, что они не могли подавить силу биджу — нет. Подавлять было нечего. Девятихвостый не пытался захватить тело. Его чакра смешивалась с чакрой мальчика, и из-за того, что чакроканалы ещё не сформировались, сила лиса текла по венам Наруто. Жгучая, обжигающая чакра заполняла всё тело младенца, причиняя ему невыносимую боль.       Орочимару, наблюдая за происходящим, не мог скрыть своего удивления. Как учёный, он был заинтригован этой аномалией. Его змеиные глаза сузились, когда он попытался просканировать тело мальчика с помощью медицинских техник. Однако, к его разочарованию, внутри не было никаких повреждений. Печать была цела, но чакра Кьюби продолжала причинять боль.       — Джирайя, проверь печать, — тихо сказал Орочимару, его голос звучал холодно, но в нём чувствовалось напряжение.       Джирайя, стиснув зубы от боли, положил руку на живот младенца и подал чакру. Печать была идеальной. Никаких изъянов, никаких признаков того, что Девятихвостый пытается вырваться. Но сила, которая причиняла боль Наруто, оставалась загадкой.       В этот момент вернулся Минато. Его лицо было бледным, а в глазах читалась смесь отчаяния и решимости. Он надеялся, что его учитель сможет помочь.       — Я не знаю, что происходит, Минато, — Джирайя с трудом поднял голову, его голос звучал устало. — Это действительно сила лиса, но я не чувствую его влияния на младенца. Сама чакра опасна. Ожоги, которые она оставляет, не заживают. — Он показал свою ладонь, покрытую красными следами. — По крайней мере, у меня.       — Чёрт! — Минато сжал кулаки, его голос дрожал. — Я не могу подвергать Кушину опасности. Что же делать? — Он начал нервно ходить взад-вперёд, его мысли путались. — Мне... мне придётся на время изолировать его. Когда я буду уверен, что Девятихвостый успокоился и перестал пропускать свою чакру через тело моего сына, то сразу же верну его.       — Ты в своём уме, Минато?! — Джирайя резко повернулся к нему, его глаза горели гневом. — Это же твой сын! Как ты можешь оставить его одного в таком состоянии? Он сейчас нуждается в тебе!       — Впервые соглашусь с этим извращенцем, Минато-кун, — холодно произнёс Орочимару, его голос звучал как шипение змеи. — Это может вылиться в очень неприятные последствия. Подожди немного, я попытаюсь связаться с Цунаде. Может, она сможет помочь мальчику.       — Нет! — Минато резко оборвал его, его голос звучал жёстко. — Я не могу рисковать. Если Девятихвостый вырвется наружу, когда меня не будет рядом, я... я не смогу простить себя за смерть Кушины.       — Что ты несёшь? Ты совсем с ума сошёл?! — Джирайя подошёл ближе, его лицо исказилось от гнева. Он резко ударил Минато в лицо, заставив того отшатнуться. — Как ты смеешь такое говорить? Он твой сын! Твоя плоть и кровь! Ему сейчас очень больно! Разве ты не слышишь? Возьми себя в руки, чёрт подери, ты Хокаге или кто?       Минато сплюнул кровь, чувствуя, как щека горит от удара. Фиолетовое пятно уже начало проявляться. Он посмотрел на Джирайю, его глаза были полны боли, но в них читалась непоколебимая решимость.       — Отпустите меня, Джирайя-сенсей. Я уже всё решил. Когда я буду уверен в безопасности Кушины, то заберу Наруто обратно в семью. А пока за ним присмотрят мои Анбу. Его не отправят в приют. Будут держать подальше от населения.       — Я разочарован в тебе! — Джирайя отпустил Минато, его голос звучал с горечью. — Не таким человеком я тебя пытался воспитать. — Он повернулся спиной, его плечи опустились. — Я ухожу из деревни. Сам поищу Цунаде и информацию, как можно помочь ребёнку. Орочи, — он обернулся к своему другу, — присмотри за моим крестником.       — Хорошо, Джирайя, — ответил Орочимару, его длинный язык скользнул по губам. Он снял с себя плащ и, обернув в него младенца, спросил, куда нести его. Получив адрес, он отправился туда с ребёнком на руках.       Минато остался один. Он смотрел на свои дрожащие руки, чувствуя, как сердце разрывается от боли. Плач сына всё ещё звучал у него в ушах. Он знал, что поступает жестоко, но у него не было выбора. Он был Хокаге, и его долг — защищать деревню, даже если это стоило ему семьи.

***

      После рассказа Хокаге Цуме вспылила ещё сильнее. Её пальцы впивались в подлокотники кресла, оставляя глубокие вмятины. Дерево скрипело под её силой, но она не обращала на это внимания. Её глаза горели яростью, а сердце разрывалось от боли и непонимания. Как её друг с академии, человек, которого она уважала, мог так поступить? Отдать своего щенка, чтобы тот стал угрозой номер один? Она знала, что жители деревни не простят этого. Если они узнают, что в малыше запечатан демон, его сожрут с потрохами.       Её взгляд скользнул по сидящему Данзо. Она знала, что этот старик не упустит шанса использовать ситуацию в своих целях. Информация станет достоянием общественности, и тогда Наруто будет обречён.       Цуме не выдержала. Она резко встала, её кресло с грохотом откатилось назад.       — Цуме, успокойся, — попытался вмешаться один из старейшин, но она проигнорировала его.       — Не говорите мне, что делать! — её голос прозвучал как рык. Она бросила взгляд на Минато, её глаза были полны гнева и разочарования. — Ты... ты предал своего сына.       Она развернулась и пошла к выходу, её шаги были тяжёлыми и громкими. Перед тем как открыть дверь, она услышала голос Минато:       — Цуме, не говори ничего Кушине.       Она остановилась, её рука сжала ручку двери так сильно, что дерево треснуло.       — Не собираюсь, — её голос звучал холодно и резко. — Я хочу собственными глазами увидеть, как она размажет тебя по стенке.       С этими словами она вышла из зала, хлопнув дверью так, что стены задрожали.       В зале воцарилась тяжёлая тишина. Минато сидел, опустив голову, его руки сжимали подлокотники кресла. Он чувствовал, как каждый её укор вонзается в его сердце.       — Хватит, оставьте её в покое, — наконец произнёс он, его голос звучал устало. — Её можно понять. В ней сейчас бушуют её гены. Собрание окончено. Свободны.       Он махнул рукой, давая понять, что больше не хочет продолжать разговор. Главы кланов начали медленно покидать зал, бросая на него тяжёлые взгляды.       Когда зал опустел, в нём остались только двое: Минато и Фугаку Учиха. Друг Минато, который до этого момента молчал, наконец заговорил.       — Ты уверен в своём решении? — его голос звучал спокойно, но в нём чувствовалась горечь.       — Я же сказал, что принял решение и не стану... — начал Минато, но Фугаку перебил его.       — Как думаешь, что с тобой сделает Кушина?       Минато закрыл глаза, его лицо исказилось от боли.       — Я не знаю, — прошептал он.       — Готовь могилу. Такое ты точно не переживёшь.       — Я знаю, но у меня не было другого выбора! — Минато резко встал, его голос дрожал от гнева и отчаяния. — Ты думаешь, мне легко? Ты думаешь, я хотел этого?       Фугаку смотрел на него, его глаза были полны понимания, но в них читалась и боль.       — Как думаешь, что на это скажет твой сын, если он узнает, что ты бросил его, когда ему было хуже всего?       Минато опустился в кресло, его руки дрожали. Он не знал, что ответить.       — Не знаю и знать не хочу, — наконец произнёс он, его голос звучал тихо и безнадёжно. — Я надеюсь, что чакра Девятихвостого отступит раньше, и я смогу вернуть сына в семью.       Фугаку вздохнул. Он подошёл к Минато и положил руку на его плечо.       — Минато, у меня тоже хватает ошибок, связанных с моим сыном. Я жалею, что показал ему войну полгода назад. И ты тоже пожалеешь. Главное — быть готовым принять последствия.       Минато не ответил. Он сидел, опустив голову, чувствуя, как тяжесть его решения давит на него.       — У меня всё, — сказал Фугаку и направился к выходу.

***

      Надежды на скорейшее освобождение от давления чакры биджу разбились, когда Сенджу Цунаде прибыла в деревню спустя четыре месяца после инцидента. Малыш постоянно сгорал на глазах, получая сильнейшие ожоги, и регенерировал с такой же скоростью. Его тело было полем битвы, где чакра Девятихвостого сжигала его изнутри, а затем восстанавливала, только чтобы снова начать этот адский цикл. Голос младенца уже давно был сорван, и вместо крика были слышны лишь болезненные хрипы, которые разрывали сердца тех, кто был рядом.       Анбу, назначенные следить за ребёнком, не выдерживали. Они были ниндзя, убийцы, привыкшие к боли и смерти, но даже их сердца не могли справиться с муками, которые испытывал этот малыш. Они просили сменить задание, чувствуя, как их души разрываются от беспомощности. Они могли только наблюдать, как ребёнок корчится от боли, выплёвывая сгустки крови, которые выделялись из-за ран в горле и внутренних органах. Сильные болеутоляющие и снотворное могли бы облегчить его страдания, но из-за возраста Наруто они были противопоказаны. Единственное, что они могли сделать, — это убить его, чтобы прекратить мучения. Но даже это было невозможно.       Цунаде, легендарная медицинская ниндзя, прибыла в Коноху с надеждой помочь. Но даже она, с её опытом и знаниями, была бессильна перед этой загадкой. Она проводила дни и ночи, погружённая в свитки и книги по медицине, её глаза были полны слёз от отчаяния. Орочимару, несмотря на свою холодность, помогал ей, проводя опыты и изучая чакру Наруто вместе с Сеннином слизней. Джирайя, в свою очередь, путешествовал по миру, ища ответы в других странах, надеясь найти хоть какую-то зацепку.       Три года. Три долгих года кропотливой работы, бессонных ночей и бесконечных экспериментов. Цунаде и Орочимару, два гения, работали вместе, чтобы найти решение. И наконец, после тысяч неудач, они создали вакцину, которая, как они надеялись, поможет чакре биджу освоиться в теле мальчика. Когда чакроканалы Наруто начали формироваться, Цунаде смогла понять причину проблемы. Ядовитая чакра Кьюби текла по его венам, не находя выхода, и причиняла адскую боль. Вакцина должна была перенаправить чакру в чакроканалы, дав ей возможность циркулировать без вреда для тела.       Когда они впервые ввели лекарство, Сеннины затаили дыхание. Наруто, измученный и обессиленный, на мгновение перестал кричать. Его хрипы стихли, и в комнате воцарилась тишина. Цунаде и Орочимару обменялись взглядами, в которых читалась надежда.       — Это... это сработало? — прошептала Цунаде, её голос дрожал.       — Пока рано говорить, — ответил Орочимару, но в его глазах тоже светилась надежда.       С каждой новой инъекцией боль Наруто становилась слабее. Он всё ещё страдал, но теперь его крики были не такими громкими, а хрипы — не такими мучительными. Цунаде чувствовала, как её сердце наполняется облегчением. Они были на правильном пути.       Но эти три года не прошли бесследно для Наруто. Его детский рассудок был на грани разрушения. Постоянная боль, ощущение, будто он заживо сгорает изнутри и снаружи, чуть не уничтожили его разум. Он уже почти не понимал, что происходит вокруг. Мир для него был хаосом, где боль была единственной реальностью.       И всё же, в этом аду у него появился друг.