Амариллис

На телефоне звенит будильник. Время очередной сессии допроса закончилось. Вадик разочарованно вздыхает, кладет нож обратно на столик, вытирает руку об штанину и кликает по кнопочке «Стоп» на экране. Он всегда ограничивает себя, чтобы не увлечься. Человек, подвешенный за руки, дергается и что-то шипит. Вадик вставляет наушник в одно ухо и, пританцовывая под Гагу, выходит со склада. Работать на мафиозный клан нестрашно, когда ты прошел парочку контрактов и побывал в плену. Чем его могут удивить эти бешеные азиаты? Вадик соглашается поработать на Дагбаевых ради хорошего бабла и немного – от скуки. Адреналиновую иголочку постоянного риска для жопы тяжело променять на спокойную жизнь вузовского преподавателя. Вадик честно пытался. Студенты доконали его еще на первой сессии. Захотелось остренького. Начальство Вадик почти не видит, гоняет рядовым головорезом. Это повеселее, чем шпынять малолеток, но творчества маловато. А Дракон – личность еще какая творческая. Но приходится терпеть и молча доказывать свою полезность. Что тут поделаешь, на лице написаны только отбитость и вселенская наглость, но не неоспоримые таланты. Хотя в допросах тоже есть своя поэзия. Искусство в простых вещах Вадик видеть умеет. Поэтому почти не брыкается, когда ему дают совсем уж странное поручение: присмотреть за мелким наследником семейства. Вроде непыльно, да и доверие определенное все-таки. Быть нянькой с пистолетом оказалось даже забавно. Алтан, тот самый золотой мальчик, живенький и временами смешной. Проблем от пацана – ноль. Не пьет, не курит, не сбегает и вообще не творит херни. Просто образцово-показательный ребенок. Только вози-забирай в школу и по секциям с репетиторами, да следи, чтобы никто на Золотце не покусился. По вторникам перерыв между репетитором по математике и вечерней тренировкой по плаванию Алтан проводит в любимой кофейне. Как правило, делает домашку или что-то к одному из репетиторов. Вадик ставит высокие стаканы на столик и вальяжно раскидывается на вельветовом кресле, делает большой глоток приторно-сладкого латте с шапкой из зефирок. Золотце пьет кофе строго без сахара, только с корицей. Тыкает стилусом в планшет, что-то переносит в тетрадь. На принесенный напиток вежливо кивает, но не отвлекается, сосредоточенно хмурит густые брови. — Экономика должна быть экономной… — Бубнит Алтан. — Черт… — Таково требование. — Заканчивает Вадик. Алтан вскидывает голову. — А? — Брежнев, двадцать шестой съезд КПСС. В тысяча девятьсот шестьдесят четвертом. Золотко недоверчиво гуглит, убеждается в правильности ответа. Вадик только самодовольно скалится. — Я думал, что в армию уходят только со средним баллом аттестата чуть больше двух. — Не, в армию я по любви. — Вадик простодушно лыбится. — А на досуге как-то диссер по истории защитил. Развлекался по молодости как мог. — Серьезно? — В глазах Золотца столько неверия, что впору оскорбиться. — Могу диплом показать. — А про что диссертация? — Историография масштабов сталинских репрессий. Алтан сопит. Вадик наслаждается смятением и внутренней борьбой, отражающимися на точеном личике. — Я к олимпиаде по истории готовлюсь. — Наконец, выговаривает Алтан. — Поможешь? — Вот уж не думал, что под старость лет стану нянькой с привилегиями. — Не хочешь – не… — Я такое говорил? Давай свою олимпиаду. Алтан отодвигается на край диванчика, чтобы Вадик мог подсесть к нему. Пацан смышленый, схватывает на лету. Вадик не учит его, ничего подобного. Он дискутирует, делится какими-то интересными фактами, изредка что-то уточняет. Они даже умудряются поспорить. Алтан определенно знает историю на лучшем уровне, который только можно получить по дрянным школьным учебникам. Природный ум компенсирует вынужденные пробелы в эрудиции. Возможно, если бы все студенты были такими же, Вадик задержался бы в преподавании. — Если бы не пакт Молотова-Риббентропа… — Начинает Алтан. — Чушь! Это был один из многих таких же пактов, нормальная на тот момент практика. В тридцать восьмом такие же Англия и Франция заключили, в тридцать девятом – почти вся Прибалтика. Если бы это мировым сообществом расценивалось, как какое-то очевидно агрессивное действие, об этом бы трубили, были бы заметки в газетах, например, или другие свидетельства. — А карикатуры? — Мы такие же про Мюнхенский сговор рисовали, обиделись, что не позвали на вечеринку. — Ладно, понял. — Алтан делает пометку в своих конспектах. Алтан правит получившееся эссе под негромкие комментарии Вадика, к плечу которого медленно и незаметно придвигался, пока не прижался щекой к рукаву свитера. Тот не против. Мальчишка теплый, вкусно пахнет духами и кофе. Он, конечно, красивый как японская фарфоровая статуэтка, но вызывает разве что умиление. И капельку тешит самолюбие, совсем чуть-чуть, когда с восхищением заглядывает в глаза или вот так жмется ближе, неловко и невинно. Вадик сам в его возрасте засматривался на людей постарше, так что юношеские порывы прекрасно понимает и относится философски. Их исторические вечера в кофейне повторяются дважды в неделю. Алтан выигрывает чертову олимпиаду, и Вадик думает, что на этом его интерес поугаснет. На следующей неделе Алтан привычно раскладывает конспекты и объявляет, что у него впереди еще всероссийский этап. А потом все обрывается. Теракт, в котором Алтан едва не гибнет, ломает привычный ход вещей. Вадик уже собирается в больницу, чтобы выполнять свою прямую обязанность – играть роль штатного аниматора. Да и поддержать Золотко хочется, все-таки за полгода бок о бок успели стать не чужими. Но тут Вадика ждет сюрприз. Ему поручают абсолютно другую работу. Через пару дней Вадик все-таки вырывается в больницу, чтобы лично рассказать обо всем, но Алтана уже не застает. Его увезли на лечение в Гонконг. Прежний номер телефона не доступен. Наверное, мобильник затерялся где-то в груде искореженного металла. Пытаться узнать новые контакты Алтана – минимум подозрительно. Какое-то время Вадик ждет, что тот сам с ним свяжется. Этого не происходит. От Золотка ничего не слышно ни через месяц, ни через год.