Калейдоскоп

Говорят, конец каждой истории символизирует начало новой, и я с этим полностью согласен. Вам, мои дорогие читатели, я предлагаю ознакомиться с подробным отчётом, повествующим о событиях, возвестивших конец — падение — Тёмного Лорда Гриндевальда, однако даже вам мигом станет ясно, что в моём рассказе присутствуют некоторые неточности. По правде говоря, я по-прежнему хочу придерживаться своей позиции, согласно которой наша победа состоялась лишь благодаря верно сделанному выбору и решившимся на него людям. В тот день не судьба крепко стискивала мою палочку; даже не Дамблдор бросил в Гриндевальда заклинание, слившееся с красным лучом палочки-сестрицы и одолевшее Жезл Смерти. И всё же я понимаю, что в ином свете моя собственная история подчёркивает именно неотвратимость судьбы, и ничего более. В конце концов, разве само существование родственных душ не является прямым доказательством того, что всё предопределено заранее? Но, знаете, я часто думал о том, что увидел тогда в калейдоскопе — в последний раз, ведь после того, как я увидел в окуляре истерзанную грудь жуткой твари с лицом Тома, то больше не прикасался к артефакту, и с тех пор он покоится на почётном месте на нашей каминной полке — о неожиданном прозрении, снизошедшим на меня в тот день. Тонкая нитка и верёвка, толстая, как канат. Подобного рода связи и правда существуют в природе? И когда они появились: с незапамятных времён, с самого зарождения душ? Нет, суть даже не в этом. Как я смог их увидеть? — Правда, — сказал однажды Том, — для каждого своя. И менее ценной она от этого не становится. Быть может, это обман разума? Способ подсознания увидеть неподвластное простым смертным? Вероятно. Уклад мира настойчиво диктует помнить, что мы ничего не можем знать наверняка. Однако… Безумие, охватившее меня в Норе и вынудившее убить приспешников Гриндевальда, тоже было правдой — позже я посоветовался с Волдемортом об обуявшем меня смятении — оно, словно болезнь, поразило многих других магов. И причина у всех была одна — отсутствие родственной души, внутренней гармонии. Мы с Волдемортом никогда не тяготели к насилию, и едва ли война изменила бы это, не будь связь между нами разорвана. И ещё, верёвка! Она тоже связывала нас! Поистёршаяся, но всё ещё крепкая, идущая от его груди к моей; и да, я увидел эту верёвку в тот момент, когда наши души вообще не должны были узнать друг друга, потому воспоминание об увиденном преследовало меня с тех пор, несказанно успокаивая. Итак, что можно сказать, подытожив? Если сделать вывод о том, что родственные души — выбор самого человека, а не хитрый замысел судьбы — окажется ли это правдой? Хотя бы для одного человека? Или нескольких? А, скажем, для конкретной пары? Признаюсь, ответа у меня нет. Возможно, я сразу увидел Тома в Волдеморте, и моя душа признала нашу связь, благодаря чему я и смог увидеть её в калейдоскопе. Возможно, всё началось с допросов Дамблдора, а оставшуюся часть истории я блуждал в потёмках, упрямо отрицая истину. Вы спокойно можете отдать предпочтение понравившемуся вам варианту, а я останусь при своём мнении. В конце концов, это же мой выбор: начать новую историю, где главными героями стали мы с Волдемортом; мучавшиеся от отравившего нас яда, но уже готовые принять лекарство.

__________________________________________________________

Мы отсекли голову змею, однако бьющееся в агонии тело до сих пор причиняет множество неудобств. Необходимо было схватить командиров армии Гриндевальда. До тех пор война не закончится. И всё же меня не покидала радость — радость от короткой передышки, ставшей возможной благодаря столь необходимой победе, подарившей надежду в непроглядной тьме. Из-за колоссального объёма работ лучшего времени для разговора не нашлось, чем когда я был прикован к больничной койке. Ведь важно не терять времени даром, да? (Пожалуй, я излишне иронизирую). — Как же несправедливо, — пробурчал я. — Это ты сражался с Гриндевальдом. Почему только я оказался в больничной палате? Волдеморт остался безучастным к моим жалобам. — Ну, это же ты додумался сунуть руку в тело, созданное чёрной магией. Любой тёмный маг с малейшими зачатками разума скажет, что делать так определённо не стоило. Я покосился на свою левую руку, обмотанную толстым слоем бинтов. Медиведьма совершенно справедливо отругала меня за нерасторопность, отчего кислотные ожоги оказались очень серьёзными — даже с учётом исцеляющей магии, на лечение потребуется уйма времени. — Ну, — наконец отозвался я. — Зато у меня получилось, верно? Зелёный кристалл метки души Тома неподвижно покоился у меня на коленях. Чуть погодя, Волдеморт вполголоса сказал: — Да. У тебя получилось. Потаённые чувства, разделившие нас, выбрались из самых тёмных уголков и низин наших сердец. Я чувствовал… боль, да; словно меня предательски ударили ножом в спину. Он столько лгал самым омерзительным образом. Не думаю, что когда-нибудь смогу забыть агонию, охватившую меня после новости о его смерти. К счастью, никто из нас и не ждал, что произошедшее просто-напросто забудется, и мы начнём отношения с чистого листа. Окажись так, всё просто повторилось бы однажды — при малейшем риске опасности для жизни любого из нас — и кто знает, смогли бы мы оправиться от второго такого удара. Нет. Хватит. Если мы любим друг друга, то должны либо сражаться бок о бок, либо вместе погибнуть. — Ты солгал мне, — произнёс я. Веселье, витавшее в воздухе, тут же исчезло без следа. — Да, — отозвался он, не попытавшись оправдаться. Впрочем, так даже лучше. Я сделал глубокий вдох и задал вполне очевидный вопрос: — Ты столько всего мог придумать — но почему решил пойти именно таким путём? Зачем лгать? Он молчал минуту, затем две… наконец, ответил: — По правде сказать, я сам не знал, что всё повернётся именно так. Я изумлённо вытаращился на него. — Основой моей работы… результатом которой стало это новое тело, был некий ритуал, разработанный мной ещё в юности, — Волдеморт помолчал немного, а затем продолжил: — Лучше бы меня тогда посещали идеи получше. Он издал короткий, шипящий смешок. Совсем не весёлый, а мрачный, саркастичный. — Я жаждал обрести силу… не задумываясь о том, какими способами её заполучу. Пусть я постоянно вносил поправки в ритуал в угоду новым, собственноручно выдвигаемым требованиям — например, относительно мер безопасности добавлял или убирал лишние пункты — однако поставить эксперимент я мог исключительно на самом себе. — И у тебя ничего не вышло, — предположил я. — Хуже, — огорошил он меня. — Я преуспел в устремлениях своей юности, обретя нечеловеческую, высшую форму, лишённую слабости, мягкости — взамен убив Тома Риддла и навсегда утратив то, что я так силился уберечь. В итоге, так и не решив, было ли решение провести ритуал ошибкой или же нет, я мог только продолжать двигаться дальше, оставив свою любовь позади: ибо я не уверил бы тебя, что со мной ты будешь счастлив — да что там, едва ли у меня бы вышло подобрать нужные слова и объяснить, что Том Риддл по-прежнему жив, пусть теперь и в другом теле, продолжает существовать лишь благодаря одной-единственной цели — помочь тебе выжить, пусть даже ради этого придётся убить Гриндевальда. Я вцепился в одеяло, вдруг засомневавшись. Было трудно до конца понять его монолог — кто знает, нарочно ли он говорил столь витиевато, или правда оказался буквально физически неспособен описать ритуал, разорвавший связь его души и тела. — Ты… умер? — недоверчиво спросил я. — По-настоящему… умер? Волдеморт медленно моргнул: в змеином блеске его глаз не осталось и намёка на эмоции или жалости к себе. — В каком-то смысле, да. Тело Тома Риддла оказалось уничтожено, а я — его дух — блуждал призраком по миру, становясь всё безумнее и теряя последние остатки человечности, связывающие меня с тобой. Я больше не могу быть родственной душой, которую ты знал. Мне вдруг ужасно захотелось плакать. Словно почуяв подступающие слёзы, Волдеморт приблизился на шаг и прошептал: — Я говорю всё это не для того, чтобы причинить тебе боль. — Нет, — отмахнулся я, плача и смеясь одновременно. — Нет, из всего, что ты натворил, этот рассказ — наименьшее из зол… а может, и наибольшее, я пока не решил. Правда способна как исцелить самую страшную рану, так и причинить ужаснейшую боль. — Не молчи, расскажи мне больше, — прошептал я, не в силах выносить одолевшей меня икоты. — Инкубационный период прошёл быстро, — продолжил Волдеморт. — Прошла всего пара лет, и я смог заселиться в новое тело. Ты когда-нибудь слышал о крестражах? Я вздрогнул от одного лишь звучания этого слова. — Нет, но звучит как-то не очень приятно. — Один такой лежит у тебя на коленях, — поведал он мне. Я испуганно опустил голову. — Отсеченный осколок души можно поместить в некий предмет. Это и есть крестраж — тёмный артефакт, способный привязать душу умершего к земле. — Так вот, как ты… — Да, — тихо ответил Волдеморт. — Когда я почувствовал, что ритуал принимает наихудший оборот, то сразу понял, что скоро умру. Единственным решением, которое я смог придумать в тот момент, быстро переписывая руны в пентаграмме, стало это: создать вместилище для души, не давшей мне отойти в мир иной, позволяя скитаться по миру в качестве призрака, пока не удастся вернуться. Я положил зелёный кристалл души на ладонь, с благоговением его рассматривая. Здесь покоилась душа Тома — и хотя я сам успел обо всём догадаться, ведь именно её сила оставила на моей руке страшные ожоги — осознание этого вызвало во мне тихий трепет. Я держал душу Тома. — Он украл её у меня, — внезапно сказал Волдеморт. — Гриндевальд. В тот же день, когда заполучил Бузинную палочку. Вырвал кристалл из моей шеи, а я не смог его остановить. От боли в сердце у меня защипало глаза. Я поднёс кристалл поближе к себе, прижал к груди — моего тепла хватит на нас обоих. — А можно как-то исправить это? — спросил я, хотя и не ждал положительного ответа. — Не знаю, — честно ответил он. Я повернулся к нему и поразился почти забытому выражению лица. Давно, очень давно мне не приходилось видеть такой муки. — Я не знаю, Гарри. Его голос дрогнул. Он был напуган. Он — непоколебимый Том, а теперь могущественный, непобедимый Тёмный Лорд Волдеморт — не скрывал страха. Без тени сомнений я потянулся к нему. Пусть он причинил мне много боли — я всё равно хотел утешить его. Волдеморт замер, заметив протянутую ладонь, но всё же сдался и аккуратно взял меня за руку, а я прижался к мужчине сильнее, словно прикосновения могли отвести от нас беду. Глупости, конечно: потворство наивным мыслям, я прекрасно это знал. Едва ли всё решалось так просто — однако, когда было иначе? Больше никакой беготни, лжи, недомолвок. Пусть каждый шаг подле него будет подобен пляскам на раскалённых углях — так тому и быть. Наша правда — правда, в которую мы оба решили поверить — стала моим самым отчаянным желанием. Если всё остальное окажется ложью, то, пожалуйста, боги… Пусть хотя бы он будет правдой. Никто иной мне не нужен. Не по воле судьбы, а по моей собственной. — Я невероятно зол на тебя, но всё равно не могу представить себе жизнь с кем-то другим, — я закрыл глаза и сказал. — Извинись передо мной. Раньше я бы и не подумал попросить о подобном, ведь был уверен, что он в жизни не станет извиняться. Однако теперь я знал, что Том тоже самый обычный человек. У него тоже были чувства: сомнения, нерешительность, сожаления. Он, как и я, умел расти над собой — а теперь мы могли делать это вместе. Какая ирония: лишь когда Том потерял привычный облик, я понял, сколько в нём крылось простого, человеческого. Волдеморт молча встал на колени возле моей кровати и в воцарившейся тишине взмолился: — Прости меня. Я переплёл наши пальцы. — Обязательно прощу, — пообещал я, а затем осторожно поднялся с кровати и тоже сел на колени, старясь как можно меньше тревожить свои раны. Волдеморт тут же потянулся ко мне, поддерживая. Я уткнулся лбом в его грудь и взмолился в ответ: — Я не слушал, что ты говорил. Не понимал. Я упрямо игнорировал правду, которую ты так долго пытался до меня донести; скажи, ты сможешь меня простить? — Прощу, — согласился Волдеморт. — Ты повёл себя очень храбро, Гарри. И я бесконечно горд, что могу называть тебя своим. У меня сбилось дыхание. Он помог мне подняться и уложил обратно в постель. Я чувствовал странную лёгкость, томление сердца и боль — словно недавно рыдал навзрыд. Волдеморт остался со мной. Пока зов войны не вынудил нас вновь взяться за дело, он оставался у моей постели, не отходя ни на миг.

__________________________________________________________

Над водой поднимался густой и белый пар. Гарри откинулся на спинку шезлонга, проводя по волосам испещрённой шрамами рукой. Вода была такой соблазнительно-тёплой, но хотелось уже закончить с банными процедурами. Если он сейчас же не сбежит отсюда, то обязательно ляпнет что-нибудь непоправимое и начнёт лепетать бессмысленные отговорки, ещё более неискренние, чем в прошлый раз. Вдруг его внимание привлёк звук плещущейся воды. Волдеморт откинулся на край бассейна, положив голову на согнутую руку. Полуприкрытые змеиные глаза будто потеплели от жара. Он выглядел таким расслабленным. Сердце Гарри сжалось. — Я ещё сделаю из тебя писателя, — пробормотал Волдеморт, позёвывая. — На твоём месте, я не был бы так уверен, — парировал Гарри. — Вообще-то это куда сложнее, чем кажется. Как ты умудрился написать столько книг? — Существует значительное различие между научной литературой и творчеством. — Это документальный роман, — возразил Гарри. — Я знаю, как будет двигаться сюжет — ведь был непосредственным героем происходящего. Для тебя написать такое легче лёгкого — будто просто почиркать пером по пергаменту. Волдеморт фыркнул: — Иди ко мне, — он вытащил вторую руку из воды и поманил меня к себе. — Я отсюда вижу, как у тебя мозги кипят. Нам обоим не помешает немного отдохнуть. Изначально это было крайне заманчивое предложение. Искренняя любовь Волдеморта к горячей воде не заставила себя ждать — мужчина долго убеждал Гарри в достоинствах подобного времяпрепровождения, и хотя обычно он не относился к охотникам побездельничать, некая обленившаяся родственная душа частенько приводила убедительные аргументы. Гарри тяжело вздохнул. Ему правда хотелось сбежать отсюда. — Я не знаю, как закончить историю, — признался он. — Ничего не кажется достаточно подходящим для финала — то есть, достаточно впечатляющим. Волдеморт покосился на него и что-то нечленораздельно проворчал. — И меня это немного… разочаровывает, что ли. Оглядываясь назад, столько всего могло пойти не так, отчего война затянулась бы на гораздо больший срок. Гриндевальд мог по-прежнему искать Воскрешающий камень. А если бы Петтигрю не сбежал из камеры, то никогда бы не узнал, где находится наш лагерь, и что я отправился за мантией-невидимкой… — Гарри воздел руки к потолку. — В общем, я пытаюсь как-то связать всё это воедино, но вряд ли справлюсь, если ты не расскажешь, что случилось после… — Я подумал, что рассказ об однокурснике твоих родителей, предавшем их, может показаться тебе слишком… щекотливым. Я хотел… потихоньку подготовить тебя к этому разговору. — Ну, да, мне бы пригодилась хоть какая-нибудь подводка, прежде чем услышать брошенное невзначай: «О, кстати, помнишь, ты говорил, чтобы мы не лгали друг другу даже в мелочах? Так вот, Гарри, один из лучших друзей твоих родителей оказался шпионом Гриндевальда. Петтигрю выдал Тёмному Лорду место, где они прятались, и долгие годы считался мёртвым, пока я совершенно случайно не наткнулся на крысу, оказавшуюся анимагом, шныряющую по лагерю в поисках мантии-невидимки». — Честно признаться, я поймал его всего несколько дней назад, — заметил Волдеморт. — Поэтому и не успел толком обсудить это с тобой. — Да, знаю, поэтому я просто ворчу на тебя, а не злюсь по-настоящему. Крыть Волдеморту было нечем. Гарри фыркнул, испытывая одновременно нежность и раздражение. — Я просто говорю, что многое могло пойти не так, но, к счастью, обошлось. Мы даже легко отделались, учитывая обстоятельства. — Это только так кажется, мы ведь с тобой знаем, чем закончится история, — рассудительно заявил Волдеморт. — А вот читатели могут посчитать тебя глупцом, раз к потере Гриндевальдом Жезла Смерти ты относишься так легкомысленно: дескать, остался без палочки и ладно. — Наверное, — с нажимом отозвался Гарри. — Просто, вспоминая те времена… Мерлин. Как же я был напуган первые несколько недель после битвы. Мне казалось, будто в игру вот-вот вступит Воскрешающий камень — что оказалось бы крайне ироничным поворотом сюжета — и все Дары Смерти соберутся воедино! Хвала Мерлину, этого не произошло. — Слишком много совпадений для одного маленького мира, — согласился Волдеморт. — Благо, Дары Смерти не так-то легко отыскать, на что имеются веские причины. -…Но из этого получилась бы отличная история. — Повторяю: я ещё сделаю из тебя писателя. Гарри улыбнулся, лениво поигрывая пером. — Волдеморт? Снова послышался плеск воды. — Что, дорогой? — Я сейчас очень счастлив. Ответом было молчание. Затем Гарри услышал, как Волдеморт резко вылез из бассейна — вода закапала на мраморную плитку — прошлёпал к нему мокрыми, босыми ногами и… Мужчина совершенно голый опустился на пол и положил голову на колени Гарри. — Я рад, — мягко отозвался он. Гарри взял Волдеморта за руку, переплёл их пальцы и крепко стиснул. — Быть может, тебя не устраивает финал, потому что ничего ещё не кончено, — предположил мужчина. — Ты знаешь, что твоя история до сих пор продолжается, а ещё ты ставишь правду превыше всего. Вполне естественно, что тебе трудно подобрать подходящие слова для финала — любые покажутся лживыми. Гарри задумался. — Думаю, ты прав. — Разумеется. — Вот это самомнение, — поддразнил его Гарри, а затем глубоко вздохнул. — Любые слова покажутся лживыми, да… Тогда как же мне… Волдеморт резко вскинул голову, поднялся с пола и тоже вольготно устроился на шезлонге. Гарри поспешно отодвинулся, освобождая мужчине побольше места. Капли воды по-прежнему орошали тело Волдеморта. Стекая от груди к пупку, они пересекали шрамы от ожогов странной, кристаллической формы — прямо там, где притаилось сердце — которые никогда не заживут. Гарри задумчиво рассматривал их, поддавшись меланхолии, а затем протянул руку и коснулся бугристой кожи. — Даже без меток, подаренных нам судьбой, мы сами связали себя друг с другом, — проговорил Волдеморт. — Ожоги, которые никогда не заживут, подобны связи душ, что никогда не разорвётся, хотя когда-то мы думали иначе. Гарри запечатлел на шрамах нежный поцелуй. — И это всё? — А разве этого недостаточно? Может, закончим, с чего начали? Гарри поднял голову. На него смотрели красные глаза Волдеморта — цвет, который он знал и любил уже очень давно. Не беспрестанно, конечно, но и такого хватало с лихвой: думать о том, как Гарри любил их обоих — и эти глаза, и их обладателя, но главное — цвет, который можно было увидеть через окуляр калейдоскопа, цвет, который его душа никогда не забудет. Парень улыбнулся. — У любви есть цвет, — сказал Гарри. — И теперь я знаю, какой.

***

Примечание автора: Сегодня у меня день рождения!!! А значит, вы все получаете подарок. Ура! Боже мой. БОЖЕ МОЙ. История закончена…… никогда не думала, что доживу до этого дня. Честно говоря, я даже слезу пустила. Никогда прежде я не заканчивала работы, состоящие из нескольких глав, а потом… случился Калейдоскоп. Изначально планировалась небольшая история на одну главу, но всё каким-то образом быстро вышло из-под контроля, ахах. И я рада, что так сложилось. Чувствую, что многому научилась, пока писала эту историю. Приходилось продумывать различные сюжетные повороты, зацепки… удивительно, как я (вместе с Гарри и Волдемортом) вообще умудрилась выжить. Когда я вспоминаю о процессе написания — столько случаев, когда фик мог оказаться заброшен — это даже немного впечатляет. Спасибо, что шли со мной бок о бок во время моего путешествия. Правда, спасибо. Этот фандом был моим домом на протяжении многих лет. И теперь, я, наконец, смогла подарить ему что-то взамен. Отдельно спасибо Алекс (также известной под ником darklordtomarry (das_omen)), чьи непревзойдённые умения раскладывать идеи по полочкам вернули меня к жизни во время написания второй половины четвёртой главы. Закончила бы я её без этого прекрасного человека? Мир никогда не узнает. Примечание переводчика: Перевожу с 2015 года, и это первое моё законченное макси (Ужасы нашей любви не в счёт — работа заброшена автором). Когда я начинала переводить в декабре, то даже не подозревала, чем обернётся февраль. По-прежнему молюсь, чтобы у вас всё было хорошо. Люблю, держитесь!