la mort porteuse

После того незначительного инцидента, связанного со Снейпом и Каркаровым, Киролайн мудро решила всё же пока не лезть во все эти странные дела, которые так и вызывали у неё множество вопросов. Каждое странное действо сопровождалось необъятным интересом и любопытством. Но они уж слишком представляли угрозу для неё, ведь лезть в самый огонь и пытаться что-то узнать было плохой идеей, так как она может попасть в более затруднительную ситуацию, нежели в какую попала накануне. По крайней мере не лезть сейчас, чего от неё и ждут остальные. Вновь у Харрис настало время ожиданий, которое продлится неопределённое время. Может неделю, может две, а может и месяц. И это незнание невероятно огорчало и тяготило.

***

Время стало слишком уж быстро идти. Девушка уже перестала считать дни, прошедшие со Святочного бала, что меньше подталкивало её к осознанию того, что уже наступил февраль. Но когда Харрис это поняла, тогда её настигло желание пропустить этот чёртов месяц. Гриффиндорка всем своим сердцем и душой ненавидела этот месяц. Он приносил ей только грусть и боль. Каждый день напоминал о том, что близится её День Рождения. Каждое шестнадцатое февраля, прожитое ею, было нереально ужасным. Киролайн с тяжестью на сердце вспоминала об этом дне, который приносил ей мало радости. «Как же я ненавижу этот день... Он ассоциируется только с отцом и идиотской Амортенцией! Амортенция... Зелье любви... Кто его вообще придумал? Какой идиот? — протяжно вздыхая, думала она, понимая, что уже через несколько часов настанет этот роковой день. Киролайн было жаль, что такие ассоциации были абсолютно не случайны в её голове... — Вот зачем мама совершила такую огромную ошибку? Ошибку, которая обходится мне так дорого... Из-за этой ошибки я никого никогда не смогу полюбить по-настоящему...»

***

Вот и наступил этот день. На удивление многих с самого раннего утра светило морозное, яркое солнце, которое просачивалось через шторы в спальни ученикам и преподавателям и будило своими игривыми лучами. И Киролайн была не исключением. Она раздражённо закрыла лицо руками и перевернулась на другой бок, дабы не ощущать на себе солнечного света, который так и норовил разбудить всех и каждого в этом замке. После этого до неё донёсся голос Гермионы, которая говорила что-то о том, что уже полвосьмого утра и пора вставать. Лаванда и Парвати начали протестовать и делать вид, будто не слышат слов подруги. Очевидно, что никто не хотел вставать и идти на завтрак в Большой зал. Даже сама Грейнджер недовольно зевала, показывая этим то, что она тоже не прочь бы и побольше поспать. Но вся эта суматоха продолжалась не особо долго. В конечном итоге Парвати и Лаванда всё же встали (хоть и с очень недовольными лицами) и вышли из спальни. Осталась одна Харрис, лежащая на кровати и думающая о предстоящем дне. — Киролайн, ты просыпаешься? — обратилась к девушке Грейнджер, собирающаяся тоже скоро идти. — Конечно, сейчас встану, — уверила Гермиону она. — Хорошо, увидимся в Большом зале, — покачала та головой и тоже поспешила выйти. Киролайн осталась совсем одна, чего и добивалась. Медленно встав с постели, гриффиндорка посмотрела на свои наручные часы, которые она никогда не снимала. На них, как и говорила Грейнджер, было полвосьмого. «И впрямь пора вставать», — убедилась Харрис, подошла к довольно маленькому комоду, где у неё лежали все вещи, и открыла верхний ящик, хранящий одежду девушки. Там всё лежало идеально, никакого бардака. От такого перфекционизма ей стало тошно, что она, быстро взяв все нужные вещи, хотела уже поскорее закрыть ящик, но вдруг её взгляду попалось одно маленькое несоответствие — одна из её вещей лежала не так идеально, как все остальные. Нахмурившись, Киролайн взяла один из своих свитеров для того, чтобы положить его так, как должно быть. И тут её взгляду открылась фотография, которая лежала под этим самым свитером. «А я совершенно забыла об этой фотографии, — на её губах появилась полуулыбка, которая была связана с воспоминаниями о невинном детстве. — Тут я такая счастливая... — Харрис смотрела на саму себя в два года.» Гриффиндорка в детстве была довольно позитивным ребёнком с тёмно-рыжими вьющимися волосами, бледной кожей, тонкой линией губ, на которой всегда была искренняя улыбка, и двумя разными глазами. Левый глаз тёмно-коричневый, почти чёрный, а правый — серый. Также на носу у неё были округлые очки, сидящие на ней немного громоздко. Смотреть на такую себя было больно, ведь сейчас она выглядит абсолютно по-другому: макияж, скрывающий все недостатки кожи; алые губы, изогнутые в высокомерной усмешке; и линзы, которые прятали натуральный цвет глаз и проблемы со зрением. «Мерлин, как же давно я себя такой не видела... — положив колдографию на полку рядом с кроватью, она подошла к зеркалу. — Прошло уже тринадцать лет, нечего удивляться, Харрис. Тебе уже шестнадцать... Но всё-таки в тебе есть то, что было эти тринадцать лет назад, — эта мысль её согревала. В её разных глазах таилась печаль, которая так и желала выйти наружу слезами. — А может к чёрту это всё? Я уже полдесятка лет сама на себя не похожа...»

***

День проходил довольно спокойно и размеренно, не неся каких-нибудь неожиданностей. Всё было, в общем, как всегда. Завтрак, уроки, обед. Обычная повседневность, очевидно. И Харрис была даже рада всему этой незадумчивой обыденности, ведь её опасения насчёт этого дня не сбылись, но, как оказалось, она беспокоилась не зря. Всё то, что вызвало у Киролайн невероятно сильные эмоции произошло на уроке Зельеварения. Безусловно, девушка и не ждала того, что на этом уроке всё пройдёт гладко и хорошо, но она всё же не думала, что её неожиданно настигнет что-то совсем огорчающее. С самого начала ничего не предвещало очевидных разочарований и потрясений. Она вместе с золотым трио зашла в класс, села на своё излюбленное место и просто увлеклась разговором с друзьями. — Знаешь, Киролайн, я подозревала то, что ты носишь линзы, — начала Грейнджер, — но только для чего? Ты и так очень красивая со своим цветом глаз и в очках. Почему ты это скрывала? — Мне хотелось как можно лучше уверить себя в том, что между мной в детстве и в настоящем времени нет ничего схожего. Эти воспоминания, если честно, для меня довольно болезненные. Не хотела каждый день смотреть в зеркало и продаваться этой тоске по прошлому, — грустно улыбнувшись, ответила девушка. — Знаю, звучит глупо, но мне помогало. После определённых обстоятельств я перестала быть похожа на ту радостную девочку с горящими от счастья глазами. — Нет, это не глупо. Просто слишком сложно и непонятно. Ты ищешь слишком трудные способы для осуществления своих целей, — Гермиона была полностью права. Харрис очень часто пользовалась методами, непонятными никому, кроме неё. Возможно, что именно это и делало её такой загадочной и нечитаемой. — Но, наверное, не только это подтолкнуло тебя к такому решению, — догадливо произнёс Гарри. — Да, мне казалось, что с таким набором качеств, которые я переняла у своих крёстных родителей, мне не прожить в компании человека, ненавидещего меня всю жизнь. Поэтому я решила, что будет лучшее избавиться от прежней Киролайн полностью. И внешне и внутренне, — на удивление, но все эти слова так легко сходили с её губ. Раньше девушка бы не осмелилась сказать столько откровенного кому-нибудь. Даже если самому близкому. — Ты так легко об этом говоришь, — заметил Рональд. — Я свыкалась с этой мыслью около тринадцати лет, поэтому сейчас мне не сложно говорить об этом. Они замолчали, наконец переключая всё своё внимание на Снейпа, который, по всей видимости, так и не начинал ничего говорить. Ученики сидели и мирно ожидали чего-то со стороны преподавателя. — Почему он молчит? Обычно он не тратить время на молчание, — удивилась Грейнджер. — Слышал, что Дамблдор хотел, чтобы он провёл урок по противоядию от Амортенция, ведь в это четырнадцатое февраля многие пострадали от него и его аналогов, — поведал им Рон. — Откуда ты про это знаешь? — Джинни прожужала мне все уши про это. Говорила, что около десятка человек пострадало от этого зелья. Возможно, даже больше, чем десяток, — объяснил Уизли мрачным тоном. «Амортенция? И противоядие от неё? В мой День Рождения? Очень смешно!» — Киролайн была крайне потрясена этой новостью. — Серьёзно? Но как такое могли допустить учителя? — возмущению Гермионы не было предела. — Но откуда у них она? Амортенцию трудно достать, тем более применение её, вроде бы, карается законом, — голос Харрис сейчас напоминал сталь. — Я не знаю, возможно это всё ложь. Но что-то не очень похоже. Снова никто не позволил себе ничего сказать. Они вчетвером обдумывали все волнующие их темы. Вдруг до всех присутствующих донёсся голос Снейпа, который мог бы ответить на все вопросы, не дающие никому покоя: — Сегодня вы должны были проходить противоядие от одного очень сильного сонного яда, но... — он немного помедлил. «Неужели Рон прав? Мы будем готовить противоядие от Амортенции? Что? Но почему именно...» — не успев Киролайн даже додумать мысль, как он неожидано заявил: — Но в связи с недавними событиями сегодняшний урок будет отведён противоядию от Амортенции, — эти слова заставили гриффиндорку передёрнуться. «Это шутка? Очередная идиотская шутка судьбы? Нет? Тогда какого чёрта мы проходим противоядие от самого сильного любовного зелья в мой День Рождения?» — болезненно замотала головой Харрис, стараясь не думать про неожиданные стечения обстоятельств и одно маленькое совпадение... Но, конечно же, не одна Киролайн так удивилась. Многие попросту не знали что такое Амортенция, и что она делает. А те кто знали, скорее всего задавались вопросом: зачем нам это? Ведь в программу четвёртого курса это зелье не входит. Будто кто-то просто решил, что именно сегодня будет урок, посвящённый такому необычному зелью. — Кто мне скажет что такое Амортенция и для чего она используется? — задал Гроза подземелий вопрос и оглядел весь класс холодным, презренным взглядом. Но его взгляд остановился сразу же, как Гермиона протянула свою руку вверх, чтобы ответить. Он почти незаметно закатил глаза, но всё же сказал: — Да, мисс Грейнджер? — раздражение было явно слышно в его голосе. — Это приворотное зелье, сэр, — как всегда правильно ответила Грейнджер, что вновь заставляло её гордиться собой. — Верно. Амортенция — это приворотное зелье. Ни больше, ни меньше, — с пренебрежительностью согласился с Гермионой зельевар, — но некоторые были и впрямь убеждены, что именно это зелье заставит человека полюбить тебя... — Покажите мне того идиота, который в этом убеждён, — тихо фыркнула Харрис, — что за бред? Как можно было так подумать? — Но, Киролайн, многие и в правду думаю, что Амортенция — зелье любви, которое даст им шанс быть любимым человеком, к которому они питают тёплые чувства, — Грейнджер мягко пыталась успокоить подругу. — Да? А мне казалось, что это зелье вообще нужно запретить. Никто не заставит другого человека любить тебя. Это всего лишь скоротечная иллюзия, заставляющая страдать всех людей, замешанных в этом, — довольно грубо прозвучали эти слова. — Но ведь кому-то это и впрямь приносит счастье... — Счастье? От этого зелья лишь одни разочарования и ошибки, тяжесть которых несут люди, абсолютно не виноватые в этом! — с невероятной злобой говорила Харрис. — Ты так говоришь об этом... — Как? Я говорю истинную правду. Никому ничего хорошее Амортенция ещё не принесла. Человек, заставляющий другого человека любить себя, — эгоистичный урод. Все достойны выбора и лишать людей его — злодеяние похуже обычного убийства. — Харрис, видимо вам не интересно то, что я говорю? Какого чёрта вы позволяете себе разговаривать на моих уроках? Что вы обсуждали с мисс Грейнджер? — видимо, Снейп только обратил внимание на то, что они его не особо то и слушали. — Уверяют вас, профессор, я всего лишь хотела убедить Гермиону в том, что Амортенция — зелье похуже всяких смертельных ядов, — Киролайн встала, отвечая на заданный мужчиной вопрос. — И откуда у вас такие мысли на этот счёт? Может аргументируете свою точку зрения, а мы все с радостью послушаем, — насмешливо проговорил он, что было совершенно не удивительно. — Мне начать говорить очевидные вещи? — Какими очевидными для вас они не были, многие всё-таки не очень понимают всё зло этого зелья. Так что предоставляю слово вам — меня же вы не слушаете. — Объяснить? — сквозь зубы поинтересовалась девушка. — Именно. Она глубоко вздохнула, пытаясь утихомирить всю нарастающую злость внутри себя и заговорить спокойным тоном, что у неё никак не получалось. Стук собственного сердца сбивал её настрой и желание успокоиться, говоря о том, что ей просто необходимо выплеснуть все свои эмоции, а не подавлять их. Хотелось кричать, ругаться, но никак не хладнокровно рассуждать на тему того, насколько Амортенция ужасное зелье. «Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! Я ненавижу это зелье! Я ненавижу Снейпа! Я ненавижу эту чёртову жизнь, которая прямо-таки издевается надо мной! Да, что же такого в этой Амортенции? Что она плохого сделала?.. Лишила меня чувств и право на любовь! Вот что она сделала!» — порывистые мысли желали выйти наружу, желали быть озвученными. И именно это гриффиндорка так и хотела подавить в себе. Это дьявольское желание выплеснуть на людей всё то, что несколько лет покоилось в её душе. — Я не обязана ничего объяснять, — зло выплюнула она и начала собирать вещи, ведь больше не могла оставаться в этом злосчастном классе. — И тем более я не обязана слушать, как люди пытаются мне доказать, что Амортенция — совсем невинное зелье, помогающее обрести счастье тем, кто испытывает не взаимность со стороны любимого ими человека. И, не удостоив никого взглядом, полным горечи, Киролайн почти выбежала из класса. Как только дверь за ней закрылась, Харрис почувствовала себя обессиленной, совершенно пустой. Она уже не хотела стоять на ногах, норовя рухнуть на пол и, закрыв лицо руками, рыдать. Как же в тот момент ей хотелось умереть, дабы больше ничего не испытывать. Просто оказаться в небытие, где она бы не смогла почувствовать всю эту боль, терзающую и не дающую никакого покоя её душе уже десяток лет. — Харрис, что вы себе позволяете?! — Снейп, абсолютно ничего не понимающий, вышел за ней из класса. — Вам стало скучно, и вы решили уйти с моего урока? Киролайн, по правде говоря, даже не желала его слушать, поэтому проигнорировала его возмущённые слова и даже не повернулась на его голос. — Харрис, невыносимая вы девчонка, что за драму вы опять устроили? — он не унимался, — опять решили обратить на себя внимание? Вы, по всей видимости, страдание от его недостатка? В детстве обделили? Ваш дорогой крёстный периодически забывал о своей любимой крестнице? Детская травма, так? Никто не любил и теперь вы ищете внимания и поддержки у каждого незнакомого человека? Ведь по-другому я не могу объяснить ваши вечные выступления! А может быть это просто ваше самолюбие? Решили себя пожалеть? Хотя, не думаю, что для этого был существенный повод. Но, зная вас, можно точно сказать, что вы бы не упустили повод разыграть очередной спектакль на глазах у многих. По всей видимости, вам это доставляет несусветное удовольствие! Вам так нравится чувствовать на себе все эти заинтересованные взгляды и понимать, что вы вы снова стали объектом всеобщего интереса? Что, в принципе, свойственно таким самовлюблённым, эгоистичным и заносчивым стервам. Как же жалко это выглядит! Вы — обиженная жизнью, ничтожная дрянь. Как же... — Да, вы правы, — её шёпот заставил зельевара запнуться и замолчать. — Что? — он немного опешил от того, что она была полностью с ним согласна. — Вы правы, — она вдруг развернулась к нему лицом, — я и впрямь самовлюблённая, эгоистичная и заносчивая стерва. Обиженная, ничтожная дрянь. Её лицо не выражало никаких эмоций, будто у неё их отобрали уже давно. Девушка непоколебимо стояла перед ним, не собираясь ничего ему говорить и как-то отвечать на эти едкие комментарии с его стороны. В одних лишь её разных глазах мешалась немая боль и ярая ненависть. В этих глазах он и увидел ребёнка, просто желающего наконец избавится от всех этих многочисленных отрицательных чувств, от этого сущего ужаса. Ни в чём не повинный ребёнок, вновь ощущающий то, чего он и не заслужил. Не было никаких сомнений, что перед ним сейчас стояла именно та маленькая девочка, которую он видел на снимке рядом с Маргарет и Лили Поттер. — Но разве я, как и остальные люди, не могу хотя бы раз в жизни показать своих эмоций? Мне казалось, что я имею полное право на собственные эмоции, — не громко продолжила Киролайн, — хоть и не имею возможности... — она горько усмехнулась. — Но это никак не значит, что всем обязательно нужно говорить об этом, напоминая мне о том, что возможности что-то чувствовать меня лишили ещё задолго до моего рождения! — Харрис, вы говорите сплошными загадками. Может вы объясните, что происходит? — это незнание сильно раздражало Снейпа. — Вы не понимаете? Я думала, что вы хорошо осведомлены от Дамблдора, — с наигранным разочарованием сказала Киролайн. — И в чём же я должен быть осведомлён? — В том, что Амортенция не может сотворить любовь, — её голос дрогнул. «А дети, зачатые под Амортенцией, — холодные, бесчувственные и не имеющие возможности на какие-то сильные эмоции, — она развернулась на каблуках и пошла прочь. — Что же ты натворила, мам?..»