Как раньше

Вадим ставит тарелку с овсянкой перед Алтаном. Целует в макушку — очень буднично, хотя с их первого сеанса у терапевта прошла всего неделя. — Алташ, ты писал Юме? По поводу сеанса. — Дракон гладит распущенные волосы, разметавшиеся по шелку пижамы, едва прикрывавшей плечи юноши. Красивый. — Нет еще. — Дагбаев хмурится. — Может ты напишешь? — Я могу, но ты ведь помнишь, что врач сказала. Тебе нужно сделать этот шаг. Сама Юма точно не предложит. — Ага, а ты тогда Волкова приведи. — Алтан саркастично выдыхает, тянется к телефону. — С ним я у личного разберусь, Ваше Золотейшество. — Вадим улыбается. — Подойди сюда. — Любовник глазами на место около себя указывает. — Тут стой. Вадим встает, смотрит, как юноша открывает чат с сестрой. — Она что-то печатает уже… — В глазах Алтана пробегает минутная паника. Обычно, когда Юма пишет много, это значит, что она разносит брата в пух и прах. — Ты тоже печатай, там в этом и прикол. Алтан пихает партнера в бок локтем, принимается оформлять приглашение на парную терапию в текст. Печатает, стирает, снова печатает, хмурится, губу нижнюю жует, очки снимает и их начинает крутить, а текст никак не идет. И Юма еще, зараза, печатает и печатает — «Слово о полку игореве» решила от руки набрать? Алтан с детства не любил ее простыни читать. — Нормально? — Юноша поднимает глаза на Вадима, чтобы тот проверил сообщение. — Не стану читать, отправляй, если закончил, не томи. Дагбаев прикрывает глаза, нажимает на кнопку отправки. Ему тут же приходит сообщение от Юмы. — Читаю вслух? — Глаза на Дракона поднимает. — Если хочешь. — Алтан, я хотела поговорить. — Дагбаев читает, аж в горле пересохло. — Недавно была у психотерапевта, сидели часа четыре. В общем, все сложно, и я пока запуталась, но мне кажется, что стоит попробовать парную терапию. — Алтан дальше читает, уже и голос дрогнул — не ожидал это содержание увидеть. — Я знаю, как ты их всех не любишь, но мне кажется, что так мы бы смогли быстрее найти общий язык. Я поняла, пока была у врача, что хочу помириться… Хотя бы не быть врагами. И еще: в знак примирения я хочу инвестировать в твоей проект по исследованию перестройки ДНК, который ты презентовал в начале месяца. — Голос Дагбаева ломается окончательно и тот, кажется, готов разрыдаться. — Без терапевтки в жизни бы не созналась, что следила за всеми конференциями. Она советовала сказать тебе в письме то, что я боялась сказать лично, так что вот: я думала, что Баатар прав, и я хотела, чтобы тебе было лучше в клане. Сейчас понимаю, что вышло бы иначе, наверное. Честно? Я его ненавижу и не жалею, что он помер. А ты молодец, что цветами занялся… Короче, круто, что ты решил заняться более высокими вещами, которые во спасение, а не в хаос… — На этих словах Алтан расплывается в улыбке и жмется к Вадиму, который его обнимает. — И с Разумовским, конечно, пиздец вышел, но я рада, что ты решил пойти по пути прощения. Я вчера это осознала. Я, наверное, тоже пойду. Я постараюсь. — Дагбаеву читать становится трудно, потому что слезы сильно мешают. — И да, вы с Вадом круто смотритесь. Он у тебя отбитый, но, зная тебя, уверена, что вам надо держаться вместе — острые углы сгладить и вперед. Короче, благословляю. Ответь, как и что сможешь, и пригоняй на новый год, если хочешь. Или я приеду, если можно. По городу соскучилась. — Дагбаев заканчивает читать сообщение и поднимает глаза свои по пять рублей, удивленные, красные бегают. И губы в улыбке растягиваются — на душе легче стало. — Я хочу купить икеевский декор к новому году. — Вадим продолжает гладить любимого по волосам. — А Юма молодец. И ты молодец. И я тоже, получается. — Получается… — Алтан смеется, к каше приступает. — Хочу елку втроем нарядить. Главное, не переубивать никого. — Уверен, мы справимся с этой задачей. — Вадим, мы с двумя ОПГ не смогли даже одного человека убить, какое елку наряжать? — Дагбаев спрашивает неиронично. — Я в месяц по три трупа оставляю, а елок за жизнь я нарядил одну… — Шурика спросим, он — хозяюшка. — Еще раз в дом его приведешь — обоих на стене распну. — Алтан начинает жевать, ощущая губы партнера на затылке. — И это, Вад… Я люблю тебя. *** Волков и Разумовский весь тридцатый день декабря потратили на декор дома и его двора — раньше не хотели, чтобы атмосферу не портить. Сережа решил все увешать гирляндами, но «адскую безвкусицу» в виде мишуры разрешил-таки Олегу разместить в нескольких комнатах. Елку они вместе наряжали, но больше, конечно, под ней целовались. Олег, как всегда, стоял у плиты. Сережа каждый новый год заводил старую шарманку: — Олеж, давай доставку оформим? — Разумовский заходит в кухню, ловя носом мешанину запахов салата, глинтвейна и мандаринов. — Сереж, я же не предлагаю звать айтишников всякий раз, когда ты программишь систему гирлянд на весь дом, чтоб они на «блять» цвет меняли? — Волков не отвлекается от нарезки салата и лишь улыбается, когда Сережа подходит сзади и обнимает за талию. — Самому не надоело это строгать? Дай хоть картошку порежу. — Разумовский ворует с доски крабовую палочку и получает незамедлительный шлепок по заднице. — Если ты порежешь картошку, от нее останется треть дай бог, а я ровно брал. — Волков оборачивается, облокачивается ладонями и спиной на столешницу, нож держит. — Ну вот и че ты стоишь такой красивый… — Разумовский вжимается вплотную, на ухо шепчет. — Я ведь могу захотеть потрахаться прямо тут, и поверь, мед под твой чак-чак я очень давно хочу использовать не по назначению… — Сережа подмигивает и упирается лбом в лоб мужа, ловит его губы своими и аккуратно целует в своей привычной манере. — Нет уж, матурым, давай-ка ты просто посидишь. — Волков шепчет в поцелуй и выныривает из-под мужа, возвращаясь к салату. Сережа недовольно щурится, решает прильнуть к столешнице, оперевшись на локти и выпятив зад. — Как празднуем завтра в итоге? Леру зовем? — Сережа пускает пальцы прямо в банку с кукурузой, чтоб забрать щепотку, но Олег уже не реагирует на эти мелкие хищения. — Я думаю, она захочет с семьей. — Волков продолжает резать овощи. — Которая родители, ну, ты понял. — Тебе не кажется, что без нее уже не то? — Разумовский водит пальцем по бровям, думает. До появления Леры они и мечтать не могли, что с ней будет так хорошо. Что в их личном пространстве может быть человек, который будет дополнять обоих. Которому можно доверять, который не подведет. С Шуриком даже так не было, хотя к нему и не относились, как к родной крови — здесь же оба знали о родстве Леры и Сережи. — Согласен, с ней будет лучше. Тем более, втроем веселее. — Веселее нового года в психушке уже ничего не будет. — Разумовский смеется. — Напишу ей. — Лучше звони. — Волков паузу выдерживает. — И Шурика позови тоже. — Безопасно? — Ну, для нас он постарался. Думаю, что да. — Олег стряхивает нарезанное в салатницу, доску в раковину отправляет. — Окей. Но он изменился очень, я боюсь, что не найдем общих тем. Прошлое ворошить не хочу, но увидеться с ним и расставить точки над i… Можно, наверное. — Вот и звони. — Нет, я лучше в чат напишу, так проще. Олег молча начинает размешивать салат, поглядывая на мужа. Какой же чертовски уютный он был в этом шикарном фиолетовом свитере с совятами и в спортивках. И носки еще новогодние поверх них напялил, до колена задрав — Волков только сейчас заметил, аж рассмеялся, снял с угла шкафа новогодний эльфийский колпак и любимому на голову примастырил. — Ну че ты делаешь? — Сережа рехается, тут же смеется, в текст утыкается — дальше печатает, уже с колпаком. — Ты у меня, Сережа — модная катастрофа. — Главное, что у тебя. — Разумовский чмокает мужа в щеку. — Послушай, что понаписал? — Давай. — Олег отрывается от салата и переводит взгляд на Сережу. — Ребят, как смотрите на то, чтобы новый год вместе отпраздновать? Мне кажется, после всего мы достаточно сблизились, чтобы расширить понятие «круга семьи» немножко. Что думаете? — Супер, отправляй. — Волков целует любимого в висок. — И скажи, если будут, я две курицы сделаю. — И салатов надо побольше тогда… Может, доставку? — Разумовский смотрит влюбленно, сам боковым зрением ищет, что бы съесть. — Нет уж, никакой доставки. Я, конечно, верю, что ты тот тазик оливье съешь сам, но, думаю, если мы поделимся, тебе оно на благо пойдет. — Олег треплет рыжую макушку и переносит огромную миску с крабовым салатом на стол. — Накрой его до утра плотненько. И не жрать! *** Юма лежит на кровати под тяжелым одеялом, ступни поочередно к икрам прикладывает, ужасаясь, какие ноги холодные. День проходил ленно и бренно, никакого настроения готовиться к празднику не было — был только экзистенциальный ужас. Кто она? Чего она хочет? Что ее ждет в ближайшем будущем? Дагбаева не знала. Менеджерка уже третий месяц пыталась сказать, что нужно открывать больше казино под новый год. Последний месяц вообще не отставала, еще конкурентов нужно было в Финский с аккумуляторами на ногах отправлять время от времени. А в голове только желание поставить Алтана на место. Было. Еще, быть может, потребность бросить все к чертям и поехать в Италии жить. От греха подальше. Юма знает, что хочет мириться. Знает, что Алтан первым не напишет однозначно, а значит, придется самой к этому вопросу подходить. Старшая все-таки. Решила открыть для себя психотерапию, и весь кошмар, который гноем внутри зрел, просто вырвался наружу в первые же полчаса. А потом только тушь по щекам размазывалась. Больше ничего. Дагбаева открывает Телеграм, потому что Вместе ее брат не пользовался по понятным причинам. Печатать начинает. Мысли формулирует, старается быть искренней, и тут ее сбивает вспыхнувшее «в сети». Да блять. Надо было в заметках писать, да только Юма уже спалилась. Алтан тоже печатает. Девушка напрягается, потому что уверена, что на ее глазах создается простыня о том, какая она хуйлуша, — именно так ее раньше любил назывть брат — и как именно она сломала Дагбаеву жизнь. Юма продолжает печатать, перечитывать, дописывать, нервничать, пуще прежнего мерзнуть под одеялом. Зажмурилась, отправила, телефон отбросила, лицо руками закрыла. Звук уведомления. Сообщение от брата. Дагбаева нехотя начинает читать, а потом плакать, а потом улыбаться сквозь слезы. 《 Юм, привет. Хочу поговорить. Недавно были у психотерапевта с Вадом, у личных и у парного. Я очень много чего осознал, рефлексировать начал. Я думал, может, нам тоже стоит к семейному сходить? Я знаю, что ты не любишь это дело, но после всех разговоров я понял, почему так сторонился тебя при жизни мамы и почему потом так все испортилось. Короче, я, наверное, думал, что ты будешь, как она, и искал ее в тебе, когда ее не стало. Если ты хочешь проработать, то можно попробовать, потому что я очень хочу тебя простить. И чтобы ты меня простила тоже. Может, без этой боли внутри у нас и личный фронт пойдет… И ты права, Лера — реально крутая девчонка.》 *** Лера сидела в тележке, которую толкал Шурик, озираясь на огромные полки в Икее. — Норм игрушки? — Воскресенский протягивает Макаровой коробку. — У Разумовского елка большая будет, надо две таких. — Ты думаешь, у него старых нет игрушек? — Лера крутит набор в руках. — Есть у него все, но я хочу ему вот это завтра вручить. У нас там с елочными игрушками своя история имеется. — Вручай. А Дагбаеву что? — Он меня домой не пустит, но, если честно, я бы ему гирлянду купил огромную, чтоб оранжерею ею украсить по периметру. Странно, что он раньше не додумался. — Шурик кладет Лере на колени еще коробку и продолжает толкать телегу. — Я вот хз, че делать. — Макарова молча хватает лежащую на полке акулу. — Мне уже не пятнадцать, чтоб мамкину оливьешку есть, и я хочу отпраздновать новый год вне дома, но… Короче, я хочу с ребятами, но у них там… — У них там своя конъюнктура. Тоже в таком же замешательстве, хотел напроситься, но, может, у них это давно по-особенному семейный праздник. Тем более, они впервые за долгое время будут праздновать его дома, в СПб. — Воскресенский передает подруге упаковку свечей. — И в то же время… Блять, Саш, ты представляешь, у меня был брат. Всю жизнь. Старший. — Лера накрывает лицо ладонями, медленно спускает их вниз, оттягивая кожу. — Типа, я привыкла, что я сама себе старший брат, и хожу вся такая самостоятельная… А у меня мог быть этот рыжий чудик, который бы учил меня рисовать и шейдеры на Майн пиратить… И читы на Симс… — Лера снимает шапку, крутит в руках свечи, нюхает. — А потом мы бы дрались со шпаной. Вчера всю ночь лежала и думала, какими крутыми сиблингами мы бы были, и как он меня с Олегом бы познакомил, и с тобой… — Живи он с вами, Олега он бы не повстречал. И, поверь, ради этой встречи он бы все заново пережил. — Шурик остановился около гирлянд. — Повстречал бы, они созданы друг для друга. Родись Серый на Марсе, они б и там нашлись. — Тоже верно. — Еще знаешь… Когда он все рассказал Алтану в тот день, а потом папе… Я наконец доосознавала, насколько ему больно было. И, мне кажется, будь у него я и Кир, он бы не столкнулся со стольким ужасом. Сейчас, когда я появилась, мне как-то хочется и ему показать, что не одним Олегом он любим, и что любовь к нему — не исключение из правил. Ну и себе тоже хочется такую семью. С ними здорово. — Лера беспардонно достает из коробки гирлянду, чтобы посмотреть. — А еще я очень хочу послушать версию Олега. — Я испытываю схожие эмоции. Может, реально вчетвером соберемся? И Кира тоже бери, тоже родственник. — Нет. Он слишком повернут на истории с Чумным Доктором, а Разумовскому оно не надо. Давай позвоним им? Может, они тоже не прочь отметить совместно? — Ща я в чатике спрошу. — Шурик достает телефон. — О, Серый печатает. *** Новый год наступил быстро к счастью для всех. Алтан не думал, что будет сидеть с Юмой за одним столом и при этом никто не постарается совершить тяжкое или особо тяжкое преступление. Она даже на Вадима реагировала адекватно, спрашивала, как у кого дела. Всем троим тяжеловато было, потому что дистанция все равно ощущалась. Дагбаеву льстило, что сестра приехала, что не смотрела на любовника, как на говно, и вела себя мило, хоть и холодно. Она старалась, искренне старалась, это не могло не радовать. Они согласились сходить к врачам в разных вариациях — у Вадима, все-таки, с Юмой тоже были личные счеты по поводу деда. Когда пришло время обмениваться подарками, все трое замешкались, потому что найти подарок тем, у кого уже все есть от мира материального — задача сложная. Вадим получил от Алтана пластинку ABBA — такую же, как та, что играла, когда Дагбаев признался в любви. Такой подарок был дважды символичен: Алтан и о своих чувствах напомнил, — сам не верил, что еще так может — и готовность продолжать строить отношения показал. Юма подарила Вадиму кожаную кобуру под пистолет, на которой была гравировка Дракона, что кольцом свернулся вокруг большого гладиолуса. Дагбаеву с Вадом мало что связывало, но она знала, как важно дарить то, что говорит об эмоциональной связи наемника хоть с кем-то — единственным таким объектом был ее брат. Ему, кстати, Юма подарила мамины перстни — сразу после ее смерти забрала и хранила в сейфе очень долго. Сейчас поняла, что Дагбаев вполне может их носить. Еще одним напоминанием о матери стало ожерелье от Вада: он знал, что босс не будет выходить в нем из дома, но носить будет однозначно. Алтан помнил эту историю хорошо: из больницы его и тело матери забирал Дракон. Ему же выдали все вещи еще при первом посещении — одежда, переломанные телефоны, в потроха разодранные букеты, которые Дагбаевы тогда везли. Вад засушил пару цветов с букета, остальное было больше похоже на сгоревшую метелку в крови — выбросил. А цветы так и лежали, и забылись в одном из томиков Блока, пока на одном из сеансов терапии не стало ясно, что Алтану нужно хоть какое-то физическое напоминание о матери, чтобы перестать гнаться за фантомом. Вот Вад и решил мастеру заказать эти сухоцветы в эпоксидную смолу залить, между ними пуговицу с пиджака матери примастырить и в ожерелье собрать. Дагбаев узнал все предметы, расплакался, нацепил тут же, обниматься полез, притом самостоятельно. Юме вручил часть акций своей компании и письмо, в котором указал, что хочет, чтобы сестра тоже чем-то хорошим занялась. Словами бы не сказал. Так они и сидели под елкой: на фоне тихо сипела «Ирония судьбы», гирлянда меняла свой цвет время от времени; Юма не жалела своего шикарного красного костюма, рассевшись на полу и обнимая брата в столь же шикарном черном костюме поверх водолазки, — только сейчас вообще обратила внимание, во что брат одет, — а рядом обоих их обнимал Вадим, который тоже в смокинг для приличия вырядился и поверить не мог, что все взаправду происходит. Сидели, три серьезных человека, и тихо плакали от счастья. Чудеса. Сережа сидел за столом и пытался одолеть Кинопоиск с телевизора, чтобы включить «Москва слезам не верит» — по бог весть откуда взявшейся традиции с Олегом смотрели ее и «Девчат» всякий новый год. В определенной кондиции можно было и Задорнова пересматривать с мужем — особый вид блаженства. Лера несла таз оливье, решив, что бегать и добавлять его в миску бесконечно невозможно. Олег ел курицу руками, Шурик смотрел на этот акт падения культуры искоса, разрезая картошку вилкой и ножом. — Царя до курантов слушаем? — Олег говорит на радостных нотах, курицу жует счастливый. Сережа ничего не говорит, но в его глазах читается посыл в пеший эротический, адресованный явно не мужу. — У вас же древние часы, так двенадцать пробьют — услышим. Дед все равно ничего нового не скажет. — Воскресенский приступает к селедке под шубой. — Ну, у нас одна минута. — Макарова заползает на диван. Сережа тоже присоединяется, садится между Лерой и Олегом, готовится открывать шампанское, гасит свет, чтобы одни гирлянды и фонарики мерцали, давая еще больше уюта и камерности. С первым боем часов Разумовский вышибает пробку из бутылки, разливает по фужерам всем гостям и себе за одно. Чокаются под крики «с новым годом», пьют на брудершафт, в комок сцепившись, и под елку бегут, как дети в лучшее свое время. Ни Шурик, ни Олег, ни Сережа, правда, никогда нового года в полноте своей не имели, — ни семьи большой, ни подарков долгое время никаких — но сейчас было ощущение, что вот так оно в детстве как-то и выглядит. Сережа раздает подарки первым, потому что быстрее добежал. Лере он вручает воздушного змея — еще в начале месяца забились, что запустят. Она обрадовалась, потому что давно хотела, но никогда ни с кем так и не выбралась. Поцеловала брата в щеку, тот довольный сидит в своем этом фиолетовом свитере и красных штанах со снежинками — катастрофа катастрофой. Олегу Сережа протянул «волчий» кулон, как тот, что Олег носил в память об отце, только у этого — настоящий клык волка. И две цепочки: к новому и старому. Последний Волков постоянно на шнурке носил. Цепочек ему было подарено миллион, но теперь, когда шнурок оборвали (не впервые, но впервые так рискованно), можно и пересмотреть свое отношение к цепочкам. Шурику Сережа вручает упаковку обложек на паспорт с мемами, скачанными из сохраненок Воскресенского во Вместе. На возмущения о взломе Разумовский напоминает, что, вообще-то, это его соцсеть, и в чьи сохры лазить — ему решать. Оба смеются, Саша остальным обложки показывает, лыба до ушей. Потом за подарками для ребят тянется Лера. Достает большой пакет, в нем — фиолетовое пальто для брата. Да, выяснить, какой его любимый цвет — несложная задача. А к 100% его катастрофичного гардероба такое пальто подойдет однозначно. Олегу Макарова вручает сборник стихов Габдуллы Тукая в прижизненном издании. На татарском, конечно. Волков поражен, и, разумеется, доволен. Шурику же вручается пакет с блондораном, масками, шампунем для поддержки цвета, смывкой, синей краской и кучей шапочек да перчаточек — все, чтобы вернуться к истокам. Смеются, зная, чем займутся под конец. Шурик дарит три футболки на каждого члена семьи, потому что мемные подарки, по его мнению, лучшие подарки — и он, конечно, прав. На черных оверсайз футболках мелким и стильным шрифтом слева на груди написано: «я потерялся, отведите к мужу, сестра спит», «я — муж», «я — сестра, я сплю». Все трое принимают решение сиюсекундно переодеться в обновки. Волков тоже переходит к подаркам: достает три маленьких пакетика. В одном — кулон для Леры, с маской чумного доктора и гравировкой сзади: «для самой героической золовки». Макарова тут же его на шею цепляет. Дальше — два кольца. Перстень для Сережи, к нему сразу лупу дает, чтобы в камне разглядеть «я тебя люблю» на всех языках мира. Второе — для Шурика, кольцо обычное, в его стиле, к нему тоже лупа. Скрытое послание гласит: «б класс, конечно, говно, но тебя я люблю». Все разом обнимаются, Сережа с Олегом целуются, и, конечно, отправляются с Шуриком в ванную, чтобы волосы перекрасить.