Между строк

Глава 8

И лишь в холодной той могиле, свободу уж постичь я смог

Знаешь, я теряю свободу, когда теряю тебя. И я теряю голос. Пропадаю в небе, и снова растаешь после дождя В поисках белых полос. Для тебя я никто и что я вообще могу изменить, Я для тебя не первый. Чтобы между нами осталась, эта нелепая нить, Я разрываю нервы…

Нервы.

      Жизнь, непонятное явление, которое может как наградить, так и размазать лицом об асфальт. Это словно игра, в конце которой проиграют все, и здесь явно не будет победителей, полоса препятствий, которую проходит каждый, у кого-то препятствий больше, а у кого-то вовсе отсутствуют. Тогда в чем же смысл проходить эту игру? В каждой игре людьми руководит азарт, который заставляет воспылать их сердца, посеяв семя желаний прямо в душу, заставляя достигать их все новые цели и даже бить рекорды, именно это и заставляет нас бежать по линии жизни, даже, если она не будет иметь смысла, хотя азарт им и стал. Но если человек потеряет свой азарт, то получается, что он лишился и цели жизни, и что же тогда стоит ему делать, перестать бежать марафон? Обычно такие люди обрывают свой путь, прекращая свое существование, словно их никогда и не было.       Почти все деревья, растущие вокруг хижины, были в основном ели, величественно стоящие восвояси, показывая на фоне себя ничтожность человека. Пасмурное небо серо-голубого оттенка всем своим видом открыто показывало скорбь и боль, раздирающего тела печали, облака, покрывшие почти полностью небо, были настолько массивны и пушисты, словно готовы были вот-вот расплакаться. Тропинка, простилающаяся от ветхого построения до громадного древа, была практически стоптана, хотя по ощущениям казалось, что на просторе этого места с чистым бодрящим воздухом, отдающим слегка морозностью в своей прохладе, уже около лет пяти-семи никого не было. —Куда мы идем? — спросил Арлерт, выпуская пар горячего воздуха из своего рта. — К дубу— ответила Микаса, переступая через замерзшую лужу— Я хочу, чтобы ты открыл тот сверток именно там. —Это так важно открыть его именно там? — запнувшись от холода, спросил Арлерт.— Я мог бы прочесть написанное и у себя дома, да и после того, что я узнал, мне бы хотелось побыть одному наедине со своими мыслями. —Поверьте, вы будете мне благодарны за это.— С некой долей скромности прозвучали слова Аккерман. — Скажите, почему вы решили мне довериться? — прозвучал вопрос, вырвавшийся из уст юноши.— Рассказали мне все, и об Эрене, и о случившемся, только вот зачем? —Сама не знаю, — проговорила девушка, поглаживая большим пальцем шрам на правой скуле, который был почти под самым глазом.— Мне почему-то показалось, что вам я могу довериться, по какой-то причине вы произвели на меня большое впечатление. — Вот как, —ответил Армин, пристально смотря на этот шрам.— Простите, за странный вопрос, но могу ли я узнать, откуда у вас этот шрам, ну то есть, как он появился? —Ах, это? — Коснувшись повторно, но уже ладонью, своего шрама, произнесла Микаса—Маленькая детская травма, ничего особенного, — но внезапно задумавшись, та проговорила, с неким блеском в глазах.—Хотя нет, она даже очень особенная, я получила ее в четырнадцать лет, когда подралась с Эреном у нашего с ним дуба, глупая была ссора, знаете, — продолжала она, утопая в воспоминаниях, — он тогда случайно оставил на мне шрам, видели бы вы то, как он тогда испугался и начал из-за этого суетится, до сих пор помню его растерянное выражение лица.—Все так же говорила она, с постепенно проявляющейся нежной улыбкой на лице.—Знала бы я тогда, что этот след будет напоминать мне его теперь до конца жизни.—Легкая улыбка на лице быстро сменилась, и появилась прежняя скорбь, а искры из глаз так же потухли следом. — Он был вам так дорог? — С заинтересованностью проговорил блондин, но на свой вопрос он ответа не получил.       Неожиданно они уже дошли до нужного им места, разговор настолько затянул в себя, что путники не заметили то, как они добрались.       Перед ними стоял во всей своей красе высокий, почти огромный, величественный дуб, уходящий почти в небо, его ствол был таким широким, что у Арлерта, на тот момент, чуть ли не отпала челюсть от удивления, а Микаса лишь смотрела на него с любовью и даже ностальгией, но в этих глазах так же читалась и печаль, грызущая ее и разъедающая прямо изнутри.       Прямо под дубом была расположена аккуратная могилка, на мраморном надгробии которого были написаны красивыми буквами, весьма знакомым и до боли родным почерком «Эрен Йегер», а прямо под именем дата смерти и фраза, которая заставила содрогнуться сердце Арлерта, бросая его тело в дрожь.

«Это казалось иллюзией, но все мы рождены свободными. И когда кто-то хочет отнять у нас свободу, сколь бы силён он ни был — не имеет значения. Горячая ли вода, ледяная ли земля, да всё равно что! Тот, кто видел… Тот, кто видел их хоть раз — самый свободный человек на Земле!»

— Я заказала это надгробие неделю назад, чтобы передать почерк Эрена, мне пришлось использовать его старые записи.— Внезапно заговорила девушка, разминая свои пальцы— Ну, а эту фразу он сказал в детстве, я до сих пор не забыла ее и не забуду.— с этими словами Аккерман положила хризантемы на могилу. — Вам, наверное, тяжело тут находиться.— проговорил юноша, почесав затылок. — Вы правы, я все еще не могу с этим смириться, не могу поверить, что его нет.— говорила та, роняя тихие слезы.— Он был лучом света, освещающим весь мир, и теперь его нет, а мой мир потух и разрывается на части. — Он был огоньком, насильно потушенным этим жестоким миром.— Сказал голубоглазый, присев рядом с могилкой. —Я пожалуй пойду, мне тяжело тут находиться, — произнесла та, уже прощаясь.— Это место его смерти, он умер именно здесь. И вы не задерживайтесь тут, скоро будет дождь.— С этими словами, та покинула Арлерта, а ее силуэт постепенно отдалялся, пока вскоре и вовсе не исчез с поля зрения.       Оперевшись на громадный ствол дуба спиной, сидя рядом со свежей могильной землей, блондина в миг начало клонить в сон, и тот вскоре вовсе уснул, погружаясь в мир бога Морфея. В миг пред ним предстала солнечная поляна, устланная яркими и чистыми цветами, которые показывали невинность и красочность этого места. Голубоглазый сидел средь этих цветов, наблюдая столь красочным местом. Перед его взором очутился парень с длинными темными волосами по самые плечи, те знакомые зеленые живые глаза заставили тело покрыться мурашками, на голове был венок из белых хризантем, а лицо было не таким бледным, как в воспоминаниях, оно даже было наполнено счастьем. —Эрен…— произнес парень, пока по его щекам стекали слезы. — Не плач, прошу, все в порядке, я здесь свободен.— проговорил тот, вытирая ладонью слезу.       В одночасье Йегер, взяв за руку Армина, поднял его с травы и притянул к себе, прихватив за талию. —Потанцуй со мной, — сказал зеленоглазый, сплетая пальцы рук между собой— Подари мне один танец, всего один.       Блондин лишь кротко кивнул на его слова, не способный ничего ответить.       Внезапно они закружились в нежном вальсе, земля начинала исчезать из-под ног, а парни же парили в этом танце, словно птицы. Все это время они смотрели друг другу в глаза, не отводя взгляда, каждый порыв движений заставлял чувствовать голубоглазого фриссон, они кружились в вальсе, а сердца их стучали в унисон. — Эрен, — произнес в этот момент Арлерт.— Я могу кое-что сказать тебе? —Конечно, говори все, что захочешь.— ответил зеленоглазый ярко улыбаясь, словно солнца луч. — Я… Это… Лю…— не успев закончить свою фразу, как Эрен в миг растворился в его руках.       Все вокруг начало исчезать. Арлерт проснулся. Очнувшись, блондин осознал, что все то блаженство было лишь мимолетным сном, он тут же полез в карман и и достал, отданный утром Микасой сверток бумаги, такой же, какими и были листы из Одинокого странника, открыв сверток, он увидел строки романа, это была та недостающая страница, его осенило, и голубоглазый начал читать.

Одинокий странник,

Сквозь сон, печальные дожди зовут тебя гулять,

Искать цветы в потерянных мечтах,

И в будни погружаясь,

Кромсать куски своей души,

А часть себя от прошлого спасая,

Бежать к заветной той любви,

И снова спотыкаясь,

свой плач таить внутри,

Пока тебе ломают крылья

И их же вырывают в клочья,

И уж в холодной той могиле,

Своду я постичь уж смог.

И знай ты только лишь одно,

Я там, где небо ярче звезд,

Я там, где солнце под луной

Я там, где снег чернее ночи

Я там, где в мире есть покой

Я там, где нет ни звона боли

я там, где в воде горит огонь

Я там лечу, не пряча крылья

В том мире я, где есть покой

      Дождь внезапно начал лить, словно из ведра, от которого страница в руках парня начала намокать, в порыве мимолетности он засунул ее, предварительно свернув на пополам, в свой внутренний карман пуховика. Слезы начали стекать с глаз сами по себе, а губы дрожали и даже посинели, мысли путались в голове настолько сильно, что от этого чувства мутнело в глазах. Громкий плач начал сменять тихие слезы, срываясь на крик, в этот день Армин плакал как младенец, а дождь, словно оплакивал его потерю. Душа разрывалась на части, а чувства полностью переполняли его, заставляя мучиться от сердечной боли, каждый его вздох давался ему с трудом, а грудная клетка с давилась, словно готовая расплющить его.       Он не понимал, почему мир так обошелся со столь чистым создание, которое только и делало, что освещало его своей невинностью. Каждая клетка мозга отказывалась понимать то, что Эрен мертв. Армин не готов был верить в это, даже при том, что находился у его могилы со свежей и сырой землей. Коснувшись места, где находились последние страницы, он сжал ткань пуховика рукой и продолжил свое отчаянное рыдание. Арлерт не знал, почему он влюбился в него, а осознание того, что он подобрал дневник в день смерти Йегера, сводило его с ума. Если бы он подошел к нему тогда, а не спрятался бы, струсив, смог бы ли предотвратить эту трагедию, или же этот белоснежный ангел был обречен на смерть? Душа болела, крик отчаяния не утихал, а каждая ниточка тела лопалась, блондин был сломлен утратой.       Его любовь изначально была провалом.