пошёл ты, Пчёлкин

в помещении жарко настолько, что вполне можно задохнуться. Витя с пуговицами на собственной рубашке расправляется быстро, откидывая ее куда-то в сторону. гремит пряжкой ремня, брюки падают на пол. сзади чиркает зажигалка. Витя хмурится, принюхиваясь. резко оборачивается, когда легкие от запаха выкручивает наизнанку. — нет, даже не думай, блять! — Космос дергается от неожиданности, сигарету чуть себе на колени не роняет. — ты че? — смотрит непонимающе, повторно затягиваясь. Витя с таким возмущенным лицом стоит, будто его обокрали средь бела дня. брюки с пола подбирает, подходит к стиралке, пиная ногу рассевшегося на ней Космоса. царь горы, блять. тот двигается с неохотой, позволяя настрадавшиеся вещи в нее пихнуть. их бы на половые тряпки пустить или лучше вообще сжечь. да, именно так бы Космос и поступил. — воняет пиздец, — Витя дверцу захлопывает, встает вплотную, смотрит осуждающе. на свои немые намеки перестать отравлять окружающую среду, получает лишь игнор. сигарету из чужих губ выдергивает, тушит о стоящую на бортике ванны мыльницу. — вот ты жук, — Космос головой качает, мол, разочарован я в тебе, Пчёлкин. ему от комичности ситуации смешно становится. гневный взгляд Виктора Павловича мог запугать конкурентов и заставить работать должников. если еще пистолетом махать начнет и в недовольные рожи тыкать, то возражений и вовсе не останется. но матерящийся на все подряд Витька, стоящий посреди ванной комнаты в одних трусах и пытающийся настроить идеальную температуру воды, чувство страха явно не вызывал. по крайней мере у Космоса. — че ты ржешь? — кран закрывает, палец в наполненную ванну сует, температуру проверяя. судя по довольному лицу Вити, кипяток был как в адском котле. — курить хочется, — Космос предпочитает оставить вопрос без ответа в целях безопасности. бросает грустный взгляд на почивший рядом с хозяйственным мылом окурок. — кури на здоровье, только подальше от меня, — Витя уже голой задницей сверкает, залезая в свой чугунный котел. выдыхает как-то облегченно, удобно устроившись и вытянув ноги. Космос себе такую радость позволить не может: планировщики квартир на гигантов не рассчитывали. — ладно. отмокай, — спрыгивает со стиралки на холодный кафель, ступни замерзают мгновенно. пихает в карман брюк несправедливо, по его мнению, осужденные сигареты. щелкает ручкой двери, впуская в нагретое помещение сквозняк из промерзшей квартиры. Космос ведь говорил, что не надо форточку на весь день оставлять, но Витя уперся со своим свежим воздухом. правда, сам теперь жалеет об этом. чувствует подувший из коридора холод, вздрагивает всем телом, и по самый подбородок в воду погружается. Космосу каждый раз страшно становится, когда Витька мыться собирается. Пчёлкин выкручивает кран так, что еще немного и из-за закрытой двери пар повалит. Космос как-то вместо пожеланий «с легким паром» про суп из шмеля пошутил, вполне заслуженно получив мокрым полотенцем по голове. опережая недовольные возгласы, выскальзывает в коридор, закрывая за собой дверь. идет в сторону кухни, достает по пути сигарету из пачки, но так и застывает на пороге. понимает, что как ни проветривай, все равно вонять по всей квартире будет. по мнению Космоса Юрьевича, пахли они не хуже, чем шанель. но либо у него обоняние атрофировалось, либо Вите повыебываться захотелось. — нормальные сигареты же, — под нос себе бубнит, лишь бы этот черт из своего самодельного ада не услышал. лестничная клетка встречает сквозняком, неприятно задувающим в потрепанные тапки с ближайшего рынка. у мусоропровода притыкается, подперев спиной криво оштукатуренную стену. затягивается наконец-то спокойно, выдыхая дым в потолок. — и почему все падики на морг похожи? ну или на больничку, — Витя на лестнице сидит, обнимая хлипкий синий пакет из местного продуктового с патриотичной надписью «я люблю москву». — да хрен их знает. россия потому что, наверное, — Космос стоит напротив у извечно желтой стены. курит не вонючие сигареты, на Витьку смотрит недовольно, сощурившись. — ну вот че ты немытое жрешь? — так я голодный с самого утра, — возмущается с набитым ртом, последний раз откусив от яблока. огрызок летит через перила на радость соседям с первого этажа. Витя лезет в пакет за новым. — и вообще это ты виноват, что ключ просрал. — угомонись, а? ща приедут, все вскроют, и пожрем нормально, — Космос сам порядком заебался, выкуривая уже третью сигарету. — ага, вскроют. главное, что б нам потом ебальники не вскрыли, — морщится, откусив от второго яблока, разглядывает с отвращением. — гнилое, суки, подсунули. Космос думает, что ничего не изменилось ведь с того момента. все та же штукатурка на стенах, побеленный потолок, одинокий светильник на манер тех, что в советских толчках вешали. запавшая его эстету в душу входная дверь, обшитая под кожу, ветер гуляющий по подъезду из-за плохо закрывающихся окон. все тот же Пчёла, способный доебаться даже до листьев на березе. и все тот же Космос, курящий на лестничной клетке. меняются только марки на пачках, а его к Витьке необъяснимые чувства — никогда. в последний раз отраву из легких выдыхает, тушит сигарету о подоконник, бросает бычок в банку из-под томатной пасты, любезно оставленную местными курильщиками. в темную квартиру возвращается, закрыв за собой дверь на все замки, и подергав ручку несколько раз. Космос не параноик, но после экскурсии по лесу у него явно были все шансы им стать. добирается до кухни, гремит посудой. первую попавшуюся чашку достает, да так и замирает, пялясь на нее, будто первый раз видит. ненавистный уличный фонарь светит из-за тонкой шторы. вертит в руках, рисунок разглядывая. на чашке «с новым годом» написано, и снеговик нарисован с глазами-пуговицами. от нее уже кусок откололся, делая практически бесполезной, но у Космоса рука не поднимается выбросить. Витька все-таки подарил еще на заре девяносто первого. в комплекте с такими же странными носками, ему это, видать, смешным показалось. Космосу дышать трудно становится — наливает воду прям из-под крана, залпом выпивая. перед глазами до сих пор день крутится, как на кассете. всхлипывающий в плечо Витя, отчаянно сжимающий его руку, свистящие над головой пули. Космос только сейчас понимает, что масштаб произошедшего пиздеца превысил все допустимые нормы. думается — пять сантиметров влево-вправо, дрогнувшая рука собра, соскользнувший с траектории автомат. и вот Витя уже по черному пальто сползает, падает на грязный снег, разжав пальцы. оторванный рукав так и останется в собственноручно вырытой могиле, напоминанием о том, что кто-то заигрался. Космос под вечер вернется в их квартиру на такси, пойманном на пустынной дороге. повесит пальто на крючок. не замерзнет, ведь некому будет отдать его в темном переулке, наврав, что в минусовую достаточно одной рубашки. будет курить прямо в комнате, в ванной, на кухне. сигареты ведь убивают избранных, может, и ему повезет. в голове навязчивая мысль набатом бьет — не простил бы. — пошел ты нахуй, Пчёлкин, — скажет в порыве, задвинет кружку в дальний ящик, разобьет об стену дорогущий коньяк. уронит голову на стол, чтоб побольнее. засыпая, будет смотреть в глаза фонарю — единственному свидетелю их недолгого счастья. в квартире тихо невыносимо и Космосу кажется, что он собственное сердце слышит. уверен, что если сейчас ничего не предпримет, то точно свихнется, поедет крышей окончательно. по полу тапками шаркает, дергает на себя хлипкую дверь, чуть не вырвав ручку. захлопывает быстро, не позволяя холодному воздуху прорваться — получается громко чересчур. задремавший Витя вздрагивает, непонимающе уставившись на Космоса. — ты че пугаешь? — отходит довольно быстро — и вновь расслабляется, наблюдая за тем, как тот рубашку расстегивает дерганными движениями. — думал, ты потонул тут, — Космос отшутиться пытается, но получается как-то не очень. от одежды избавляется наконец, запихивая в стиралку к чужим, заляпанным грязью, вещам. замирает на месте, взглядом бегает по ванной, пытаясь зацепиться то за Витькино лицо, то за шторку в мутных голубых рыбках. думает, что странная она какая-то, нелепая. — можно ведь к тебе? — можно, — ноги в коленях сгибает, освобождая место. Космос сначала руку на пробу в кипяток опускает, но к счастью, тот уже подостыл. садится резче, чем хотелось бы, вода чуть за бортик выплескивается, заливая ворсистый ковер. Витька смотрит на него печально, губу кусает. одну ногу все-таки умудряется вытянуть, просунув между стенкой и другом детства. ахуенная дружба, ничего не скажешь. — хороший коврик был, — выходит как-то чересчур осуждающе. Космос это решает не комментировать, бросив в ответ каменный взгляд. устраивается наконец, прислонившись затылком к плитке. ему от присутствия Витьки спокойнее не становится, к внутреннему голосу совесть подключается. Космос себя упорно убедить пытается, что кроме как стоять и ждать смерти, он больше ничего не мог сделать. как бы жилось потом, зная, что его на твоих глазах убили, а, Космос? мысли навязчивые отогнать пытается, перебить хоть чем-нибудь. не думай, блять, не думай. но внутренний голос-предатель все никак не желает затыкаться. по стене стекают капли, как дождь по стеклу. а если бы он правда умер? Космос просыпается оттого, что в глаза вместо фонаря солнечный свет бьет. все тело болит от неудобной позы, в квартире гробовая тишина стоит. первая мысль — позвать. или не стоит, ушел куда? на обоях подтеки от коньяка, на полу осколки от бутылки. осознание пыльным мешком ударяет — некого больше звать. пиликает телефон, Саня что-то в трубку серьезным тоном вещает. Космос его не слышит, смотрит в окно на спешащих на работу людей, и у него от злобы челюсть сводит. почему именно его Витьку? это несправедливо, неправильно, так не должно быть. шлет нахрен Белого, вместе с его мотивационными речами и сопереживаниями. телефон об холодильник ударяется, сбивает цветастые магниты, падает на пол. торопливые шаги, скрипит дверца шкафа, с полки летит одежда. на столе появляется забытая таблетница, но Космос никогда не принимал лекарств. незаправленная кровать, растянутый свитер на стуле, дом напротив пустыми глазницами смотрит. визитка надежного банка, скрученная зарубежная купюра. вдыхает быстро, решительно, откидывается назад на спинку стула. над головой плывет люстра, из шкафа рукав зеленого плаща торчит. Космос шумно сглатывает — Витька бы не простил. дверь на все замки, трубу в унитаз, стекла хрустят под подошвой тапок. Саня на третий день самолично приедет, в дверь постучать и матом покрыть, бросив напоследок печальное: «как хочешь». Космос никак не хочет, он в телек пялит круглосуточно. два футбольных матча и одни новости, на часах уже слишком поздно, чтобы куда-то ехать и с кем-то прощаться. визиткой по столу, залежавшийся в шкафу снег в ровную дорогу. — пошел ты нахуй, Пчёлкин. — ты че бледный такой? — кран открывает, пуская новую порцию кипятка. Космосу кажется, что он точно сварится в суп. хочется сказать колкость какую-нибудь, но язык не поворачивается. Витька ведь заботливый, думает, что он замерз, водички подливает. Космос ступней в чужой бок упирается, кончиками пальцев дыхание чувствует, и его отпускает будто. перспектива заработать инсульт в двадцать с лишним лет скрывается за горизонтом сознания. Витька рядом — живой, теплый, и вполне настоящий, в отличие от выдуманной реальности, где он с пулей во лбу стеклянными зрачками Космосу в самую душу смотрит. а если бы… застоявшуюся тишину прерывает всплеск воды, вновь вылившуюся за бортик ванны на многострадальный ковер — его хоть выжимай. Пчёла спиной на грудь Космоса облокачивается, положив голову на плечо. — знаешь… когда стояли там, я думал, все, пиздец. доигрались мы со своей бригадой, — губу вновь закусывает, вспоминает что-то, смотрит на меланхолично капающий кран. в другой ситуации взбесился бы, но сейчас сил уже ни на что не осталось. — крест твой сорвали. суки. — суки, — Космос кивает, обхватывая обеими руками чужую талию. в какой-то степени даже благодарен за Витькину любовь к баням на дому, они на него как антистресс действуют. иначе бы точно не выдержал, двинулся от вновь нахлынувших эмоций. Витя руку Космоса на своем животе поверх ладонью накрывает, сжимает несильно. голову вбок поворачивает, кончиком носа щеки касаясь. вздыхает шумно, смазано как-то целует в скулу. Космос реагирует быстро, ловит обкусанные губы своими, мажет по затянувшейся ранке языком. Витьке не больно, скорее щекотно, на лице расползается улыбка. Космос по чужим ребрам пальцами ведет. хватка на талии сильнее становится, он его себе всего хочет, как можно ближе, и чтоб навсегда. Витя такое стремительное развитие событий изначально не планировал, но чужое родное тело как детонатор срабатывает, и он чуть ли не стонет в поцелуй, прикрыв глаза. — может потрахаемся? — выходит тихим шепотом, просто так, обыденно, в духе постсоветской романтики. уголки губ вверх ползут, еще немного, и Пчёла светиться начнет. взглядом с серыми глазами встречается. Космос щурится опять, до морщинок. не от старости ведь, просто устали они за сегодня на несколько лет вперед. — может, — за ухом целует, трется носом о светлые волосы. в тесной ванне не повернуться, коленки больно стукаются об чугунные бортики. — давай в комнате, я себе башку разбить не хочу, — Витя чужие руки от себя отлепляет, садится напротив, лицом к Космосу. обдумывает что-то с заговорческим видом, лезет под раковину, копается в пластиковой корзине. — только сначала потри мне спину. а потом трахаться пойдем. торжественно, как приз победителю, вручает Космосу мочалку и погнутый гель для душа с мудреным запахом сосны, угля и морского бриза. тот только глаза закатывает, когда довольный Витька к нему спиной поворачивается. — заебешь, — Космос вздыхает, и смирившись со своей участью, выдавливает гель на губку. упаковка обещает прилив мужества и энергии. Витя терпеливо сидит, разглядывая узор на плитке, когда Космос, закончив со спиной, по доброте душевной выливает ему на голову ментоловый шампунь, намыливая волосы. Пчёла готов поклясться, что если бы Саня узнал, какой беспредел в их квартире творится, то умер бы на месте. или в них бы кинул чем-нибудь тяжелым. или все сразу. Витя на всякий случай по плитке стучит, чтоб не сглазить. плевать через плечо не стал, все-таки невежливо это как-то. Космос на него как на идиота смотрит, разве что пальцем у виска не крутит. смывает пену, сует в чужую руку шампунь. не ходить же ему теперь одному с грязной башкой, неправильно это получается. в отличие от Витьки, всю братву вместе с Белым вспоминать не стал, не к месту как-то. у него в мыслях один этот придурок остался, вытеснив собой всевозможные исходы прогулки по лесу. не голова, а улей какой-то, в самом деле. /// кипяток остается остывать, оседая конденсатом на стенах. грязные вещи покоятся в так и не запущенной стиралке. желтый свет от старого торшера на светлые обои падает, создает располагающую атмосферу. Витька на ворохе одеял лежит — глаза в потолок, дышит тяжело. Космос его под себя подминает, наваливается сверху, между раздвинутых ног, к чужому лицу наклоняется. забывшись, нижнюю губу чуть оттягивает, прикусывая. тут же зализывает, извиняется будто, целует в уголок рта. у Пчёлы от такого простого движения внизу живота теплее становится. ноги чуть в коленях сгибает, чувствует бедром возбуждение Космоса. и Витиному самолюбию льстит нещадно, что именно на него смотрят помутневшим взглядом. он руку в волосы запускает, перебирая пальцами темные пряди. за затылок к себе притягивает, углубляя поцелуй. у них все как в клишированных романах с потрепанной обложкой. вот только вместо ленты презервативов в деревянной прикроватной тумбочке хранится тюбик со смазкой — покупать ее который год казалось еще более пидорским занятием, чем использовать в дальнейшем. Космос прозрачный гель выдавливает, лезет рукой вниз, ведет неспешно пальцами между ягодиц. Пчёла на это чуть дергается, но разве что от неожиданности, и расслабляется, получив очередной поцелуй в уголок губ. и Витя бы под другого не лег никогда, не позволил бы себя так бесцеремонно лапать. ему от этих мыслей мерзко и неприятно, стоит хоть на секунду представить пыхтящего сверху мужика. с женщинами и вовсе не то — неинтересно и механично как-то, что аж тоскливо после секса становится и домой хочется побыстрее. Космос — это что-то другое, особенное — Пчёла ему всего себя готов предоставить даже не думая. Космос по внутренней стороне бедра ведет, обхватывает ладонью член, пальцами все чувствительное задевая. Витя воздухом давится, стонет — получается громко, даже слишком. не настолько, что бы недовольные чужой личной жизнью соседи начали стучать по батареям, но чтобы все точно знали, что эта самая жизнь у них имеется. Космос толкается первый раз в подготовленное пальцами тело, уперевшись руками в матрас по обе стороны от светлой макушки. Витя губу закусывает, мнет угол одеяла, сжимая руку в кулак. и теряет окончательно всякий контроль над ногами, что с каждым движением разъезжаются все шире. кровать нещадно и киношно скрипит, когда Космос чуть угол проникновения меняет, выбивая из Пчёлы весь воздух. и тот уверен на все сто, что прокусил бы губу до крови, попытайся сдержаться. но в этом нет никакой необходимости, и снизу, матерясь, долбят по батарее. для Вити это чересчур — слишком много ощущений разом. от принятой горячей ванны и вдавливающего его в кровать Космоса бросает в жар. а расшатанные пружины, и ложившийся вместе с заходом солнца сосед — доводят до расползающийся по лицу глупой улыбки. чужая рука на собственном члене, и Космос, что на ухо несет бред несвязный, носом в висок уткнувшись, кажутся самыми правильными в этом мире вещами. Витя обхватывает шею Космоса руками, притягивая поближе, чтоб сбитое дыхание на щеках почувствовать. вновь утягивает во влажный поцелуй, прикусывает верхнюю губу — и радуется своей маленькой победе, что аж огоньки в глазах пляшут. Космос привык, что Витю вечно кусаться тянет — не больно, скорее забавно, и так по-родному. ногу под колено подхватывает, отводит в сторону, вырвав из Пчёлы удивленный вздох. спускается на шею поцелуями настойчивыми, зубами несильно кожу оттягивает. — мстишь? — тот на это реагирует, рукой вверх ведет, волосы сквозь пальцы пропуская. улыбается, ловит взгляд оторвавшегося от своего занятия Космоса. нет, Витька точно ненормальный, кто же во время секса так пялиться будет? и у Космоса от этих голубых глаз башню сносит, моментально и бесповоротно. вид тяжело дышащего, раскрасневшегося Вити под ним доводит до разрядки, до абсурдных фейерверков в голове. его какие-то чувства непонятные накрывают от мысли, что только ему позволено такую картину видеть — похлеще Пикассо и да Винчи. наклоняется, прижимаясь щекой к виску, глаза прикрывает, выдыхает горячо и шумно. клянется сам себе, что сегодняшняя ошибка не повторится никогда, что не позволит больше никому дуло автомата на Витю навести, не даст отнять то небольшое, что у них есть. для собровцев ведь те сцепленные руки и тихие всхлипы в плечо не значили ничего — всего лишь шутка, шоу. а для Космоса — это вселенная целая. Пчёла в последний раз в чужую руку толкается, сжимает простыню, стонет глухо, ртом воздух хватая. Космос тянется за салфетками к тумбочке, вытирает испачканную ладонь. комкает, кидает куда-то на пол. падает на подушку, голову набок поворачивает, за довольным лицом напротив наблюдая. — давай спать? — получив согласный кивок, Витя неспеша встает. задергивает штору, лишая фонарь возможности подглядывать — он и так слишком много знает. тянет веревочку, выключая торшер и погружая комнату в кромешную темноту. чуть ли не падает, запнувшись об ножку стула, кровать на ощупь находит. Космоса заботливо одеялом до самого подбородка накрывает, прижавшись к теплому боку. — хорошо мне с тобой, Витька, пиздец как, — они редко о таком говорят, предпочитая словам действия. но сейчас это кажется очень важным, просто жизненно необходимым. — я тоже тебя люблю, — Пчёла ухмыляется, руку через талию перекидывая, что б к себе поближе. не романтика это никакая, просто батареи топят не так уж и сильно.