Помни о смерти

      Легкие, почти неслышные шаги — Кэйа осматривает залы Заполярного дворца, останавливаясь у картин и фресок. Кажется, они выполнены почти так же искусно, как и в Каэнрии. Ладонь сама тянется к древним узорам — секунда — Кэйа одергивает себя. Его временное пристанище в стране льда, вопреки всему, теплое. Комната, любезно выделенная самой Царицей — пастельные цвета, камин по левую сторону и огромная кровать — ни капли не похожа на каморку простого слуги в замке Рассвет. И это разочаровывает принца. Новые покои навевают старые воспоминания. Кэйа отрывается от очередной фрески, продолжая свой путь. Царица поступает мудро — делает его гостем, не соучастником или пленником. Велит наслаждаться роскошью дворца, располагает в лучших покоях, приглашает на трапезы. Не лишает компании Чайлда, наоборот, благоволит их общению. Кэйа чувствует подвох — да, ее цена высока, но Царица чересчур обходительна. Будто стремится произвести впечатление. Но зачем? Кэйа хмурится; Царица хочет его руками убить Короля, человека, который продал почти все государство за смерть сына. Стоит ей принести голову отступника-принца на блюдечке — и в руках Царицы окажется вся Каэнрия. Она выиграет целую страну, забрав лишь одну жизнь. Как ни странно, не его. Кэйа тяжело вздыхает, поднимая глаза к потолку. Фрески здесь, как назло, еще более искусные, воспевающие древние сюжеты. Никаких фальшивых звезд. — Красиво, не правда ли? — голос чистый хрусталь, тонкая тень позади. Царица приближается незаметно, и сейчас, не восседая на троне, выглядит мягче. Волосы цвета снега так же собраны в тяжелую косу, но одежда скромна и практична. От нее почему-то пахнет еловыми шишками, а глаза отливают замерзшими океанами. — Красиво, — соглашается Кэйа, но взгляд больше не направлен на искусные фрески. В ее глазах сияют снежинки-смешинки. В этом есть что-то волшебно приковывающее, заставляющее Кэйю залиться краской. Царица кажется опасно-прекрасным миражом, возникшим рядом с ним. — Эта фреска здесь недавно. — Вот как. — Когда я была младше, потолки этих коридоров были украшены иначе. Когда-то здесь были звезды. Принц все еще чувствует себя немного замороженным. — Звезды? Царица кивает, тонкие губы изгибаются в невесомой улыбке. Тонкая ладонь бережно разворачивает застывшего принца к себе. Холод пальцев возвращает Кэйю к ночам во дворце — дрожащее тело, тонкий меч и бесчисленные кошмары. Но в этот раз принц вспоминает кое-что еще. Теплые руки Антариуса, смех, разбрызганный по комнате, маму, читающую сказки. Первые шалости, ругань учителей и его прыткие побеги от них, первую похвалу от Дайнслейфа. Царица вглядывается в его лицо — быть может, собственные воспоминания тоже проносятся перед ней в эти мгновения — и нежно обводит пальцами побелевшую звездочку на правом глазу. Кэйа вздрагивает — не от страха, но от внезапной ласки. — Я не обижу тебя, Кэйа. Но разве может принц, выросший в жестоких стенах, наученный осторожности с детства, поверить в это? Дайнслейф говорит: — Доверчивость делает из нас слепцов. И Кэйа послушно кивает учителю. Накрепко привязывается, зависит от редких полуулыбок и мягких прикосновений. Протягивает между ними невидимую нить. Внимает советам, делает ошибки и получает за них, стремится к идеалу и одобрению учителя. Вопреки когда-то услышанному правилу, делает исключение, и — верит. А потом учитель уходит. Нить надрывается. — Не сочтите за грубость, но мне тяжеловато верить людям, которые заключают сделки, цель которых — моя смерть. Волшебство обрывается, теперь шаги Кэйи лишены привычного изящества и легкости, а удаляется он спешно и не оборачиваясь. Царица еще какое-то время смотрит фигуре принца вслед.       Тишину в покоях можно резать ножом, словно растопленное масло. Кэйа лежит на огромной кровати, — ноги неряшливо свисают с матраса — уткнувшись в подушку. Служанка осторожно заглядывает к нему позднее, приглашая к столу, на что получает вежливый отказ. Кэйа пытается думать — о своем нынешнем положении, о том, как исполнить часть сделки. Он изо всех сил вытесняет мысли другие — ненужные сейчас, — о том, что так и не успел спасти маму и сестру, не успел поблагодарить Дайнслейфа за все уроки, даже самые жестокие, не успел рассказать правду о себе Дилюку. Он вообще очень многое не успел. Он так отчаянно уклонялся от всех ударов смерти, что не заметил, как превратил свою жизнь в вечный побег от нее. С раннего детства — рукоять меча и сверкающий опаской взгляд — петлял по дороге жизни, чудом оставаясь на тропе. И даже бушующему пламени — раздолью стихии — не удалось забрать его. Кэйа снова сбежал, ухватившись за Дайнслейфа. Спрятался в замке Рагнвиндров, и притворился, что костлявая никогда и не ходила за ним. Но теперь прятаться не за кем — и скоро ему предстоит встретиться с той, которая мечтала забрать его очень давно. Он увидит ее в обсидиановых глазах Короля. В глазах собственного отца. Кэйа больше не будет бежать. — Эй! Возня у двери сбивает с мысли. — Это невежливо! Ты что, заперся? Прежде чем Кэйа отлипнет от спасительной подушки, на него со всей силы обрушивается Чайлд. В прямом смысле. Плечо теперь неприятно ноет, а из горла так и вовсе вырываются нелицеприятные словечки. Но Чайлду все нипочем, он лишь строит извиняющееся личико и по-хозяйски усаживается рядом. — Выглядишь… — Знаю, — Кэйа перебивает, вяло махая рукой, которая тоже, кстати, пострадала от несносного мальчишки. Но у принца нет сил злиться. Не сегодня. — Почему не пришел на ужин? Если тебя беспокоят предвестники, то их нет. Ну, кроме меня. — Не хочу. — Врешь же! С утра ничего не ел. Кэйа слабо фыркает: — Следишь за мной? Но Чайлд не поддерживает мягкое подначивание; пусть он все еще и мальчишка, но с приездом в Снежную Кэйа отчетливо видит, насколько рано ему пришлось повзрослеть. Во взгляде Чайлда блестит серьезность и беспокойство. — Ты почти не ешь, Кэйа. Это плохо. Кэйа снова утыкается в подушку. Мальчишка перед ним безусловно прав; лишая себя еды — он лишает себя сил, так нужных сейчас. Но Кэйа просто не может есть. Кажется, еще чуть-чуть и его будет тошнить просто от запаха чего-то съестного поблизости.       Это началось в тот самый день, когда была заключена сделка — и продолжалось до сих пор. Кэйа в сердце страны снегов, как почетный гость — ровно восемь дней. И каждый день возвращает в прошлое, во дворец, где прошла вся его жизнь. Воспоминания больше и больше поглощают принца. Воспоминания и сожаления — вот новые спутники, прогуливающиеся по коридорам чужого дворца вместе с ним. Кэйю поглощает уныние и безысходность — он снова беззащитный мальчик, стоящий перед Королем в Сапфировом зале. Снова глупец, не поспевающий за мыслями и ходами учителя. Снова ненавидимый для придворных, снова жестокий палач в темницах. Но сегодня — мягкое касание, непривычная ласка — было и другое. Искрящийся смех, детские проказы, чаянья и надежды. Это не дает Кэйе покоя; он снова видит их — малютку сестру, радостного Антариуса, маму, еще не поглощенную и не разбитую горем. Видит, как огонь моментально расползается по расшитым узорами шторам, как вырывается на свободу, больше ничем не сдерживаемый. Когда-то Кэйа боялся, что забудет их смерть — но теперь картины вспыхивают перед ним с пугающей ясностью. Это место словно лечит его память, высасывая душу. Чайлд, устроившийся рядом, не понимает. Но остается вместе с ним, ставя бесцельное сидение с принцем выше дел предвестника. И Кэйа бесконечно ценит это, пусть все еще плохо знает, как это показать. Его ложь мелодична и лестна, но здесь она неуместна. А правда — уродливая и прозаичная — тяжело дается принцу. Но он должен попытаться. Должен успеть хотя бы здесь. — Почему ты… — робость никогда не была спутником синеволосого юноши, но голос подрагивает, — Остался? Чайлд легко пожимает плечами; его правда так же уродлива, но мальчишка смел и прост — и не боится вываливать ее. — Я уже говорил. Я простил тебя, Кэйа. — Но… — Мне правда нужно доказывать тебе? Кэйа неуверенно комкает несчастную подушку, устраиваясь прямо напротив: — Я сделал столько ужасных вещей. И ты все еще здесь. — Мы все делаем ужасные вещи, — возражает Чайлд, придвигаясь ближе. Кэйа чувствует чужое дыхание — размеренное и успокаивающее, протяни ладонь — и можно дотронуться до непослушных завитков волос. Время не замирает, как полагается в такие моменты — лишь Кэйа не смеет двинуться, все еще держа подушку. Чайлд наклоняется сильнее, тенью накрывая его. Теперь в мареве чистейших вод плескается что-то дикое и желанное, что-то замораживающее так же, как и прикосновения Царицы. Кэйа моргает, пытаясь снять наваждение. Но ладонь Тартальи играючи скользит по его шее, пальцы нежно касаются подбородка и Кэйа, как и с правительницей льда, тонет в этой ласке. Чайлд уже тянется к приоткрытым губам принца, но волшебство разрушается раньше, чем мальчишка успеет коснуться их. Кэйю снова начинает подташнивать и он, слабо оттолкнув Чайлда, спешит в ванную. Чайлд ошибся — утром Кэйа так же ничего не ел, лишь выпил принесенный чай, щедро порекомендованный Тартальей. Но стоит юноше опуститься на колени и наклонить голову, как тошнота спадает, а дышать становится легче. Осознание медленно находит принца — слегка подрагивающие руки касаются губ. Не успел. — Ты живой там? — как ни в чем не бывало стучится мальчишка, и голос его привычно звонок и знакомо бодр. Кэйа кряхтит что-то в подтверждение, а потом прислоняется к двери. Воспоминания и здесь одолевают его — даже те, которые, казалось, навсегда канули в лету. Но среди жестоких пыток и моря крови — спутники в его отрочестве, Кэйа видит и другие картины — счастливые, и оттого почти нереальные. Игры с малышкой сестрой и Антариусом, светящиеся глаза брата от радости перед какой-то поездкой, наигранную строгость мамы, застукавшей их в поздний час. Сердце замирает от возникших образов; в ушах больше не всплывает протяжный крик, стоит подумать о сестре. И лицо матери больше не искажено горем и ужасом. Они все улыбаются — там, в покоях и коридорах дворца, счастливые и живые. Пусть теперь их тела наверняка обратились в пепел. Но теперь Кэйа точно знает — В нем было столько любви. И столько всепоглощающей и застилающей глаза ненависти. Кэйа вздыхает, поджимая ноги к себе и кладя голову на колени. Истинные страхи, которые тот успешно прятал в себе последнюю неделю, вылезают наружу. Он боится Короля — всегда боялся. Маленьким мальчиком, упавшим от удара в живот, юнцом, ждущим очередное наказание, выросшим юношей, когда огонь распространился по дворцу. Кэйа выучился ненависти — презрительное почтение, — но не научился бесстрашию. Настигнет ли его смерть, когда он наконец посмотрит ей в лицо? — Эй! — Чайлд стучит в дверь, но Кэйа не реагирует. У него совсем не осталось сил на привычные и выработанные годами улыбки и взгляды, не осталось сил на слабые поддразнивания. Сейчас он слишком уязвим, и оттого не готов к разговорам или поддержке. — Все в порядке. — Снова врешь! — раздается из-за двери. Но Кэйа не может ничего с этим поделать — ложь привычно скатывается с языка. Это вообще довольно привычно — сидеть запертым в уборной, корить себя за принятые и непринятые решения, бояться встречи с Королем. Непривычно — сильный удар по спине, взволнованные глаза Чайлда, мягкие кудри на щеках.       Он распахивает глаза, лежа на кровати в полном одиночестве. На столе стоит знакомый чай, а помещение наполнено теплом от камина. Кэйа выползает из одеяла, проводит рукой по спутанным волосам — делает вдох. Воспоминания грозятся снова обрушится, но принц потирает глаза и делает шаг в сторону двери. Ему нужно пройтись. В мягких бликах свечей множество картин в коридорах еще прекраснее. Тени ласково падают на произведения искусства, но Кэйа больше не в силах рассматривать их. Ноги сами приводят его к Большому тронному залу — тяга по наследию — в полумраке комната выглядит совсем иначе. Позолота трона и величие радуют искушенный глаз, но потом взор все же приковывают панорамные окна. Вид, открывающийся из них. Под небом страны ветров он почти перестал находить звезды чудом. Но здесь — жестокие снежные бури — звезды сияли во сто крат ярче. Кэйа увлекается зрелищем, позволяя пропустить мягкие шаги позади. Не потому что растерял бдительность, но потому, что знает, кому они принадлежат. — Любуешься? Царица встает вровень с ним, чуть запрокидывая голову — Кэйа, все же, выше ее. Принц кивает, не зная, стоит ли добавлять что-то еще. Официоз и приличия спадают в полумраке ночи, позволяя снять титулы и звания. — Я знаю, что в Каэнрии нет звезд. В голосе Царицы — горный хрусталь и нежность — чувствуется горечь. Она нисколько не прячет ее, наоборот, позволяет Кэйе услышать. — Говорят, когда-то богов разозлил тиран-Король, и они навлекли беду на эти земли, оставив их без света солнца и звезд. Но Солнце — покровитель всего живого — не могло лишить света целую нацию. И другой — мудрый Король выпросил у Солнца прощение. Так свет вернулся в проклятые земли. Только звезды остались непреклонны и верны своей каре. — Красивая история. Кэйа кивает. Не знает, почему рассказал ее. Память ласково подсказывает — он слышал эту сказку много раз. И воспоминания — не лавиной, но мягкими волнами накрывают вновь — Антариус знал ее почти наизусть. Каждый раз декламировал с такой интонацией, что в пору было отправлять в настоящие актеры. А еще он мечтал — однажды, когда Кэйа и его сестра вырастут — устроить настоящее представление во дворце. Мечта несбыточная — и оттого еще более желанная. Кэйа чувствует, как взор слегка затуманивается. Он так скучает по нему. Так невыносимо сильно. — Это он рассказывал? — шепчет Царица, наблюдая за ним. — Он? — Антариус. Кэйа моргает несколько раз — не столько, чтобы скрыть подступившие было слезы, сколько от искреннего удивления. — Откуда вы… Но Царица ласково проводит по его спутанным волосам, ероша их еще больше. — Это не важно. Скажи лучше, много ли ты вспомнил, пока был здесь? Вопрос бьет в лоб, заставляя Кэйю почти что нелепо выпучить глаза. Значит, эти резкие цунами из старых воспоминаний не прихоть его памяти, а вполне осознанное воздействие со стороны. Принц в секунду подбирается — отбрасывает чужую руку, тянется было к карманам одежды, но с досадой осознает, что тонкий ножик — вечный спутник — пылится в комнате. Ощущение безмятежности и безопасности, словно маска, в момент спадает. И теперь Кэйа — натянутая струна — готов отражать невидимые атаки. — Что вы… Что вы сделали с моей памятью? Царица замечает секундную перемену в принце; но, вопреки всем ожиданиям Кэйи, лишь наклоняет голову, позволяя себе слабую улыбку. — Ничего плохого. Тебе не о чем переживать, Кэйа. Но Кэйа переживает — и у него вполне есть причины. Его наплывы воспоминаний и ужасное состояние, оказываются, имеют основания. И если ему не объяснят, какого черта, то терпение принца начнет стремительно иссекать. В сделке про подобное ничего не было! — Я просто хочу, чтобы в твоей жизни больше не было белых пятен. — Что вы сделали? — Дала тебе лекарство. В котором ты нуждался годы назад. — Лекарство? — Кэйа даже искренне заинтересовывается. Оказывается, его провалы в памяти можно было легко вылечить. Вот только это значило… Царица замечает перемену в настроении юноши: — Скорее антидот. Совсем скоро твоя память вернется в норму, я обещаю. — Вы должны были спросить меня! А не пичкать меня этим чаем! — неприкрытое осуждение плещется из принца. Догадаться, что же стало антидотом легко — лечебный чай, которым его поили всю неделю. Кэйа сначала не увидел подвоха, в конце концов его преподнес Тарталья. Знал ли мальчишка, что делает, или просто исполнял приказ Царицы? — Я не хотела бы, чтобы ты добровольно отказался от собственных воспоминаний, — мягкость в голосе Царицы заставляет поднимающийся гнев утихнуть, как по волшебству, — Риск, что ты так сделаешь, дай тебе выбор, был слишком высок. Кэйа и понимает и не понимает ее одновременно. — Но зачем вам это? Мои воспоминания? Царица порывается было снова коснуться его, но будто не решается. Тонкая ладонь застывает в воздухе. — Я хочу, чтобы ты помнил все, когда придет время. Тонкая мантия, в которую облачена девушка, шуршит, когда та разворачивается и покидает принца. Коса расплетена и снежные локоны струятся по спине. Теперь Кэйа смотрит ей вслед, запутавшийся и растерянный. Мириады звезд все еще сияют на небосводе.

***

             Следующим утром в коридоре дворца его встречает встревоженный Тарталья. У Кэйи к нему парочку вопросов — например, насчет его роли в восстановлении воспоминаний принца — но не решается задавать их сейчас. Момент кажется неподходящим, да и выглядит Чайлд не важно. — Что случилось? — спрашивает Кэйа, чувствуя гнетущую атмосферу. Слуг, снующих обычно утром, сегодня не видно и не слышно. Чайлд вздыхает тяжело, будто он полностью вымотан. — Пойдем. Хватает его за руку, тянет в неизвестном направлении. Они закрываются в одной из комнат, оказавшейся просторной библиотекой. Никого поблизости не наблюдается — Чайлд, кажется, чуть расслабляется. Но теперь и Кэйе передается его неясное беспокойство. Ледяные ладони хватают за плечи предвестника, мягко оглаживая их — Кэйа пытается в поддержку, не понимая, помогает ли это. Но голос Тартальи все еще мрачен, когда тот наконец решает заговорить: — Дотторе прибыл во дворец.