Нитка

— Тебе стоит объясниться, — металлически звучит Мадара и располагается на посетительском стуле так, будто это его кожаное кресло. Сакура даже не знает, с чего начать. Объяснить-то легко, а вот сделать так, чтобы не прозвучало нелепо... В больничной палате стерильно, уютно, почти привычно. Она, конечно, бывает тут не в качестве пациентки. Но жизнь любит подмигивать неожиданностями. От взгляда Мадары — тяжелого, не очень-то тут и уместного — хочется закрыться. Сакура думает: попробовать укрыться одеялом? Или ребра все-таки не выдержат такой нагрузки и пробьют намеками действие обезболивающего? — У тебя была важная командировка, — напоминает ему Сакура, сшивая наскоро случившееся так, чтобы Мадара прекратил распространять вокруг себя жуткие эманации. — Я не хотела, чтобы ты волновался. Я же, ну, не умираю... И это ведь правда. Она всего лишь шагает с лестницы не на ступеньку вниз, а на две. В одной руке пакет с продуктами, в другой — телефон, одним глазом в него, другим на дорогу. Теперь ребрам и ключице заживать и заживать... Ну и не такая это и трагедия. Тем более для Мадары, который не любит, когда его отвлекают от работы, даже если у него выходной. Сакура уверена, что уж с вынужденным больничным она способна справиться и одна. Не совсем — с Наруто, который собирается завтра притащить Саске, и с Ино, которая стабильно приходит на часик вечером уже второй день. Мадара тут выглядит так же инородно, как и его деловой костюм, или как белый халат на этом костюме. Ей тут проще без него. — "Сакура в больнице. Заедь сначала к ней, а не в офис", — цитирует кого-то Мадара с таким лицом, что становится понятно: Сакура его не успокаивает. — Узнай я это от тебя, а не от Саске, я бы волновался меньше. Сакура беззвучно проклинает Саске, использующего длинный язык не по назначению. Кто его вообще просит?! А ведь так убедительно кивает: да-да, дядя ни о чем не узнает! В молчаливом раздражении ее щелкает по носу то, что Мадара говорит ей прямым текстом. Это как-то не сразу распознается... А он действительно редко говорит ей о том, что чувствует. Изредка есть ощущение, что он ничего не чувствует кроме расчетливого спокойствия. Но сейчас от него веет совсем не спокойствием, и Сакура добавляет это в копилку. Надо бы ответить откровением на откровение: объяснить, что ей правда спокойнее, если он ничего не знает. И не видит ее, приехав на три дня раньше, вот такой — с синяком подбородке и разбитой бровью, в бинтах, повязках и пластырях. Сакура ненавидит выглядеть слабой и хрупкой перед лицом внешних обстоятельств. А сейчас она именно так и выглядит. В этих палатах по-другому не получается. Сложнее только отрывать кого-то от дел, чтобы получить ничего не решающее в заживлении внимание. Лицо тяжелеет на ничтожное количество грамм — Мадара гладит ее по непострадавшей скуле. Не больно, невесомо, успокаивающе. Сакура вздыхает, разглядев его как следует только сейчас, наклонившегося к ней, слегка сгорбившегося, ужасно усталого. То, что редко проявляется снаружи, в больничной палате как-то особенно подсвечивается. — Ты сумасшедшая женщина, — Мадара только качает головой, когда Сакура пытается ему улыбнуться. — Разве ты не за это меня любишь? — она дергает разбитой бровью, собираясь сделать это игриво, но получается только больно. — Я не буду любить тебя меньше, — со спокойствием на лице, с которым сообщают очевидные вещи, отвечает Мадара, — если узнаю о случившемся с тобой сразу. Сакура прячет улыбку у него в ладони, так удачно скользнувшей по подбородку. Улыбаться, конечно, больно. Как и слишком сильно поворачиваться. Но от Мадары, говорящего ей о любви вот так, между делом, не улыбаться невозможно.