На грани сна, на грани яви

      — Увидимся во снах, — шепчет Хлоя с полуулыбкой, закрывая ясные голубые глаза.       И её надтреснутые слова тут же вызывают в Натаниэле скребущуюся о сердца дверцы тревогу. Он отмахивается с беспечностью от дурного предчувствия, плотнее укутывая бледное нежное тело богини, и любовно поглаживает девичью ладонь большим пальцем.       Натаниэль не впервые подмечает: натура Хлои такая тонкая и изящная, но вместе с тем твёрдая и крепкая, что походит на натуру капризной розы, прирученной Маленьким Принцем. Это он, Натаниэль, стал её маленьким принцем, хоть и совсем случайно, но если во вторую и третью их встречи голос разума верил в совпадения, то в последующие смирился с неизбежной судьбой любить, и задыхаться в этой любви, и гибнуть с каждым рваным вздохом его невозможной любви.       И конечно же, он ни за что не позволит реальности отнять его несбыточную мечту, даже погрузившись в сон-возвращение, даже изо дня в день сражаясь с непониманием, осуждением, унынием и... лицейскими буднями.       Натаниэль бредёт по пустым послеобеденным-предвечерним коридорам, погружаясь в дымку воспоминаний и по-мазохистски находя успокоение в эфемерном самоистязании. Вдруг его вниманием завладевает девичий силуэт из кабинета искусств, объятый ласковым солнечным светом.       Чьё-то — Натаниэль боится надеяться — мерное дыхание наполняет пустую аудиторию жизнью. И он против воли вспоминает всё: вечера с Луной, воздушные объятия, переплетение рук, звёзды на ресницах, облака, в чьих очертаниях они видели нечто большее. В них они видели себя. Таких близких и невыносимо далёких. Таких настоящих и сюрреалистичных.       Натаниэль созерцает легенду воочию: она спит и так красиво улыбается сквозь сон. Литые золотом кудри каскадом ниспадают, разметавшись по парте, лезут в мерцающий блеском полуоткрытый рот. Она восхитительна на этом портрете беззащитности и нежности.       Хлоя бормочет, причмокивая, переворачиваясь то на один бок, то на другой. Наверное, она знает... Нет, она точно знает, что это Натаниэль к ней пришёл.       Он мимолётным касанием, будто павлиньим пером шаля, посылает импульс, и случается то самое маленькое чудо: Хлоя, живая, не фантом-выдумка, просыпается.       — Солнечный мальчик, — произносит она с трепетом, неизъяснимым восторгом, будто не веря в миф наяву.       — Моя Королева Солнца, — вторит он ей, и его пафосные слова звучат с каким-то чудным теплом и плескающейся лаской.       ...Она застигает его врасплох, когда за ворот рубашки притягивает к себе и напористо целует, сминая его холодные губы, скользит по ним горячим языком, как бы оставляя всё невысказанное ею висеть в воздухе. Но куда больше вводят в ступор жар юношеских рук, обнимающих её лицо, настойчивое желание и неуёмная энергия, с какой Натаниэль отвечает Хлое. Слишком крышесносно и сногсшибательно. Не сиди она на стуле, точно бы упала.       — Я скучала, — выдыхает Хлоя ему в рот, исследуя плечи, стянутые белоснежной рубашкой. Кончики пальцев покалывает от навязчивой мысли разорвать пуговицы и прижаться к давно уже родному телу.       — А я-то как скучал, моя сладкая.