На грани сна, на грани яви

      Просыпаться по утрам труднее и труднее. Без её океанов напротив, без звонкого смеха, мягкой улыбки и нежных прикосновений всё утрачивает смысл. Только она имеет значение в эфемерной реальности. Натаниэль не хочет оставлять сладкую дрёму, негу, в которой дышит ею, его Королевой Солнца.       Увы, будильник, трезвонящий уже полчаса, иного мнения. Он надрывается, и потуги его отнюдь не оказываются тщетными: Натаниэль, перебарывая всё своё естество и любые порывы души, встаёт и осматривается. За окном дождь гремит о водосточные трубы, позвякивая железом. Вода собирается в преогромные лужи и бежит-бежит по улицам и проулкам. Натаниэль следит пристально за дождевыми каплями, пока, наконец, шум не утихает, и серое небо не прекращает хмуриться. Внезапно для самого себя Натаниэль принимает решение прогулять уроки (нужно же хоть раз перестать изображать пай-мальчика). Он свободолюбивый художник — ему позволительна эта роскошь.       Натаниэль по-дурацки, по-детски совершенно, ждёт — он сам не знает, чего — в тени промёрзших, продрогших и сонных домов. Он прячется от осуждения и непонимания, сильнее осознаёт, что теряет себя и, вот глупость, что-то тёплое внутри. Натаниэль непередаваемо скучает, глотая тоску, по касаниям Хлои, забирающей его боль, отчаяние и растерянность. Он бодрствует чёртовы три дня, буквально задыхается от душащих пальцев реальности на горле и мечтает уснуть, а проснуться рядом с ней, его богиней.       Натаниэль чувствует, как медленно умирает. Как что-то (желудок? сердце? душа?) с треском надламывается, хрустит осколочно и взрывается фейерверком. Вспышка в голове заставляет цветастые пятна плясать перед закрытыми веками. Натаниэль яростно-слабо вцепляется в волосы. Он ненавидит эти беспомощные, обезоруживающие ощущения.       Он просто-напросто устал. Устал играть пьесу одного актёра и притворяться, что в порядке (нет, он не в порядке. Ему это прокричать проскрежетать хрипло?). Устал бороться. Устал жить, быть. Ему бы только уснуть. Хоть на минутку.       — Пожалуйста.       Будто свинцом мозг залило. А потом — тёмный, сырой, заброшенный склад вырастает из ниоткуда. Пыльные сонливые облака желейно трясутся в затхлом воздухе. За иссохшими ставнями вьюга совсем заунывна.       — Ты здесь? — спрашивает Натаниэль шёпотом пустоту, и его полутонкий, осипший голос осядает на мёрзлой земле.       Чёрт возьми, он опять спит и видит эти неправильные сны: слишком красивые, чтобы быть настоящими. Натаниэль не хочет всего этого, потому что жестокие сны не утешают. Он ненавидит жизнь без неё, его Хлои.       — Я здесь, — мурлычет она ему в шею, ласковыми руками-лианами обвивая талию, и, словно прочитав его беспорядочно мечущиеся мысли, продолжает: — Слышишь? Твоя Хлоя пришла.       Вместо ответа Натаниэль плавно оборачивается и обнимает её с трепетной осторожностью. И в этом его жесте читается что-то далёкое, внеземное.       Вдруг лицо Натаниэля покрывается прозрачной плёнкой влаги, проникающей в ткань лёгкой одежды Хлои.       — Ну, чего ты плачешь, солнечный мальчик? — Хлоя, нежно улыбаясь, треплет его рыжие спутанные волосы. — Всё ведь хорошо.       Им обоим прекрасно известно, что это не так. И если ей соврать не составляет труда, то ему... Он лишён этой силы, потому что целиком и полностью отдал власть над своими чувствами ей, дышащей солнцем.       — Можно тебя поцеловать? — а в бирюзе его глаз балансирует на краю пропасти вера во взаимность и счастье.       Хлоя смеётся звонко, выдавливая надломанную, точно зеркало, улыбку:       — Глупый, кто же о таком спрашивает? Конечно, можно.       На этот раз её поцелуй не горчит. Он сладок, подобно медовым пирожным и солнечному берегу, медовой настойке и хлоиному лукавому смеху. Натаниэль тает, растворяется в ней до последней капли, и слёзы уже не солёные.       Он обожает её. Сегодня и всегда.       Он жаждет её. Во сне и на яву.       Он нуждается в ней. До дрожи по телу. До грохота сердца.       Правда он не знает, что она — гораздо больше, сильнее и острее.       Хлоя выпивает каждый его вздох, хранит все его движения, фразы и взгляды, заперев их на замок в деревянном расписном сундуке. Может, она немножко одержима им, но определёно не даст ему этого узнать. Натаниэль ведь мягкий, как пастила — её собственничество покажется ему мерзким, неправильным.       Хлоя ни за что не выпустит своих демонов, застывших в ожидании пира, мятежа, раздолья. Она будет держать их на ржавых цепях без пищи: салата из негативных эмоций, хлеба с привкусом обречённости. Пусть демоны воют, лезут на тюремные стены, проклинают свою хозяйку — Хлоя выстоит. Пусть хоть один человек, её самый дорогой человек, не увидит её грязи.       — Почему ты не спросила меня тогда? —  приглаживая выбившуюся из её хвоста прядь, произносит Натаниэль и мигом сжимается до размеров крохотной точки, испугавшись неведомо чего. — Ну, о моём имени?       — Я долго думала об этом. О том, какое у тебя имя.       — И что надумала?       — Я попробую угадать... — она молчит необъяснимо долгое время, и он начинает волноваться. Наконец, Хлоя говорит снова: — Знаешь, мне сначала на ум не приходило совершенно ничего, но потом, отвлёкшись на закатное солнце в окне, я поняла. Это было похоже на хлынувший дождь облегчения, на прогремевший гром и блеснувшую в тучах молнию. Это было... озарением? — она усмехнулась. — Так что вот оно: твоё имя. Выжжено на моём сердце. А ещё здесь.       Хлоя вытягивает сжатую в кулак руку, раскрывая этакую тайну. На ладони под наклоном выписано чёрным: Натаниэль.       Он не интересуется, где и когда это происходило. Это было бы невежливо. Если же прибегнуть к откровенности, Натаниэль всего-то боится безумной догадки, проскочившей в голове, боится, что Хлоя, жившая, по его мнению, в реальности, на самом деле и не живёт вовсе, что существует она лишь в его больной фантазии и что его любовь — галлюцинация или проявление какой-то там стадии шизофрении.       Просьба Хлои выбивает Натаниэля из нерадужных мыслей:       — Покажи свою руку.       И он, неосознанный, неразумеющий, показывает. И на ней росчерками граффити имя Хлои. И никакие слова не вылетают из губ влюблённых. Потому что Солнечный Мальчик и Королева Солнца открыли остров покоя и основали там городок, их персональное пристанище.