Неосознанность

Улыбаешься Серо стоит на улице, прикрыв глаза и подняв голову вверх. Он вдыхает влажный мартовский воздух, будто в лёгкие попадает вместе с ним и этот горьковатый мартовский мир, растрёпанный, уставший, недавно разбуженный и этим огорченный. И Серо такой же. Ну, почти. Разве что не огорченный недавним пробуждением. По той простой причине, что огорчён пробуждением давним. На пороге школы мир ощущается острее. Ты словно между разными галактиками, вселенными, словно вот здесь, в этом "посередине" и нет ничего определённого–ни света, ни тьмы, ни истерии, ни паники, ни всякого человеческого, ни всякого природного, ни всякого вселенского. И здесь ты на минуточку-другую сам прекращаешь быть человеческим-природным-вселенским. Но только лишь на минуточку! Потом граница стирается, и вот ты снова в этом мире. Понять бы только, в какую сторону шагнул. Ханта шагает вперёд, на ступеньку, затем на ещё одну, и ещё. Много ступенек, думает Ханта. Действительно много, целых пять, подтверждаю я. Парнишка недолго перетаптывается с ноги на ногу, щурит глаза поочерёдно, супится, хмурится, и вдруг улыбается. Как будто лицевые мышцы на возможность сокращаться проверяет. И тёплый воздух внезапно обнимает за талию, настолько внезапно и нежно, что Серо невольно краснеет, стараясь убедить себя, что ни черта ему не приятно! Ему ну очень приятно... Не осуждайте мальчика только, пожалуйста. И вдруг становится ещё теплее: на спину мягко наваливаются, между лопатками совсем горячо, сердце замирает на мгновение–что очень долго–и ускоряет темп, раздрабливая рёбра, вырываясь из грудной клетки, а по позвоночнику проходит ток, будоражащий всякую клетку тела. Краткая пауза. Холодный воздух. Смех. –Приве-ет, Серо! Денки опускается на землю, обходит Ханту, улыбается от уха до уха, хихикает. Сбегает вниз по ступенькам, разворачивается, подмигивает, показывая язык, и убегает, крича что-то напоследок,–Ханта так и не понял, что. Он стоит на третьей ступеньке, ровно посередине. Нос красный от ещё холодного ветра. Щёки такие же. От смущения. Да твою ма- Паника-паника! Паника-паника! © Что мы с этим будем делать? Паника-паника! Паника-паника! Начинается зима, и тебя в тепло везу я. Что мы с этим будем делать? Паника-паника! Паника-паника! Если горе от ума, значит счастье–от безумья. Холод марта из запахов и предчувствий лепит новое весеннее сердце для Серо. Его руки, голодные, усталые, в мозолях и совсем-совсем красные от мороза–когда он согреется, они вновь сольются с его костями–перебирают в кармане монеты, липнущие к магниту на чехле наушников. Игра "попробуй-отдери-блять", его любимая. В рюкзаке одиноко, тоскливо, совсем печально лежит "Страна чудес без тормозов и конец света" среди однообразных и не менее тоскливых–уже по содержанию–учебников. ***(Разделение) –Серо! –Ай? –А мы сейчас с мальчиками в кафе идём, с нами? –Не знаю... Не хочу... Не могу, если честно... Мина торопливо заглядывает в глаза. –Чего это так? –Уроки... Ты знаешь, у меня завал. Олимпиады, школьная программа, репетиторы... –Да-да, помню. Но безвылазно нельзя ведь за книжками сидеть! Серо так много думает в этот момент. –Ой, да, сегодня вечером ещё вечеринка у всей параллели! Придёшь? Лучше запах книжной пыли, чем чувствовать гнетущее одиночество. –Мина, мы идём, а? Серо! Я тебя весь день сегодня не видел, думал, ты прогуливаешь или приболел... Слишком много людей вокруг. Глупых людей, без искренних чувств, без стремлений и страсти. –Шинсо, да погоди ты! Мы сегодня на вече- Серо! Дружище, погнали с нами, ай? На вечеринку, в смысле, знаешь ведь о ней? Алкоголь, ну, немного совсем, девчонки с параллели, да и с пацанами классно посидеть, крутые ребята, знаком с кем-нибудь? И, что самое противное, он, скорее всего, такой же. –Ещё раз, пожалуйста. Что? –У нас се-год-ня ве-че-рин-ка, при-дё-шь ? –Необязательно по слогам, я просто задумался. Да и вас слишком много,–Нос невольно морщится на долю секунды в негодовании–Вы так хотите, чтобы я пришёл? Мина приопускает всегда широко раскрытые веки, делает глубо-о-окий вдо-о-ох и вы-ы-ыдох... –Ай, Мина! "Ай, Мина! Ай, Мина!" Подумаешь, ну, ткнула в пузо, что с того? –Да, мы хотим! Давай, не отнекивайся. Ждём тебя по адресу, э-э... Я напишу тебе смс-кой, оки? –Оки... Что? –Ма. –Ау? –Я сегодня вечером это... Гулять с друзьями пойду... Буду поздно. –Вернись до двух. –Хорошо..? –До двух. Обязательно до двух! Серо тяжело вздыхает. В общем-то, она права, и, если вечеринка будет слишком ебанутой–что обычно и случается–он может сослаться на маму. Всегда так делал. Очень удобно, и мама не волнуется. Не тревожьте ваших мам. Парень неохотно натягивает чистую футболку, сверху–нестиранную уже третью неделю излюбленную толстовку. В его глазах совсем тускло, ни искорки не мелькнёт. Но он пообещал. Мина не простит его отсутствие там. Единственное, чего хочется меньше всего–чтобы там был Денки. Он будет безотрывно смотреть на это чудо с золотыми волосами, что матерится без устали, пьёт водку с горла и чуть ли не ебётся с кем-то прямо в центре комнаты. А внутри что-нибудь сожмется так больно, что едиснтвенным выходом будет выход в окно. Но Мина, конечно, позовёт его. Шинсо, конечно, напьётся. И Киришима, конечно, напьётся. И они чуть ли не устроят ролевые игры у всех на виду. Конечно, конкретно эта часть зависит в большинстве от Шинсо, он думает. Ханта сам до конца не понимает, как будет реагировать на алкоголь. Ему может снести башню, или наоборот, размазать по стенке и приклеить к ней же соплями любви, любовного трепета и вымученной привязанности. Он не знает, редко когда пьёт больше шота. А там придётся. "Да че ты братан, давай!" "Нет, я не пью, спасибо". "Дава-ай, это весело!" "Я не хочу, прости". "Да ладно, не спалят тебя!" "Я не хочу". "Че, самый правильный у нас тут?" "Просто не люблю алкоголь". И ему прилетает в нос, да с такой силой, что из того начинает вязкой рекой сочиться кровь, вскоре заливая рот, туфли и пол. Кровь на вкус как железо. Это приятно. Сначала ешь что-нибудь сладкое, а затем глотаешь пару капель крови, в животе становится тепло, а в голове мутно и почему-то радостно. Лучше любого наркотического прихода. Может, это и есть наркотик. Человек человеку не волк, выходит, а наркота. Может, мы все стремимся попробовать на вкус чужую кровь, и потому влюбленные порой хотят друг друга укусить? Серо думает о вкусе своей крови и невольно улыбается. Канцелярский нож–так себе помощник, когда нужно много крови, зато кухонный–в самый раз. Кислая, с металлическим привкусом кровь струится из вен, капля по капле наполняя банку. Ханта иногда отливает немного в термос. Вкус крови расслабляет, все вокруг окутывая белой дымкой, и будто все проблемы пропадают, уходят из твоей жизни. Есть только ты и твоя перемешанная с водичкой кровушка. Такая манящая... Может, Адам попробовал яблоко, потому что оно напомнило ему кровь? Цветом. На случай, если на тусовке станет ну совсем гнусно и скучно, Серо тащит с собой маленький кухонный ножик, прячет его в рюкзак. Если повезёт, и ему удастся остаться с Денки наедине в ванной, можно будет попробовать предложить ему немного, пару капель. Денки много пьёт на таких вечеринках, так что согласиться на это может с лёгкостью и наивностью, какие присущи детям. А потом, если повезёт ещё больше, может, Денки даже ему отсосет... Или наоборот. Серо плевать. Он просто хочет потрахаться с ним. Конкретно сегодня такое настроение. Подумаешь, как будто у вас такого не было, а? Думая об этом, Ханта понимает, что ещё хоть краткая пошлая мыслишка, и его член станет каменным. Хорошо, что холод на улице может остудить разгоряченный мозг. В помещении темно, горят только маленькие свечки и разноцветные, странных форм светильники. Серо тяжело вздыхает. В комнате пахнет алкоголем, горячностью и скорым сексом. Необязательно для него, к сожалению или счастью. «Да что со мной вообще такое?!» Странный пубертатный ребёнок, Боже ты мой. –Серо!–Мина выбегает откуда-то из просторной ванной, ещё в платье, нарядная, опрятная, с завитушками над красноватыми ушками, лёгким румянцем на щеках. В руках у неё уже излюбленный белый "монстр". Она немного подрагивает, по полу тянет холодным воздухом. –Пришёл, всё-таки пришёл!–Говорит она с некоторым придыханием и бросается ему на шею, отправляя попутно пустую банку из-под энергоса в большой мусорный пакет, стоящий в углу. Серо хорошо знает эту квартиру. Со времён, кажется, середины его средней школы её регулярно снимают для различных тусовок, притом–как?–неизвестно, потому что, по закону, до 18 снимать квартиру нельзя, и бла-бла-бла... Но ему всегда было всё равно, кто и как, главное, что есть. Его нечасто звали на тусовки, этому он был даже рад, если честно: ему не приходилось делать вид остросоциального сумасшедшего, плакаться с кем-то по пьяни, употреблять наркоту и быть заражённым СПИДом. СПИДа он не боялся, так только, думал о том, что это уж совсем неприятно будет. –А это я, я–представляешь?–сняла квартиру! Мне разрешили, доверились, я об этой вечеринке с самого первого дня учебного года думала, думала, думала, и решилась, и поняла, что значит быть самостоятельной!–Она так искренне верила в свою невинность. В свою честность, в свою искренность и девственность ума. Ей казалось, что она–человек, который вытянет их всех из грязи, и Серо тоже в это верил, верил беспрекословно. Он всегда её любил, как сестру любил, старшую и несмышлёную, но очень, очень заботливую. Он был верен ей, он был ласков с ней всегда. Он любил её горячо и нежно, она любила его в ответ. –Мина,–он продолжил после неё ласково, тепло, трепетно, хоть и был не рад встрече в такой обстановке,–ты такая умница! Девушка улыбнулась и покраснела только больше. –Умница, умница!–Она захохотала, обняла его за шею крепко и поцеловала в щёку. Он был рад. (Автор в тот момент времени прочитал произведение Достоевского, не кляните за старость слога) Они оба расхохотались. И их смех эхом поскакал от стен. –Денки тут уже? –Денки? Нет, Денки не тут. Я думала, ты знаешь, у него концерт сейчас. У Серо глаза по пять копеек. Концерт... –Во сколько было начало? –Понятия не имею. Я не общаюсь с ним так тесно, как ты, Серо! Серо прямо на месте готов провалиться от стыда. –Ты ведь не побежишь к нему прямо сейчас, правда? Просто бросишь нас и побежишь к нему? Ханта мотает головой. Недавно красные щёки бледнеют. –Не побегу. Не побегу... Толпа народа волнами перекатывается по комнате. Просторная квартира, встроенная барная стойка, светлые обои, в темноте кажущиеся чёрными, неоновая подсветка, алкоголь, алкоголь, алкоголь, о! мелькнуло чьё-то личико! алкоголь, алкоголь, алкоголь. Серо тянется куда-нибудь в угол, не обращая внимания на пьяненькую Мину, продолжающую игриво хихикать и кокетничать, тянется куда-нибудь, где этого нет, нет, нет, нет, его будто накрывает волной, и он не может вздохнуть, но не может и выплыть. Сквозь звон в ушах он едва чувствует, как его хватают за руку и тащат, куда бы то ни было. Хлопок двери. Кромешная темнота. Только свет фонаря или звёзд из окна. Серо тяжело дышит. Не может наесться воздуха. Будто его только что вытащили из шторма, подарили спасение и глоток кислорода, даже если один, он выпьет его до конца. Кто-то напротив тоже тяжело дышит. А Мина, наверное, пошла кокетничать с кем-нибудь другим. Так лучше. Так лучше. Время тянется. Тяжело. Дышать тяжело. Серо сперва садится на кровать, затем падает на неё. Слышит бульканье в чужом животе и тихое сопение. –Мы... Говорить не хочется. –Где? Звучит тяжёлый глубокий вздох. –В комнате. –Это я понял, спасибо, капитан очевидность. –Можно просто Шинсо. –А,–Серо становится немного легче–так вот ты кто... –Конечно,–Собеседнику речь даётся с трудом: воздуха не хватает–а ты думал? –Я не думал. Я ничего не думал. Тишина давит. –Скажи, где Денки, Шинсо? –Почему ты спрашиваешь именно меня? –Больше некого. –Я... Не знаю? –Ты набуханный? –Нет. Да... Немного, но это важно разве? –Просто спросил. –У тебя тупые вопросы. –У тебя тупые ответы. –Один-один? –Мы играли? Тихое прерывающееся дыхание, с трудом похожее на смех. –А кто здесь... Кроме нас?..–Душно. Тепло. –Киришима. –Почему? –Напился. –А ты? –Пытался успокоить. –Получил в лицо? –Да. –Куда? –Успел увернуться; бровь. –Повезло... Покажи. Серо слышит, как кто-то встаёт с пола, они оба садятся на кровати и смотрят друг на друга. –Ну и разукрасил он тебе морду,–Серо ухмыляется, тянется пальцами к окрашенной красным бро́ви, гладит подушечками пальцев, подвигается ближе, касаясь внешней стороной ляжки ляжки соседа по кровати. Убирает руку от чужого лица, кладёт на плечо, сокращает расстояние между лицами почти до нуля. –Слишком близко. –Тебе не нравится?–В отличие от Шинсо, его голос звучит мягко, с придыханием, возбуждённо. Взгляд мутнеет. Ему это нравится. –Ты... Бухой?..–Шинсо всё ещё с трудом говорит, подолгу заглатывает воздух, но всё равно лишь поверхностно. Но он немного смягчается. –Нет. В отличие от тебя, Шинни. –Не называй меня так, это отвратительно. –Как скажешь. Молчание. Серо возбуждён до предела, кажется, либо это из-за недавних мыслей о крови, Денки и сексе, либо из-за того, что прямо перед ним сейчас сидит охереть какой красивый–в самом деле, как он не замечал?..–парень, в крови, и в комнате так темно, и они так близко, и, смешно, но секс кажется возможным, потому что такая волшебная штука, вселяющая в себя уверенность, как презерватив, прямо сейчас лежит у Серо в кармане. Серо кладёт руку на затылок парня, приближается ещё больше, оставляя между губами всего пару сантиметров, а то и меньше. –Скажешь мне, что у тебя есть парень, который лежит тут пьяный в отключке? –Не скажу... –Почему?–Серо ведёт указательным и средним пальцами свободной руки вниз от пупка Шинсо, не поднимая его футболку, не снимая с него одежды. –Почему?–Ханта повторяет это ещё раз, холоднее, ровнее, спокойнее, будто он запил мятную жвачку водой. Его пальцы касаются начала паха Хитоши, отчего тот немного вздрагивает. –Почему?–Он всей ладонью гладит стояк парня, оставаясь всё в такой же малой близости от его губ, не сокращая расстояние. Он чувствует, ка́к Шинсо возбуждён, хоть его щёки остаются белыми в тусклом свете фонаря. –Потому что хочу, чтобы ты...–Ему тяжело даются слова, воздуха и так не хватало, теперь же его нужно в два раза больше,–Трахни меня... –А Киришима?–Серо, не отрываясь от поллаживаний, но отдаляясь, кивает на темный комочек, лежащий на полу. –Не проснётся. –Так уверен? –Уверен. –Но тебе всё равно придётся быть тихим, Тоши. –Блять,–его терпения едва хватает,–трахни меня наконец. Серо некоторое время молчит, снова приблизившись к прохладному лицу. Между губами меньше сантиметра. Ханта затягивает Шинсо в поцелуй, сжимает его бедро и грудь, резковато, горячо вбивается языком глубже в глотку, из-за чего Шинсо часто приходится отрываться, чтобы глотнуть воздуха. Между их языками жар и страсть, мимолётная, горькая, приятная, как вино. Серо укладывает Шинсо на кровать, нависает над ним, будто случайно надавливая ляжкой на пах. Хитоши немного зло поскуливает в поцелуй, тянется расстегнуть молнию на своих джинсах, но его руку парень перехватывает, оттягивает свою брюки и засовывает чужую прохладную ладонь туда. Бражник удовлетворённо замолкает, не переставая впиваться в сладкие, яркие губы, а Ханта намеренно двигает тазом, не оставляя пах, дразнит парня, играет и знает, что второму это нравится. В один момент Шинсо откидывает голову, закрывает глаза, тем самым прокладывая путь к изящной шее, и начинает постанывать, уже почти изнемождённый такой насмешкой. Серо облизывает ключицы парня, покусывает, целует шею, кадык, залезает под футболку обеими руками, поглаживая твёрдые соски и живот, расстёгивает, наконец, свою ширинку, после чего касается ладонью чужого члена. –Блять, пожалуйста, Серо, я сейчас сгорю к чертям!–Зло шепчет юноша, после чего стоны становятся громче, дыхание сбивается ещё пуще, и его руки тянутся прикрыть пах, остановить такое яркое ощущение, чтобы не кончить в первые несколько минут, ещё до того, как в него вошли. –Да, да, сейчас...–Серо забирается с ногами на кровать, стоит на коленях, временно оторвавшись от расцеловывания тела, снимает брюки, худи, футболку, бельё и то же самое проделывает с лежащим на постеле парнем. У них обоих такой каменный стояк, что даже ёбаный бедрок позавидует. Серо вытаскивает из кармана брюк пачку презервативов, в спешке, но тщательно надевает один, затем ловит удивлённый взгляд Хитоши. –Идиот... –Погоди, дверь, мы не закрыли... –Тебе не похуй? Шинсо ждать и слушать его разговоры не намерен, а потому берёт его член глубоко себе в глотку, и Серо срывается на горячий громкий стон. Для них все звуки стихли, все, все всё, есть только они двое, сбитое дыхание, громкие, яркие, жаркие стоны. Шинсо не останавливается ни на секунду, работает ртом в разных темпах и берёт то глубоко, то поверхностно, и, хоть это доставляет Ханте удовольствие, он знает, что кончит только когда трахнет Хитоши глубоко, достанет до скрытой эрогенной зоны. –Шин... Шинсо... Погоди, погоди, постой. Но Шинсо такие трепетные речи не остановят; он лишь отрывается от минета, однако руки тут же оказываются на своём и чужом членах, не переставая поглаживать. Серо уговаривает сесть парня к нему на колени спиной так, чтобы их члены соприкоснулись, и, когда тот соглашается и садится, как просит, сам начинает дрочить, притом обоим сразу. Шинсо запрокидывает голову, затылком касаясь плеча, а Ханта тяжело глотает воздух, то поверхностно, то стараясь всё-таки глубже вздохнуть. Его руки гладят пульсирующие органы нежно, но скоро, пробирающе, но не останавливаясь, Шинсо такого кайфа не чувствовал ни разу, когда дрочил сам, и ему кажется, будто он реально слабак, который кончит, даже если Серо просто коснётся его задницы. –Ложись. –Будь аккуратен, Ханта!–Шинсо шипит, предвкушая сперва яркую, хоть и короткую боль. Но этого не происходит. Серо входит плавно, нежно, аккуратно, и никакой боли Хитоши не чувствует. Но темп нарастает. Пошлые шлепки, вязкость воздуха, жар стонов, которыми наполняется комната и которые становятся громче, Серо вдалбливается всё грубее, а Шинсо, готовый к финалу, скулит в подушку, чтобы не кончить так быстро. –Расслабься. Мне всё равно, если ты кончишь сейчас, мы всё равно дотрахаемся, не переживай из-за этого,–Серо прерывается чуть ли не на каждом слове, шепча эти не слишком длинные предложения парню на ухо. Шинсо расслабляется. Серо входит всё глубже с каждым толчком, глубже, глубже, глубже, Шинсо стонет так громко, что кажется, будто то, что их не замечают–тупая несмешная шутка. Глубже, грубее. Жёсткий шлепок по ягодице–Хитоши вскрикивает вместе со стоном от кайфа. –Мазохист?–Риторический вопрос. Ханта вынимает член, и парень, лишённый наслаждения, удивлённо смотрит в темноту, не меняя положение. Вскоре он чувствует, как тонкие длинные мужские пальцы, двое, входят в него, медленно, мягко, а затем черноволосый сгибает их, задевая простату, и бражник издаёт долгий, жаркий стон. Второй рукой Серо касается чужого члена, сперва медленно поглаживает, будто ничего серьёзного, но затем ускоряет, ускоряет, ускоряет, ускоряет темп до предельного, и Шинсо скулит, ощущая, что скоро подойдёт к кульминации. –Пожалуйста...–Речь даётся с трудом, дышать тяжело,–Ускорься... Ханта нагибается к уху Хитоши, прикусывает хрящик, вынимает пальцы и снова входит. Звуки становятся пошлее, громче, горячее, парень ускоряется, специально тихо стонет на ухо, распаляя Шинсо, и чувствует, как вязкая жидкость стекает по пальцам. Пальцами второй руки Серо впивается в ягодицу парня, зубами зажимает нежную белую шею, тихо рычит, делает последний, самый сильный толчок, кончает внутрь, слушая жаркие стоны. *** –Алло, мам? Да, привет, я домой еду. Прости, ты спала, да? –Так, дремала только, ничего, ничего... А ты чего так рано? –Ну, как рано, мам, ты чего?–Серо смеётся–Уже почти час. Автобус сейчас дождусь и мчу к тебе, мама моего сердца! –Хорошо, хорошо,–С того конца трубки слышится смех,–Жду тебя. Ханта прощается с матерью, вешает трубку. –Чтоб тебя за ногу, а, Ханта... Как же ты так всё проебал? В буквальном смысле, кстати. Парень смеётся от нелепости всего случившегося и диалога с самом собой. Автобус медленно выплывает к остановке из ночного тумана. Парень заходит внутрь, словно в сон, оплачивает проезд и мчит в холодную мартовскую темноту. Машина трогается, и мир спешит в ночь, а затем и в новый день. А Серо уезжает далеко от того, что произошло. Пока-пока, дурацкий секс.