Оригами

Уилл проснулся в полной темноте и даже не сразу понял, что на улице уже день. Он догадался об этом лишь через несколько секунд, когда заметил яркие полосы света на потолке, пробивающиеся поверх плотных штор. Ещё до того, как он оглянулся на соседнюю половину кровати, он уже почему-то знал, что Ганнибала там нет. Пошарив рукой около тумбочки, Уилл включил лампу и со старческим кряхтением сел, облокотившись на подушку. Нельзя сказать, что у него болело всё, но ломило почти везде, где только можно. Задница гудела, как после суток на унитазе при расстройстве желудка, укус нудно пульсировал прямо над соском, и отдавались болью все места, где Ганнибал без нежности хватал его руками. У него пылали даже губы, особенно там, где остались микроцарапины от напористых поцелуев и чужих зубов. Но это была приятная боль, сладковатая и желанная, как от слишком крепких объятий кого-то родного и близкого после долгой разлуки. Она пускала по его телу жизнь, вкус которой Уилл давно забыл. Откинув одеяло, он спустил ноги на пол и взглянул на тумбочку. Лист бумаги с лежащим на нём оригами в виде сердца нанёс ему намного больший душевный урон, чем укусы и синяки на бёдрах. Несмотря на то, что теоретически он был к этому готов, на секунду ему показалось, что его со всей силы ударили в грудь, выбив оттуда весь кислород и заставив сердце замереть. Уилл мгновенно вспомнил Ганнибала, стоящего на коленях за его спиной, и себя, просящего вставить ему член как можно скорее, и в нём вспыхнула какая-то стыдливая ненависть, обдающая жаром всё его тело. Он хотел и не хотел заходить так далеко. В отличие от Джека и кучки его послушных щенков Уилл понял, кто такой Ганнибал, как только получил в руки его биографию. Было непросто, учитывая внезапную симпатию Уилла и сильные чувства, исходившие от самого Ганнибала. Нет второго шанса на первое впечатление, и оно всегда становится определяющим аспектом дальнейших отношений. Он спас Ганнибала от смерти, ночевал около него в больничной палате, варил ему бульон и таскал по всей больнице, чтобы утолить жажду. Они общались так легко и свободно, как будто были знакомы с детства. В зоне личного пространства Уилла такого не было сто лет. Он ни с кем не говорил просто так, не обнимал, и уж конечно не прыгал в чью-то постель, очертя голову, после нескольких дней знакомства. Но Ганнибал с упорством ледокола легко пробил все слои защиты и причалил прямо к его сердцу. По сути, все носят костюмы. Даже Уилл делал это, подстраиваясь под общественное мнение и нормы этики. И Джек, и Беверли, и миллионы людей, которые облачаются в униформу своих профессий и начинают им следовать. Неизвестно, что хотел бы сказать нам на приёме доктор, если бы не следовал правилам. Или продавец в магазине, который вежливо нам что-то отвечает, мысленно душа прямо у прилавка за тупость или занудство. На работе мы изображаем одних людей, а дома других. Мы вежливы с родителями наших спутников, безумно правильны с собственными детьми и трудолюбивы перед начальством. Но мы не такие. Мы ленивые эгоисты. Наверное, не бывает и дня, чтобы нам не хотелось послать всех нахрен, забить кого-нибудь до смерти битой и лечь в кровать, забыв обо всём. Человек не бывает самим собой до тех пор, пока не попадает туда, где ему не место. Необитаемый остров, тюрьма или больница, где ты один и в чужих застиранных трусах. В больничной палате Ганнибал излучал эмоции, как неисправная трансформаторная будка электрические волны, и они были такими сильными, что Уилл не смог от них убежать. Ганнибал Лектер хотел, чтобы Уилл увидел его именно таким. Живым, настоящим и нуждающимся в нём и его компании. История про то, что Чесапикский потрошитель проходил мимо и решил поиграть — полная чушь, которую могут проглотить только Джек и его команда. Как и та, где он прятался в тени церкви, наблюдая, как Уилл размахивает пистолетом. Нет. Потрошитель всегда будет в центре внимания. Его вывернутые наружу творения, когда-то бывшие людьми, но превратившиеся в куски мяса, они уже не были человеческими останками. Они были жертвами великого Чесапикского потрошителя, лишившись даже имён. Они были, но и заголовки газет напишут, что Потрошитель снова дал о себе знать, а не о том, что погиб какой-то адвокат по имени бла-бла-бла. Даже криминалисты будут называть его пятнадцатой жертвой, не утруждаясь запомнить его имя. Понять Ганнибала Лектера и его мотивы — вот чего хотел Уилл Грэм. Хотел вновь увидеть того Ганнибала, который, истекая кровью и шатаясь от наркотиков, говорил о нём, а не о себе. Но добротный костюм психиатра не позволил этого сделать, и Уилл затащил его в церковь, чтобы убедиться, что он был прав. Он расставил эмоциональную ловушку, но что-то пошло не так, и он почти добровольно попал туда сам. Ганнибал зашёл так далеко, чтобы стать ему интересным, и Уилл не смог остановиться и зашёл ещё дальше. Он захотел увидеть все стороны Чесапикского потрошителя, который привёл его к себе сам и предложил свою любовь, но что теперь с этим делать, Уилл не представлял. Сценарий был совсем как тогда, когда Эбигейл, трясясь от страха, рассказывала ему о том, что помогала отцу заманивать девушек. Но, в отличие от Ганнибала, она была жертвой, а не охотником, и отчаянно нуждалась в защите. В чём нуждался Ганнибал, который ради любопытства позволил вспороть себе вены и повесить на крест, он до сих пор не понял. Протянув руку, Уилл бережно взял оригами и поднёс его к самому свету. Сомнений не было, это сделал Потрошитель. Искусство сборки модульного оригами, а сердце было именно таким, то есть, составленное из нескольких бумажных элементов, являлось одним из самых сложных и практически индивидуальным. Даже после того, как эксперты скрупулёзно его разбирали, собрать обратно ни у кого не получилось. Слишком тонкая работа, почти хирургическая. Пробежав пальцами по идеальным сгибам, Уилл отложил сердце и взял в руки записку. Почерк Ганнибала был каллиграфическим, но уверенным, как будто он писал так каждый день. «Дорогой Уилл. Прости, что вынужден был тебя оставить, но мне по-прежнему не хочется давить на тебя и твои решения. Я был открыт и честен с тобой, даже скорее безрассуден, но, к моему разочарованию, ты не сделал то же самое для меня. Я так долго жил с надеждой, что она приобрела почти физическую форму, и её потерю, я ощущаю как утрату чего-то близкого и родного. Я бы искренне не хотел, чтобы ты пережил что-то подобное. Ты хотел меня узнать и понять? Хорошо. На сегодняшний день я оставляю тебе свою жизнь, а себе забираю твою. Чувствуй себя как дома, отдохни и никуда не спеши, и может мы успеем всё исправить и не допустить ошибок. И возможно, вечером нас будет ждать тихий семейный ужин. Я же обещал накормить тебя, а я всегда держу своё слово. С любовью и пока ещё с надеждой, твой Ганнибал Лектер. P.S. Позавтракай, а уходя, возьми в прихожей ключ и запри, пожалуйста, дверь. Мне бы не хотелось быть ограбленным.» Уилл отложил письмо на кровать и медленно осмотрелся. Ганнибал ушёл, но предложил узнать себя до конца. Он в чём-то разочаровался? Всё это время рядом с Уиллом был заботливый и отзывчивый мужчина, и сложно было представить, что именно он вырывал лёгкие из живых людей и заставлял их страдать. Садист и психопат, маньяк и, возможно, каннибал, забирающий органы, как трофеи. Эту сторону Потрошителя Ганнибал решил ему показать? Или у Уилла есть выбор, с какой из версий Ганнибала он захочет продолжить общение? Спрыгнув с кровати, он поискал глазами на полу свои вещи. Он точно помнил, что бросил их ночью где-то здесь, но всё было убрано. Обойдя всю спальню, Уилл нашёл их на небольшой кушетке под вещами Ганнибала. Поверх его штанов и футболки лежали красный свитер и полосатые пижамные штаны. Взяв их в руки, он уткнулся в них носом и понюхал. Они пахли чистотой с лёгким ароматом какого-то дезодоранта. Настолько стать Ганнибалом Лектером? Надев только своё нижнее бельё, Уилл нырнул в красный свитер с V-образным вырезом на груди и свободные штаны. Всё оказалось ему немного велико, но в разумных пределах. Подтянув рукава и пижамные брюки, которые немного касались пола, прямо босиком Уилл вышел из спальни и направился в кухню. Огромный дом, даже днём погружённый в потёмки, встретил его тишиной и мрачностью. Уилл не жил при вечно работающем телевизоре или радио, но из-за постоянно шума от собак его дом казался живее и приветливее. Как и вчера ночью, он снова не смог понять, это часть жизни психиатра Ганнибала Лектера в добротном костюме, или действительно отражение его души. А вот кухня оказалась живее, чем спальня, из которой он только что вышел. Здесь даже был какой-то творческий бардак. Нет, там была чистота и порядок, не считая двух бокалов с остатками вина на дне, но в ней чувствовался хозяин дома и живое присутствие, в отличие от остального дома, напоминающего гостиничный номер без единой лишней вещи. Осмотревшись, он на секунду подумал, что в углу прекрасно смотрелись бы собачьи миски с водой и сухим кормом. Вспомнив, что он сейчас Ганнибал Лектер, Уилл без стеснения открыл холодильник и осмотрел полки. Желудок громко поддержал его идею плотного завтрака. Он достал яйца, ветчину в упаковке, помидоры, хлеб и разложил всё это на столе. Поиск сковородки и борьба с чужой плитой заняли ещё пять минут, и Уилл принялся за готовку. Осмотрев кофеварку, Уилл решил, что это уже слишком, поставил себе чайник и через двадцать минут сел завтракать. Моргнув, он увидел Ганнибала, который делал то же самое. Хозяин дома недовольно взглянул на грязные бокалы из-под вина, стоящие на стойке, и, отложив вилку, Уилл встал, быстро вымыл их и убрал в сушилку. После этого он вернулся и закончил свой завтрак. Перемыв за собой посуду, он вышел из кухни и остановился в гостиной с огромным обеденным столом в самом центре. Над настоящим и громоздким камином Уилл заметил картину, где лебедь пытается совокупиться с молодой женщиной. Одна из довольно откровенных копий утерянного шедевра Леонардо да Винчи «Леда и лебедь». Как можно повесить это там, где проходят торжественные ужины? Хотя другая копия, где у Леды из лебединых яиц вылупляются дети, не менее провокационна, но, по крайней мере, не так откровенна. Уилл снова моргнул и увидел торжественного Ганнибала во главе стола в чёрном костюме и с бокалом вина. Он был божественно красив, на его губах играет тонкая улыбка, и он внимательно смотрит на своих гостей, наблюдая за их реакцией. Все отводят глаза, делая вид, что не видят пошлой картины. Но суть ужина не только в том, чтобы ставить людей в неловкое положение. Уилл проходит и садится за пустой стол по правую руку от ментального Ганнибала. Тот всё ещё улыбается и приглашает гостей приступить к еде. «Да, Уилл, я из тех людей, которым не лень простоять шесть часов у плиты, чтобы приготовить шедевр и отдать его своим гостям». Чесапикский потрошитель, забирающий органы, как трофеи, очень любит готовить и кормить своих гостей? Человек, разделывающий людей, как свиней, двуличный психопат, получающий удовольствие от их страданий и унижающий их даже после смерти, вдруг получает наслаждение, наблюдая, как они едят? Уилл сглотнул и на мгновение почувствовал приступ тошноты. Каннибализм оказался не предположением, и если вспомнить шикарную кухню, чуть ли не основой творений Ганнибала Лектера. Уилл попробовал допустить себя в его мир сейчас, когда безумие и мотивы Потрошителя обрели более чёткие очертания, но не смог и поспешно покинул гостиную. «Когда я отсюда выберусь, то буду просто обязан пригласить вас на ужин, Уилл, чтобы вы поняли, о чём я говорю». Он побежал быстрее, как будто за ним кто-то гнался, и остановился лишь в кабинете, где они вчера рассматривали картины Ганнибала. Куча рисунков так и была свалена на небольшом столике, но сейчас Уилл заметил и другие. Они были сложены на письменном столе, и он не мог на них не взглянуть. Сев в глубокое кожаное кресло, он взял верхний рисунок и оторопело на него уставился. Там был изображён вчерашний он, лежащий в кровати Ганнибала и открыто предлагающий себя. Значит, Ганнибал ушёл не сразу, а лишь после того, как нарисовал то, что Уилл у него вчера попросил. Ему показалось, что этим Ганнибал дал понять, что слышит его и готов выполнять любые просьбы. Конечно, это была не «Леда и лебедь», и художник не сделал эротическую картину порнографической. Нарисованный Уилл с каким-то нереальным блаженством на лице лежал обнажённый в постели с поднятыми над головой руками. Всё, что было ниже пояса, было обозначено штрихами и контурами ног Ганнибала, сидящего на его бёдрах. Человек, на портрет которого сейчас смотрел Уилл, был счастлив и расслаблен как никогда. Он снова вспомнил вчерашнюю ночь, горячее тело Ганнибала, прижимающееся к нему, его руки и поцелуи, и понял, что утратил контроль над ситуацией и своими чувствами. Даже тело, которое внезапно покрылось мурашками, и член, снова оживший в его штанах, жаждали снова оказаться во вчерашнем вечере и упасть в объятия Ганнибала Лектера. Он бережно отложил рисунок и лениво поворошил те, что лежали под ним. Красивая блондинка с хищными чертами лица, соборы, наброски рук и частей тел — всё это неторопливо пролетало перед его глазами до тех пор, пока он не заметил что-то знакомое. Вытащив из-под вороха картин заинтересовавший его рисунок, Уилл положил его поверх остальных и удивлённо на него уставился. Эбигейл. Он и Эбигейл, сидящие на скамейке в светлом прогулочном холле больницы, заставленном высокими растениями. Уилл провёл рукой по листу, мгновенно вспоминая этот день и их разговор, как будто он совершил прыжок во времени и перенёсся в ту комнату. Их одежда и даже выражения лиц были переданы с фотографической точностью. Эбигейл сидит, съёжившись, теребя нашейный платок и стыдливо опустив глаза, вываливает ему о себе ту правду, которую он отказывался признавать. Сам Уилл рассержен и зол, но не на девушку, а как будто на весь остальной мир. Ему плохо, но он ищет в себе силы принять это и найти выход. Эбигейл слишком слаба, чтобы вынести это в одиночку. Несколько минут Уилл, не отрываясь, рассматривал рисунок, сначала пустив в себя, а потом стараясь прогнать воспоминания, пока безумное озарение не обрушилось на него холодным душем. Ганнибал был там, стоял где-то неподалёку, наблюдая за их беседой, и потом по памяти воссоздал эту картину. Он следил за ними. Он думал о них. Чесапикский потрошитель всегда находился поблизости и знал, что происходит. Уилл резко вскочил на ноги, чувствуя, как страх холодными струями вливается в его жилы, и, отбросив рисунок, бросился к выходу. Наступая голыми пятками на штанины и прыгая через ступеньки, он забежал в комнату и схватил письмо от Ганнибала, поспешно перечитывая его и ища скрытый смысл в каждом слове. «Я был открыт и честен с тобой, даже скорее безрассуден, но, к моему разочарованию, ты не сделал то же самое для меня». «Я так долго жил с надеждой, что она приобрела почти физическую форму, и её потерю, я ощущаю как утрату чего-то близкого и родного. Я бы искренне не хотел, чтобы ты пережил что-то подобное». Я бы искренне не хотел, чтобы ты пережил что-то подобное… На сегодняшний день я оставляю тебе свою жизнь, а себе забираю твою… Швырнув письмо на пол, Уилл буквально сорвал с себя свитер и штаны и кинулся к своим вещам. Через минуту он был уже готов и, сунув в карман оригами и побежал вниз, на ходу доставая телефон и вызывая такси. Его машина осталась у офиса Ганнибала, и ему предстояло сначала заехать туда. Он закрыл чужой дом, где ненадолго забылся и позволил себе помечтать, сунул ключ в карман куртки и выбежал на дорогу, ожидая такси. Через полчаса Уилл вырвался из городских пробок и оголтело нёсся в сторону своего дома. Несмотря на спешку, ему пришлось заехать в магазин, где он бездумно швырял консервы и крупы в тележку, у которой заедали колёса, и он чуть не снёс стеллаж с чаями, пока входил в поворот. Ещё через час он подъехал к своему крыльцу и бросился внутрь, с идиотской надеждой ища признаки присутствия Ганнибала. Всё было в том же виде, в котором Уилл и оставил перед тем, как вчера поехать к нему на встречу. Его здесь не было. Он сюда не приезжал. И значит, Ганнибал выбрал себе ту жизнь Уилла, о которой никто не знал. Не став терять время, он начал поспешно перекладывать продукты в рюкзак, набивая его под завязку. Собаки, заметив его действия, выскочили на улицу, активно бегая вокруг машины и оповещая о своей радости всю округу. Их ждала долгая прогулка и встреча со своими друзьями. В конце концов, Уилл собрал всё необходимое, загнал всю живность в машину и чуть ли не на юзах отъехал от дома. Выбравшись на проезжую часть, он повернул в другую сторону от Балтимора и погнал вперёд. Он волновался, злился на себя и на свою тугодумность, но мир Ганнибала Лектера действительно увлёк его, уводя от интеллекта и сущности человека, в дом к которому он пришёл сам. Уилл зашёл далеко, но как далеко теперь зайдёт Ганнибал, который раскрылся перед ним, но не получил желаемого в ответ? Насколько обидчив может быть человек, взявший на себя функции бога и лениво пишущий сценарии для чужих жизней? Через час пути Уилл свернул на просёлочную дорогу и спрятал машину в привычном месте, закрытом от посторонних глаз еловыми ветвями погнутых деревьев. Выпустив свою стаю из машины, он забросил рюкзак на плечи и уверенно вошёл в лес. Он ненадолго замер, убеждаясь, что за ним никто не следит, и, выждав пять минут, торопливо пошёл вперёд. Собаки бегали вокруг него, но не заигрывались, постоянно находясь в зоне видимости. Уилл шёл быстрее обычного, не в состоянии справиться с волнением, но лес был слишком диким, чтобы он мог бежать. Здесь не ходили и не гуляли люди, и вся земля была завалена поваленными сухими деревьями и сломанными ветками. Он не хотел упасть и подвернуть ногу. Не сегодня. Не сейчас. Деревья росли всё чаще, заслоняя кронами небо и нагнетая внезапную темень, но скоро Уилл увидел место, к которому так спешил. Забор начался неожиданно, как всегда, просто возникнув перед ним и заградив путь. Этот дом, спрятанный в непролазной чаще леса, оставил ему отец, после того, как умер здесь в полном одиночестве. С годами Уилл всё чаще думал, что он не сильно отличается от своего отца, к старости полностью отказавшемуся от общения и контактов с людьми. Уилл привозил ему сюда продукты до самой смерти, и об этом доме никто не знал. Собаки, которые добрались до калитки быстрее него, уже громко лаяли, устроив привычную перекличку со своими собратьями, запертыми внутри. Уилл остановился перед входом и, отодвинув небольшую дощечку, нажал на звонок. Его сердце билось, как сумасшедшее, и он не отрывал глаз от красного огонька, молясь всем богам, чтобы он стал зелёным. Огонёк моргнул, и раздался щелчок, открывающий дверь. Он не успел даже толком открыть калитку, как собаки гурьбой бросились внутрь, забегая на чистый и уютный дворик. Уилл практически въехал внутрь на их спинах и захлопнул за собой дверь. Он опустил на землю тяжёлый рюкзак и тревожно осмотрелся. Перед ним стоял добротный бревенчатый дом, полностью оборудованный для жизни в лесу. В углу участка работал генератор, в другом был вырыт колодец, а у забора стоял лежак и были разбиты небольшие грядки. Дверь в дом распахнулась, и на крыльцо выбежала девушка, с улыбкой махнув ему полотенцем и начиная поспешно спускаться по ступенькам. — Уилл, — весело сказала она, подходя и на секунду крепко обнимая его за шею. — Я так рада тебя видеть. — Эбигейл, — облегчённо выдохнул он, покачнувшись и устало усаживаясь прямо на свою рюкзак. — Я волновался за тебя. — Волновался? — поморщила нос девушка. — Почему? — На это были свои причины, — ответил он, продолжая сидеть на продуктах, будучи не в силах подняться. — Один человек, кажется, он догадался о том, что мы провернули, и я подумал, что он может тебе навредить. Эбигейл беззаботно рассмеялась, так, как умеют это делать только дети и сумасшедшие, и, отойдя на несколько шагов, снова помахала ему полотенцем. — Ты говоришь о докторе Ганнибале Лектере? — спросила она. — Не беспокойся, он не желает мне зла и обещал не выдать меня полиции. — Что? — прошептал Уилл, медленно вставая на ноги. — Ганнибал? Ты знаешь его? — Конечно, разве не ты прислал его сегодня сюда? — искренне удивилась Эбигейл. — Он приехал ещё днём, но уверил меня, что и ты скоро подойдёшь. Мы готовили ужин и ждали твоего прихода. Уилл беззвучно открыл рот, пытаясь что-то сказать и сделать, но скованный каким-то страхом и дурным предчувствием не мог даже пошевелиться. Где-то внутри дома скрипнули половицы, и на пороге появился Ганнибал в фартуке и с большим ножом в руке. Он вновь был великолепен, несмотря на то, что его окружали деревенская простота и серая убогость. Розовая рубашка с закатанными рукавами, яркий галстук, свободная жилетка, чёрные брюки и, о боже, спортивные ботинки. На фоне деревянной двери он был похож на дорогую куклу Барби, которую случайно поставили среди игрушек позапрошлого столетия. Ганнибал едва заметно кивнул ему головой и перевёл взгляд на Эбигейл, которая стояла между ними. — Эбби, ты меня чуть не подвела, — строго сказал он, недовольно сдвинув брови. — Услышав, что пришёл Уилл, ты выскочила из дома и оставила соус на плите. — Ой, — вздрогнула девушка, тут же бросаясь в сторону дома. — Простите, доктор Лектер, я… Она попыталась проскочить внутрь, но Ганнибал перехватил её, без усилий останавливая и преграждая путь. — Нестрашно, — тут же смягчился он, улыбаясь и приобнимая её за шею рукой, в которой держал нож. — На первый раз я спас твоё блюдо, но больше такого не повторится. Нужно научиться делать всё ответственно и хорошо, или не делать совсем. Даже приготовление соуса не допускает халатности, особенно, если ты готовишь его для других. — Извините. — Я уже не сержусь, — ещё добродушнее сказал Ганнибал, ласково потрепав её по щеке. — Тем более, я успел выключить плиту и спасти твой шедевр. Теперь беги и накрой на стол, как я тебя учил, а нам с Уиллом нужно кое-что обсудить. Совершенно без споров и недовольства, которое постоянно проскальзывало в их с Уиллом общении, Эбигейл послушно кивнула и мгновенно скрылась в доме. Ганнибал проводил её пустым взглядом, повернулся и медленно спустился с крыльца. Смахнув с лезвия ножа прилипший к поверхности кусочек зелени, он взглянул на Уилла и тонко улыбнулся. — Здравствуй, родной, ты снова никого не подвёл и успел прямо к семейному ужину.