Золотой век

Мой город, конура для злых собак Мне стал чужим Над головой висит дорожный знак Иду сквозь дым Мои друзья меня не узнают Глядят в глазок Стальные двери берегут уют От грязных ног Я в незнакомом городе одна А где мой дом? Теперь на этом месте лишь стена А в ней пролом Стою, облокотившись на забор Лицом к стене Наверно все, что было до сих пор Приснилось мне…

Flёur — В незнакомом городе одна

Женский монастырь во имя иконы Божией Матери Всецарица был одним из тех мест, которые любила посещать ее тетя — Татьяна Логвинова. Анна же приходила сюда исключительно ради лебедей. Все, что касалось религии, вызывало необъяснимое чувство отвращения внутри ребер. Сейчас она не знает, в глубине души, какова ее позиция на самом деле, но она не верит ни в какие догматы, ей не нравится официальные церкви (особенно те, которые сильно сращены с государством или отличаются, главным образом, обрядовостью или фанатизмом). В то же время она не может представить себе вселенную и человеческую жизнь без какого-то осмысляющего, без источника духовной теплоты, лежащей вне материи и законов. Вероятно, такое чувство можно назвать своего рода религией. «Ты ничего не понимаешь, глупая девчонка! Ты совершенно ничего не знаешь о Боге!» — Анна усмехнулась, вспоминая красное от ярости лицо отца. В семье Спенсер было много людей, воодушевленно и с фанатизмом помешанных на религии. И как так случилось, что одному англичанину приспичило познакомиться с ее матерью?.. «Умереть за религию еще не значит доказать, что эта религия истинная и божественная; это доказывает, в лучшем случае, веру мучеников в то, что их религия такова. Какой-нибудь энтузиаст, идущий ради религии на смерть, доказывает разве только, что религиозный фанатизм часто может быть сильнее привязанности к жизни». Когда она молила о помощи, Бог молчал. А если спрашивала, почему он молчал, всегда слышала: «Ты не так молишься и ты не так веришь!» А если тебе плохо в церкви, то ты либо одержима, либо сильно грешна. В голове возник яркий образ одного персонажа. «Уж Гриффита Бог точно услышал». В этот день Анна так и не зашла в церковь. Ее вера не была столь крепка, как у семьи. Снова колющая мигрень и чувство, что на тебя выливают три галлона азотной кислоты, замораживают душу и тело, сохраняя на века. Очень неприятно, но просто ласковая трепка по сравнению с головной болью. Голова почти не заболела. «В конце концов, — мрачно подумала Анна, — я к этому даже привыкла». Алтарь. Медный звук колокола, расходящийся по окрестностям. Десятки людей, благоговейно приникших лбами к полу. Монотонный голос проповедника, вгоняющий в сон. А за окном — клочья белого тумана, ползущего по улице. Хорошие видения. Жаль только, что бессмысленные. Бессмысленные для нее. Бежать от прошлого — бессмысленно, окунаться в воспоминания, словно в ямы под ногами тоже. Ей не хотелось вспоминать, кем она была несколько месяцев назад. Слабым и забитым человеком, поставившим на себе и своем будущем крест. Анна из прошлого боялась людей и групп в ватсапе, боялась внимания посторонних и не могла воспринимать комплименты в свой адрес. Ну как? Как такая уродина, как она, может хоть кому-то понравиться? Как хоть кто-то способен полюбить такое?.. Мерзкое существо. Мать всегда говорила, что она полная и искала много безрезультатных способов, чтобы дочь похудела. Были даже поездки к гадалкам. Анна из прошлого ненавидела саму жизнь и Бога за то, что она есть. Ее фотографии остались в 2011 году. Там была радостная девушка-солнце, а не забитая всеми и напуганная уродина. Родители постоянно сравнивали ее с кем-то, подпитывая чувство ненависти к себе. Анна мечтала стать художником, но никогда красиво не рисовала. Критика от посторонних попросту что-то в ней ломала, а сил идти дальше, оставаясь совершенно одинокой, не было. Да, родители были всегда, да, отец мог выслушать ее, но обнять — никогда! Всему находилось свое оправдание: «Вот, будет у тебя парень, обнимай его!», «Я устала! Не подходи ко мне!» Анна чувствовала, что была совершенно одна, а мир жил и будет продолжать существовать после нее. Если бы ее не было, то?.. Писать или отправить сообщение кому-то — было равносильно подвигу. Она до последнего тянула резину, чтобы этого не делать. Тревога нарастала внутри так, что, если бы ей предложили гильотину или жизнь, она бы выбрала первое, не задумываясь. Легче умереть, чем жить. Смерть — это единственный выход. Другого Анна не видела. Такие люди, как она, недостойны жизни! Спенсер ненавидела город. Этот муравейник с клопами, где у каждого свое мнение и все только и делают, что норовят задеть или зацепить; она ненавидела школу искусств со старым и противным преподавателем. Даже когда ознакомилась с аниме и мангой. Жизнь не стала казаться сахаром. Наоборот, за одной проблемой непременно шла другая. Чтобы сломать, чтобы добить ее. Она всегда сожалела о сказанных ею словах. Многократно прокручивала в голове ситуации, обвиняя во всем себя, даже когда считала, что заслуженно обвинила того или иного человека. Чувство вины снедало изнутри. Вот почему, когда она осталась совершенно одна в квартире, а время застыло, Спенсер просто решила, что пора все закончить. В тот промежуток времени Анна тоже винила во всем только себя и Бога, ведь, по велению ее слов и мыслей, никто не пришел к ней. Она была одна в квартире родителей. Совершенно одна в аду из собственных мыслей, в то время как ее парень был у ее подруги. Это она узнала потом. Все всегда выясняется потом, а когда тебе кто-то нужен, не стоит надеяться на чудо. Никто не придет спасать. В этом мире, как и в мире берсерка, не существует доброго Бога. — Так значит, — Анна трижды провела языком по небу, стараясь дышать ровно. Выученный в далеком детстве способ держать себя в узде. Так. Вроде полегчало. Логвинова шагнула ближе и доверительно заговорила, заглядывая ей в глаза: — Насколько я знаю, а я точно знаю, сына у моей сестры никогда не было. Были только неправильные отношения. — Обычно после этих слов начинался перечень плохих качеств ее отца. Джон Спенсер, конечно, не подарок; не всякая особа женского пола могла его вынести. Кому захочется жить в клетке с золотыми прутьями? Но было в их вражде с Татьяной Анатольевной что-то еще доселе скрытое за занавесом. — У моей сестры и до него были отношения с одним интересным человеком, но она выбрала твоего отца. «Жаль, что его одержимость наследником ни к чему хорошему не привела. Он сломал тебя, Анна». Несмотря на свой возраст, Татьяна Логвинова предстала полной жизненных сил и прямолинейной. В отношениях с людьми это, скорее, портило все, чем помогало. Женщина несколько удивилась приходу племянницы. Даже насторожилась, когда, заключив последнюю в объятия, не получила ответной отдачи. Никакого тепла — один скользкий холод. И эти глаза, о да. Она хорошо помнит, как этот чертов Спенсер смотрел на нее. — Не смотри так на меня. — Ее голос стал намного резким. Девушка недоумевающе моргнула несколько раз. — Ты… очень сильно похожа на своего отца. Не думаю, что выдержала бы еще одного такого… племянника. Чай в кружках начал потихоньку остывать. Анна немного поежилась из-за дуновения слабого ветра. Открытое окно. Солнце. Звуки мира, существующего за пределами этого места, немного успокаивали. И почему ей все казалось таким угнетающим год назад?.. — Я могу остаться сегодня у тебя и просто поговорить?.. Мы давно не разговаривали, и мне нужно у тебя кое-что спросить… Прошлой Анне хотелось быть услышанной. Нынешней Анне слова не нужны.

***

Ястребы остановились недалеко от границы, на высоком холме. Место для лагеря подходило идеально: во все стороны тянулась бесконечная равнина, покрытая каменными россыпями, никакой враг не мог подобраться незаметно. Едва лошади были расседланы и накормлены, как воины стали собираться на вершину холма. Никто ничего не говорил, не объяснял, никто никого не звал. Все происходило само собой. Все знали, что разговор давно назрел. Все знали, что сейчас будет решаться судьба Ястребов. И все знали, что после слов Вайлда ничего хорошего ожидать не приходилось. Каска забралась на камень и пробежалась глазами по затихшим воинам. Пришли все, помогли добраться даже тяжелораненым. В первых рядах находились Пиппин, Джудо и Коркус. За спиной Каски хмурился Гатс, время от времени он косился назад, туда, где дремал в фургоне Гриффит. Каска знала, что должна рассказать Ястребам все, но… Стоило заглянуть в глаза этим людям — глаза, переполненные тоской и безысходностью, — как горло будто сдавили чьи-то пальцы, и она не смогла вымолвить ни слова. Опустив взгляд, Каска стояла в полной растерянности. Она не могла сказать им правду и лишить тем самым последней надежды. Это было выше ее сил. И она вдруг поняла еще кое-что. Да, у нее теперь был Гатс. Для нее этот год оказался не только годом потерь. Она обрела человека, который мог позаботиться о ней, человека, о котором могла заботиться и она. Да, она обрела надежду и… будущее. Но что осталось у этих людей? Что осталось у Ястребов? Они разом потеряли все: командира, надежду, будущее. Так может ли она сейчас уйти? Просто взять и уйти вместе с Гатсом? Уйти, бросив этих людей на произвол судьбы? Всех тех, с кем она делила беды и радости несколько последних лет. Всех тех, кто сражался весь этот ужасный год бок о бок с ней, сражался ради Гриффита и ради банды Ястребов… Каска не знала, что нужно делать, и не знала, что можно сказать. Она просто стояла и молчала, ощущая, как ее сердце обливается кровью. Затянувшееся молчание прервал Коркус: — Так это правда? — спросил он. — Тот бред, что нес тот обезьяний демон? Воительница молчала. Коркус сплюнул и двинулся к фургону. — Никакого толку от тебя! Ну и прекрасно, я все узнаю сам! — Гриффит не ответит тебе, — бросил ему вслед Джудо. — Это невозможно. — Он шутит, да? — Коркус повернулся к Каске. — В тюрьме, конечно, было не сладко, но… Заметив, как задрожали губы Каски, Коркус запнулся. — Да что же это такое! — визгливо заорал он. — Что же нам делать, а? Гриффит вернулся, но мы, оказывается, ничего не можем, да? Я не знаю, почему он стал преступником, но весь этот год мы прятались по лесам, как жуки, больше половины наших друзей погибло, но даже тогда, даже тогда мы верили… Мы верили, что Гриффит вернется! Но что теперь? Что нам делать теперь?! Коркус дико засмеялся. Выхватил меч и ударил по ближайшему камню. Клинок с жалобным звоном разлетелся на части. Мертвым взглядом за пролетевшим лезвием проследил Гатс. В сердцах ударил кулаком в камень Джудо. Запрокинул голову Пиппин, отчаянными гримасами пытаясь удержать слезы. Многие из Ястребов уже плакали, не стесняясь… Коркус обессилено осел на землю. — Но ведь я так и знал, — устало пробормотал он. — Я знал… Я чувствовал… Я ждал чего-то подобного… Так значит это… Это… Это был конец. Каждый понимал это, но сказать вслух не решился никто. Люди угрюмо молчали, и только ветер завывал над равниной. Колыхалась пожухлая трава, трепетали волосы людей, хлопала парусина фургонов. Ветер как будто исполнял реквием по банде Ястребов… — Но что же нам делать? — К Каске подошли несколько человек. — После всего этого? Ястребы не могут исчезнуть, ведь у нас есть командир, Каска… — Ястребы существовали только из-за Гриффита, — послышался резкий голос Джудо. — Каждый из нас это понимает. Особенно те, кто еще здесь. Мы выжили, потому что Каска сделала невозможное… И хватит ныть! — Но… она… мы… — В глазах людей блестели слезы. Стиснув кулаки, с камня поднялся Гатс, но Каска жестом остановила его: — Дай мне немного времени. Она обвела Ястребов внимательным взглядом. — У нас есть еще время, — сказала она. — Подождем, пока подойдут остальные. А я… я подумаю о том, что нам делать дальше… Уткнувшись глазами в землю, Каска двинулась к фургону Гриффита, вслед за ней кинулся ошеломленный Гатс. — Эй, подожди! — В его голосе слышалось недоумение. — Что значит «подумаю»? Этого не может быть, потому что… — Помнишь, что ты сказал однажды? — спросила Каска, не поворачиваясь. — Ты сказал, что закончишь войну, которую начал. Ты сильный, ты можешь это сделать. Но… но есть война, которую даже ты не можешь закончить… Каска бросила на него взгляд, исполненный боли, затем кивнула в сторону повозки. — Ты можешь сказать это Гриффиту? — спросила она. — Прямо сейчас?.. Люди такие слабые, поэтому они так цепляются за свои мечты. Но те, кто потерял все… — Она взглянула на вершину холма. Большая часть Ястребов осталась сидеть там. На их лица было больно смотреть. В траве тускло поблескивало брошенное оружие. — Можешь ты что-нибудь сделать для них? Сказать им несколько слов и подбодрить? — Каска порывисто шагнула к Гатсу и уткнулась ему в грудь. — Я просто хочу быть с кем-то… — прошептала она. К горлу Гатса подкатил тугой ком, и он крепко прижал Каску к себе. Гатс молчал, но его тепло, его сила как будто перетекали к ней, и терзавшая ее сердце боль отпустила. Так они стояли долго, стояли, совершенно не замечая блестящих в полутьме фургона глаз.

***

Джудо стоял, скрестив руки на груди у одного из деревьев. Желтые листья кружили в воздухе, подул слабый ветерок. Юноша глубоко вздохнул. Казалось, мир существовал отдельно от всей этой ситуации. Плохо только им. — Джудо! Есть ли хоть какой-то способ?.. Хоть что-то?.. — вопрос вырвался у Каски непроизвольно. Снова. — Хм… — он с неподдельной усталостью уставился на собственные сапоги. — Я понимаю твое беспокойство, но… Речь идет не только о состоянии физическом, но и о духовном. — Что? — воительница уставилась на него, словно впервые видела. — Но Гриффит… Гриффит же!.. — Просто человек, не Бог?.. Ты это хотела сказать?.. Прости, это было слишком грубо. — Медленно опустившись на землю, он запрокинул голову и провел по волосам рукой. Каска, не задумываясь, села рядом. — И все живое остается без изменений после нас. — Джудо, что ты… — Гриффит подвергался пыткам целый год. «Как ты думаешь, в каком он будет состоянии?» Каска не замечает ничего, кроме Гатса. Гриффит не замечает ничего, кроме Гатса. Коркус снова напился, а Пипин замолчал, Рикерта рядом нет. Джудо остался один. Сейчас он с досадой обвинял себя, что так и не успел попробовать вино. Трезвость не помогла найти выход. Какая досада?.. «Если бы Бог существовал, мы бы не знали, что такое похмелье. Еще у Бога обязательно были бы сиськи. Не такие, как у Марты. И с упругими боками, но не как у свиньи! Еще много вина и чтобы оно не кончалось! И рылом Бог был бы лучше Гатса!» Юноша рассмеялся, вспоминая слова Коркуса, однако напряжение внутри никуда не хотело исчезать. — У меня есть одна идея и одно условие. Просто доверься мне и не мешай.

***

Каска доверяла Джудо, но не доверяла «его другу». Воительница несколько раз обошла незваную гостью. Во всяком случае, это была инициатива Джудо. Привести «кусочек света в кромешную тьму». — Я как бы все понимаю, но кто или что? — после пережитой череды нападений она больше не могла так просто довериться какому-то незнакомцу. — Просто доверься мне. — Джудо больше беспокоили сосредоточенность и — в некотором смысле — одержимость Гриффита Гатсом и Каской. Еще его не покидало угнетающее чувство в груди. Словно что-то плохое вот-вот должно произойти. Он глубоко вздохнул. Джудо не верил в чудо. Чудес в его жизни было мало. Меньше радости его ждало, когда гостья оказалась в фургоне и должна была остаться наедине с Гриффитом. Взгляд, которым граф потчевал всех, кто видел его в таком состоянии, оставлял неприятный осадок, но юноша привык. — Гриффит, это Энн, Энн, это Гриффит. Джудо понимал какого это. Жалость, с которой на тебя смотрят и беспокоятся о тебе, иногда вызывает рвотные позывы и раздражение. Гриффит был из тех, кто купался в лучах славы, а не из тех, кто был таким, как он. К жалости невозможно привыкнуть. Ястреб остановил свой взгляд на хрупкой женской фигуре. Он просто хотел тишины. Разглядев ее глаза, Гриффит перевел задумчивый взор на Джудо. Тот растерянно с идиотской ухмылкой произнес: — Она слепая. Она не может тебя видеть. «Да разве?» Ястреб еще не настолько лишился рассудка, чтобы не предавать элементарным вещам значения. Во-первых, Джудо ее не завел под ручку и не открывал перед ней полог. Она это сделала сама. Во-вторых, как слепой человек может с деланной уверенностью раскладывать все, что есть в сумке, и не ошибаться?.. Девчонка слишком уверена в своих действиях, в которых не было совершенно никакого смысла. Зверобой, мелисса, мята, валериана, душица, боярышник. Их используют для приготовления напитков, фитованна с валерианой, еще делают специальные подушки. Все эти травы лишь успокаивают нервы и преодолевают бессонницу. — Я хочу, чтобы ты это увидел сам.