Хрупкие вещи

Когда ты стоишь у этой черты, Из тысячи слов есть всего четыре.

– Сиди, – Дима в последний раз проверил веревки и потрепал Андрея по щеке. Андрей улыбнулся, наверное, по привычке. Гуанако столько раз уже видел эту его улыбку, она никого не обманет. Андрею страшно. – Эй, чего морщишься? – удивился Дима. – Я еще ничего не сделал. Он и вправду еще ничего не сделал – только проверил веревки, крепко ли держат. Проверил и дрель. Дрель была ярко-желтая, вся нарядная, как подтяжки его, как цветные заплатки на джинсах, и исправно жужжала, когда Дима держал аккуратную черную кнопку. От этого звука у Андрея стекленеет что-то в глазах, но улыбка – улыбка по-прежнему остается. Андрей просто не знает, чего ему ждать. Гуанако вот ждет, когда Дима уже рассмеется, скажет – что, Андрей Эдмундович, обосрался? – и они наконец-то его отвяжут, и все вместе сядут поговорить. Попиздят в атмосфере доверия. Гуанако сам вязал для него узлы. Дима примерился дрелью к внутренней стороне бедра, затянутого форменным сукном. – Не надо, – сказал Андрей. – Там артерия. Я умру через три минуты. Андрей весь – фарфоровый, аккуратный и как будто уже неживой. – Три минуты – это очень гуманно, – ответил Дима. Гуанако щелкает зажигалкой. Гуманисты, блядь, собрались. Когда-то Андрей прострелил Диме ногу – первый пункт в небольшом, но ужасно емком списке всяких поганых вещей. Медицинское образование вообще позволяет делать с людьми много всяких поганых вещей – у кого как фантазии хватит. А вот Дима так и не поступил на мед, и поэтому не допустит дурного. Дима однажды сказал Гуанако, что много думал о сходстве дрели и пистолета. Дима сверло чуть-чуть передвинул, помотал головой – не то. Передвинул еще, чуть повыше колена, на второе – оперся ладонью, и задумчиво пальцами постучал. Поднял на Андрея глаза. Подмигнул ему: - Ну, поехали? И включил. Расходятся брюки и белая кожа бедра. Андрей больше не улыбается. Андрею, наверное, даже уже не страшно, ведь он тоже расходится – улыбка – фарфоровый – трещинами – Этот звук, должно быть, треск ткани. Это дрель так кричит. Дрель сминает мышцы в сплошную рвань. Дрель — не для тонкой работы, все мягкие ткани, одежда и кожа – все наматывается на сверло. Дрель моментально доходит до кости, но дробит ее так бездарно, беспомощно. Это дрель так кричит. Кричит дрель, а страшно становится Гуанако. - Дим, оставь, - почему-то он просит, луженой моряцкой глоткой нетрудно переорать, но что к этой просьбе добавить, чтобы Дима не только услышал, но и остановился? Не марай руки? Давай, я сам? Дрель, наверное, неисправна, иначе с чего бы ей нагреваться так быстро… Гуанако механически щелкает зажигалкой, но идея провальная: этот запах не перебить табаком. Атмосфера доверия, бляди. Недавно Дима убивался из-за подшефного студента, который неудачно и насмерть ударился головой. На Колошме – опекал людей в изоляторе, заключенных, охранников, не разбирая – даже тех, кто проверяли его на сговорчивость на столе для допросов. Раздобыл единственный пистолет, но отдал его Гуанако. Дима не умеет стрелять. Дима не должен уметь стрелять. Это все-таки дрель кричит, ей страшно быть пистолетом. Бедро расходится, белым и красным, красного больше – это брызги, веселые, яркие, как салют в честь Большого Переворота. Белое – это, наверное, кость. Но с живым человеком так не бывает, белая кость обглодана и отмыта солнцем, белая кость – давно мертвая кость, белого вообще нет. Белое – это миф, хуета о загробной жизни. Белый цвет – чистый цвет, скальпелем было бы чище. Дима заботливо опирается свободной ладонью о целое колено, и ничто ему не мешает, ни звук, ни запах, ни брызги в лицо. Вот сейчас доберется выше, и Андрей все-таки здесь умрет. Умирать на портовых складах, должно быть, как-то особенно неприятно. (А ремень в почти новых, в конце лета купленных джинсах, сидит как влитой и с трудом поддается из петель.) - Хочешь, лучше выебем его всем Портом? Хочешь – сам его выеби, только, блядь, прекрати. Лица Андрея уже не видно – заостренное, серое, с него ссыпался весь фарфор. Скальпелем было бы чище, но Диме не надо ни чище, ни скальпель, ни нож, ни отвертку, ни ебаться, ни молоток. Дрель – не инструмент для хирурга. (Ремень – тоже, конечно, не жгут.) Дрель похожа на пистолет единственно тем, что удобно ложится в руку. Какого калибра должен был быть пистолет? Это с Димой случилась сотня плохих вещей, это Диму пытали, заставляли стрелять в людей, Андрей – выходец с медицинского, крыть тут нечем. У Гуанако нет аргументов. Нет даже права просить. Но он в жизни за Диму так не боялся.