draw me like one of your french girls

Субин предупреждает, что совершенно не ориентируется по городу — когда Ёнджун называет адрес своей студии, он просто говорит что-то типа: — Попытаюсь прийти вовремя, но не обещаю. Я могу заблудиться даже в двух домах, так что… Поэтому Ёнджун предлагает заехать за ним, чтобы они вместе добрались до места на метро, и на следующий день после занятий предупреждает свою команду, чтобы никто не занимал студию. Вообще видеть Субина вне обстановки его квартиры, не на фоне увешанных картинами стен, очень странно: он кажется очень обычным (вроде как такой же прохожий, как и все остальные) и настолько же необычным одновременно. Даже если бы Ёнджун его не знал, взгляд за него бы все равно зацепился — хотя бы из-за серьги в виде очень натуралистичного сердца и грязных грифельных разводов на белой футболке с кадром из «Леона». Уже в вагоне метро Субин привычным жестом выуживает из рюкзака скетчбук и, примерившись, начинает зарисовывать на чистом уголке сидящую напротив девушку. Смотреть на то, как из размашистых уверенных штрихов складываются черты — просто невероятно. Ёнджун переводит взгляд с рисунка на модель: та, кажется, уже заметила, что ее рисуют — видно по расправленным плечам и легкой улыбке, а еще заинтересованным взглядам в сторону Субина. Ёнджун быстро отвлекается на телефон, а когда они подъезжают к нужной станции, Субин просто кидает скетчбук и карандаш обратно в рюкзак и встает. Ёнджуну даже становится немного неловко — настолько разочарованное у этой девушки выражение лица. — Ты должен был отдать ей рисунок, — говорит он, когда они поднимаются на поверхность. Субин смотрит на него недоумевающе. — Почему это? — Ну, хороший тон — отдавать рисунки тем людям, которых ты рисуешь. По крайней мере, в общественных местах. Не знаю, я видел, что обычно так и поступают. — А мне кажется, что хороший тон — отдавать рисунки, которые удались, — бормочет Субин, и Ёнджун закатывает глаза. — Опять ты за свое? — Я объективен. — Неправда. — Правда. Ёнджун протягивает руку. — Давай я посмотрю и выскажу свое экспертное мнение. Субин зачем-то прикрывает рюкзак руками, как если бы Ёнджун собрался отнимать его скетчбук силой, и густо краснеет. — Нет. Странно так — Ёнджун-то думал, что они уже прошли ту стадию, где Субин стеснялся показывать ему свои рисунки. Тем не менее, он не давит и просто вскидывает руки перед собой. — Ладно, но ты меня не переубедил. Ты бы видел, с каким разочарованием она на тебя посмотрела… Субин хмурится. Ёнджуну хочется припугнуть его ранними мимическими морщинами, но он сдерживается — Субин выглядит просто очаровательно, когда принимает такое озадаченное выражение лица. — Почему? Потому что я не отдал ей рисунок? — Может быть. Мне кажется, она рассчитывала еще и на номерок, так что… — Номерок? Ёнджун не хочет нарушать его личное пространство, но как же хочется поднять руку и разгладить хмурые складочки между его бровями… — Не знаю, если бы меня рисовал в метро какой-нибудь красивый парень, я бы тоже понадеялся, что он оставит мне свой номер. Субин розовеет. — Я делаю так постоянно, но ни разу не замечал, чтобы людей это разочаровывало… Ёнджун качает головой. Все это время, пока они шли по улице, Субин смотрел только на него и едва не врезался в парочку людей и в один столб. Не сказать, что он вообще отличался внимательностью. Когда они наконец добираются до студии, Ёнджун говорит Субину устраиваться поудобнее, пока сам переобувается и собирает волосы в маленький куцый хвостик, чтобы не мешались. Субин немного жалуется на то, что освещение слишком холодное и ненатуральное, но все же устраивается на полу у зеркала со скетчбуком на коленях, предварительно установив треногу с телефоном. Это немного смущает. В смысле — Субин занял самую лучшую позицию для обзора, конечно, а еще Ёнджун вполне осознанно танцует именно для него, но все же это ощущается очень по-особенному. Он берет себя в руки, глядя только на свое отражение в зеркале, выкладывается как всегда на полную (и даже чуть больше), но нет-нет, да невольно бросает на Субина короткие взгляды. Субин рисует, наверное, первые тридцать секунд, но потом отвлекается от своего скетчбука и просто наблюдает за Ёнджуном, подперев рукой подбородок. С одной стороны смущает. С другой — ужасно лестно. Трек подходит к концу, Ёнджун тянется к телефону, чтобы остановить музыку, и садится на пол — отчасти чтобы отдышаться, а отчасти — чтобы не возвышаться над Субином. — Ну как? Субин коротко смотрит в свой скетчбук. — Очень классно. Ты удивительно гибкий. — Ты нарисовал что-то? Можно посмотреть? Субин снова опускает глаза на свой рисунок и сдвигает брови к переносице. — Эм-м, об этом… Мне немного мешает твоя одежда. Ее слишком много. Ёнджуну кажется, что он неправильно его расслышал. — Что, извини? — Ну, одежда, — вздыхает Субин, а его уши опять начинают розоветь. — Типа, было бы супер классно, если бы ты надел что-нибудь облегающее, чтобы я мог видеть твое тело. Или снял одежду, не знаю… Нет, все-таки правильно. Ёнджун в замешательстве хмурится, откидывая волосы с лица. Вполне логично, но он о таких технических нюансах не подумал, одевшись как и для любой другой практики — в мешковатые джоггеры и просторную футболку. — Ты хочешь, чтобы я разделся? Мне станцевать для тебя голым? — О боже, — стонет Субин, пряча лицо в ладонях. — Ладно, забыли. — Нет, я-то могу, только давай сначала закроем дверь на замок… — Нет, теперь, когда ты выразил это в таком ключе, это звучит ужасно странно. — Это не будет странным, если ты не будешь вкладывать в это подтекст. Субин смотрит на него и вздыхает. — У меня не получается не вкладывать подтекст. — О, значит, ты видишь меня в каком-то особенном свете? — Судя по всему, да. Ёнджун давится воздухом. Он привык флиртовать по поводу и без — иногда дурашливо, а иногда и нет. У него отлично получалось — и обычно в разговоре с ним смущался его собеседник, а теперь его кокетство обернулось против него же. И он, кажется, впервые не знает, что сказать. Субин вздыхает, ерошит волосы на затылке и снова берет в пальцы карандаш. — Ладно, давай ты просто займешься своими делами и не будешь обращать на меня внимание, окей? Практикуйся или что там, а я пока порисую. Можешь остаться в одежде. Спасибо. Ёнджун поднимается на ноги, бросает взгляд на свое отражение в зеркале и понимает, что он совершенно красный. Кажется, он попал.

***

— Слушай, — говорит Ёнджун осторожно. — Вы с Субином друзья, да? Тэхён мигом опускает палочки и смотрит на него с подозрением. — Скорее, знакомые. Что-то случилось? — Нет, все в порядке, — качает Ёнджун головой. — Мы встречаемся три раза в неделю, вроде он делает успехи… Просто я хотел узнать, насколько близко вы знакомы, вот и все. Тэхён немного ковыряется в своей лапше палочками, а подозрительность с его лица никуда не девается, когда он говорит: — Когда он еще ходил на пары, на первом курсе мы вместе посещали историю искусств. Он классный парень. Талантливый, но с самооценкой беда. Мы временами ходим на выставки вместе, если есть время… — Выставки? — оживляется Ёнджун, делая мысленную пометку. — Художественные? А какое направление ему нравится больше всего? Тэхён скрещивает руки на груди и смотрит на него с неверием. — Только не говори, что… — Я не знаю, — обрывает его Ёнджун торопливо. — Я сам не знаю. А что? Хочешь сказать, у меня нет шансов? Ему не нравятся парни? Тэхён вздыхает. — Нет, просто… Слушай, я знаю, что ты отличный парень, но у Субина действительно проблемы с самооценкой. И он жутко влюбчивый, так что осторожнее, хорошо? Я не хочу, чтобы ему разбили сердце. Ёнджун зеркалит его жест и скрещивает руки на груди, хмурясь. Если Тэхён намекает на то, что он ветреный… да, может, он и прав, но это все равно как-то обидно. — Я буду осторожен. И я понимаю, на что ты намекаешь, но я просто не искал серьезных отношений. До этого момента, по крайней мере. Теперь у меня вполне себе серьезные намерения. Тэхён щурится. Смотрит на него все еще жутко подозрительно. — Ну ладно, — говорит он в итоге. — Ему, если что, нравится импрессионизм.

***

Вечером среды Ёнджун полулежит в кресле и рассматривает репродукции, увешивающие стены в каких-то причудливых комбинациях. Какие-то из картин он узнает: вон там висят «Ирисы в саду» Мане, там — сразу несколько картин Соролья, сгруппированные по непонятному принципу, ближе к окну — Дега… Он потратил несколько часов прошлой ночью, гугля импрессионистов, рассматривая картины и пытаясь понять, чем отличается импрессионизм от экспрессионизма. Не разобрался, но на картины смотреть ему понравилось. Ему нравится красивое. Нравится эстетика этой студии под чердаком с ее художественным хаосом и запахом краски, нравится то, каким золотым светом заливает комнату предзакатное солнце, нравится то, как играет золотинками этот свет на волосах стоящего за мольбертом Субина… Все-таки это чудесный опыт. Стоит затекших мышц и боли в позвоночнике. — Боже мой, свет просто волшебный, — бормочет Субин, выходя из-за мольберта. — Вот бы всегда так. Ёнджун переводит на него взгляд, встрепенувшись. — Перерыв? Я жутко устал лежать. Знаешь ли, ужасно выматывает. Субин фыркает. — Не сомневаюсь. Вообще-то я хотел порисовать еще немного, пока не село солнце, но… Ты не против, если я сделаю парочку фото? Ёнджун окидывает демонстративным взглядом свое тело, развалившееся в кресле. — Прямо так? — Прямо так. — И что ты будешь делать с этими фото? Субин закатывает глаза. — Я хочу поработать с цветом, потому что освещение прекрасное, а мне все равно нужно будет начать осваивать цвет кожи в работе с красками… А может быть, я делаю это из корыстных целей. Для личного использования. — Ах. Для какого такого использования? Субин заговорщицки улыбается — это точно тот самый Субин, зажатый и стеснительный? — Поставлю на экран блокировки и буду любоваться по ночам. — Ну, в таком случае валяй. Субин отходит к окну, чтобы поймать лучший угол, пока Ёнджун принимает самую соблазнительную позу, на которую только способен — закидывает ноги на подлокотник, располагаясь поперек кресла, чуть откидывает голову набок, зачесывает пальцами волосы… И смотрит в камеру, а потом и на Субина, выглянувшего из-за телефона. — Так сойдет? — Было бы отлично, если бы ты чуть повернулся к камере. Ёнджун поднимает бровь. — Как именно? Покажи. Субин подходит ближе, смотрит на него каким-то очень особенным взглядом; у Ёнджуна немного перехватывает дыхание, потому что свет и правда просто чудесный: окружает его волшебным золотым ореолом, высвечивая выбившиеся волоски — просто бери и зарисовывай… Субин осторожно касается его колена своими длинными, серыми от грифеля пальцами, поднимает вопросительный взгляд… Ёнджун только с вызовом поднимает брови: пытается казаться спокойным, но его руки очень наглядно покрываются мурашками, а дыхание учащается, когда Субин соскальзывает пальцами к его бедру. Выше, еще выше, Ёнджун задерживает дыхание… — Ты же не против? — шепчет Субин, и Ёнджун качает головой. — Как бы я мог быть против? Субин улыбается уголком губ, медленно опускает руку, чтобы коснуться его живота, проводит подушечкой большого пальца по его ребрам, затем по груди; его пальцы ложатся на подбородок Ёнджуна, приподнимают его лицо. Субин наклоняется и целует его. И опять же — как интересно повернулись стрелки. Ёнджун ни за что бы не подумал, что Субин будет тем, кто решится поцеловать первым — он был уверен, что не сдержится и сделает это раньше. Но Субин инициирует и Субин ведет, и Ёнджуну это чертовски нравится. Ёнджун кладет ладонь за его затылок и тянет к себе, и Субин подчиняется, вставая коленом на кресло и придвигаясь ближе. Ёнджуну нравится, как увлеченно Субин его целует, нравится чувствовать его пальцы на своем голом бедре, нравится то, что на вкус он как кола и мятная жвачка… и не нравится, что одежды на нем гораздо больше, чем на нем. Ёнджун стискивает в пальцах край его футболки, легонько тянет на себя и касается его поясницы под одеждой. Выдыхает в его губы: — Скажи мне, если я слишком тороплюсь. Субин слегка отстраняется — глаза широко распахнуты, щеки залиты румянцем. — Хён, я буквально только об этом и думал всю последнюю неделю… Что бы ты не сделал, ты не торопишься. Ёнджун довольно улыбается. Притягивает его к себе за плечо и опускает его на кресло, меняясь позициями, забирается на его колени и усмехается, откидывая волосы назад. — Да? И о чем конкретно ты думал? Субин окидывает взглядом его ключицы и закусывает губу. — О том, как мне надоело просто смотреть. — Тогда вперед, — предлагает Ёнджун. — Можешь прикоснуться. Может, даже попробовать на вкус. Субин шепчет ошеломленное «о боже», и Ёнджун склоняется, чтобы снова поцеловать его. Теперь этот поцелуй совершенно не осторожный, они не прощупывают границы (потому что границ больше нет), а исследуют друг друга — жадно и нетерпеливо. Руки Субина, удивительно смелые, скользят по его шее, отсчитывают ребра, ложатся на поясницу и останавливаются прямо над резинкой белья. Ёнджуну приходится оторваться от его губ, чтобы перевести дыхание. Закатное солнце заливает всю комнату оранжевым и так художественно ложится на лицо Субина, отбрасывая темные тени, что дыхание перехватывает. Хотелось бы сфотографировать, но Ёнджун не хочет портить момент. Они смотрят друг другу в глаза, тяжело дыша, и Ёнджун шепчет: — Смелее. Кончики пальцев скользят по его бедру, очерчивают колено, соскальзывают на внутреннюю сторону, где кожа ужасно чувствительная… Субин продолжает смотреть ему в глаза, когда накрывает его пах рукой, и от этого взгляда Ёнджуна бросает в жар. Он закрывает глаза, пробегается по пересохшим губам языком, медленно толкается бедрами навстречу его руке… — Смелее, — повторяет он, и Субин приникает губами к его ключице, пока его пальцы тянут резинку трусов вниз… Ёнджун подается вперед, обнимает его за плечи и тяжело, сбито дышит, толкаясь в кольцо длинных пальцев. И, если честно, все это — осознание всей ситуации, язык Субина на его шее и, собственно, его рука у Ёнджуна в трусах — это слишком. В совокупности с тем фактом, что у Ёнджуна давным давно никого не было, у него просто не оставалось шансов. — Субин-а, — ахает Ёнджун, и пальцы Субина стискиваются на его бедре чуть крепче. — Кажется, я сейчас… Он чуть отстраняется назад, выгибается в спине и крепко-крепко стискивает в пальцах ткань футболки Субина на плечах; мельком он замечает его завороженный взгляд, разрозовевшиеся щеки и прикушенную нижнюю губу… Субин наблюдает за его лицом, когда он кончает в его ладонь — так внимательно, словно снова исследует черты его лица и запоминает их, чтобы пополнить зарисовки в своем скетчбуке. Ёнджун коротко жмурится, пытаясь отдышаться, пока Субин поглаживает его по бедру кончиками пальцев; когда он открывает глаза, Субин все еще смотрит на него, закусив нижнюю губу. Закатный золотой свет уже сменился синеватым сумеречным — надо же, а Ёнджуну казалось, что прошло от силы минут пять… — Мы упустили свет, — замечает Ёнджун хрипловато. — Солнце село. Субин качает головой и утирает испачканную ладонь о свою футболку — ну серьезно, что за дурацкая привычка… — К черту свет. Я все равно сделал парочку фото, так что… — Ты правда собираешься рисовать с них? — Возможно, не сразу, но собираюсь. Ёнджун смеется и не отказывает себе в желании склониться и ласково поцеловать его в губы — он слишком долго этого хотел, чтобы сейчас сдерживать себя. — Тогда, полагаю, у нас еще есть время… Он соскальзывает с колен Субина на пол между его расставленных ног, пробегается пальцами по обтянутым джинсовой тканью бедрам… Они заканчивают уже на кровати, и к тому моменту снаружи полностью темнеет.

***

В прошлые разы было проще. В смысле, Ёнджун привык к интрижкам на одну ночь, без претензии на что-то серьезное. Он сразу обозначал, что не ищет отношений, и все были счастливы. Ну, не все, конечно — кто-то искал дальнейшего развития событий, но это уже было не на совести Ёнджуна. Он не привык волноваться о том, как поговорить о том, что произошло, подыскивать слова и проигрывать в голове все варианты развития событий… Тем вечером они смогли оторваться друг от друга только к полуночи: не сказать, что после этого у них остались силы на разговоры. Ёнджуну пришлось бежать домой, потому что с утра было к первой паре, а по телефону такое обсуждать ну совсем не дело, поэтому он едва может дождаться их следующей встречи. Все эти два дня Субин по праву не выходит у него из головы — ну а что? Ёнджун тоже влюбчивый, тем более, если учесть тот проведенный вместе вечер… Правда, вечером пятницы они по большей части молчат. В этом вроде как нет ничего удивительного, потому что Субин ненавидел болтовню во время работы, но даже во время перерывов они особенно не разговаривают — Субин садится за свой скетчбук, а Ёнджуну приходится коротать время в соцсетях. Это странно. Не исключено, правда, что Субин просто стесняется: в таком случае Ёнджуну нужно взять все в свои руки, если он не хочет упустить свой шанс. Однако, когда они наконец сворачиваются и когда Ёнджун уже готовится ввернуть что-нибудь ужасно клишейное типа «давай поговорим о том, что произошло той ночью» или «кто мы друг другу», как Субин вдруг глубоко вздыхает и выпаливает на одном дыхании: — Хён, я ужасно благодарен тебе за твою работу, благодаря тебе я действительно смог отточить свои навыки, и работать с тобой было очень приятно, но я думаю, что мне больше не нужен натурщик. Воцаряется тишина. Ёнджун чувствует, как его рот приоткрывается от удивления. Окей, он определенно ожидал не этого. — Почему? — Глупый вопрос, он ведь уже сказал, почему. — То есть… ты ведь даже не приступил к работе с цветом… Субин отворачивается, складывая карандаши в жестяную коробку; он явно нервничает, потому что карандаши в его пальцах трясутся. — Ерунда, я найду ещё кого-нибудь. У Ёнджуна в груди расплывается едкая обида. Ладно если бы он просто решил прекратить рисовать с натуры, потому что достаточно преуспел в этом, но он прямым образом говорит о том, что Ёнджуна нужно заменить… Он опускает глаза в пол, кусая щеку изнутри. — Я сделал что-то не так? — бормочет он. — Нет. Нет, мне просто нужно переключиться. — Это из-за того, что было в пятницу? Из-за того, что мы переспали? Субин оборачивается к нему. Взгляд у него серьезный. — Ты воспринял это всерьёз? Да, да, черт возьми! Как можно было воспринять его очевиднейший флирт за что-то несерьёзное, Ёнджун ведь практически признавался, что влюблен в него по уши! Ёнджун вспоминает, как исступленно шептал имя Субина в его губы, раз за разом, пока буквы не теряли всякий смысл и связность и не превращались в стоны. Зачем он это делал? Да так, дурачился, наверное. Гордость не позволяет Ёнджуну сказать все как есть. — Нет. Ладно, брось. Забыли. Ёнджун тоже влюбчивый. И ему тоже ужасно легко разбить сердце.

***

На следующей неделе мама пишет ему, что ситуация с деньгами стабилизировалась и она может заплатить за просрочку аренды; Ёнджун отказывается, потому что уже успел подыскать себе удаленную работу модератора на какой-то торговой площадке. Не самая прибыльная должность, но его доход напрямую зависел от проделанной работы, так что у него было отличное оправдание с головой уйти в работу, что вкупе с танцевальными практиками и приближающимися экзаменами совершенно не оставляло времени на лишние мысли. Оно и к лучшему. Тэхён как-то спрашивает у него, что случилось. Ну, в своей типичной осторожной манере — так и сразу не поймешь, он уже все знает от Субина или же просто догадывается по его постоянно подавленному состоянию. — Ничего, — отвечает Ёнджун. — Можно сказать, меня уволили. Тэхён вздыхает. — Почему? — Если бы я знал, — разводит руками Ёнджун. — Ладно, давай закроем эту тему, окей? — Между вами что-то произошло, да? — Я же сказал, закроем тему. Что было, то прошло, так что… — Нет, не закроем, — злится Тэхён, и Ёнджун мигом замолкает, глядя на него с удивлением. — Я точно уверен, что произошла какая-нибудь глупая херня, по поводу которой вы теперь оба страдаете. Большая часть твоих отношений, хён, заканчивается по причине того, что ты идиот, а я точно знаю, что Субин тоже идиот. Хотя бы, блин, поговорите, взрослые же люди! Что у вас произошло? Ёнджун теряется. — Ну, мы переспали и… — И что? — И все. Тэхён смотрит на него, прищурившись. — Все? Может, ты сказал ему что-то? Или отнесся к этому несерьезно? — Тэ, — вздыхает Ёнджун. — У меня были серьезные намерения. Я ни за что не сказал бы чего-то, что могло бы его задеть. Он мне нравится. Я надеюсь, я ответил на все вопросы, которые могли у тебя возникнуть. Вместо ответа Тэхён только качает головой.

***

У Ёнджуна хорошо получается не зацикливаться. Он, можно сказать, легко привязывается и так же легко отпускает — так, по крайней мере, было до этого момента. Теперь он просто не может выбросить Субина из головы, как бы ни старался — и во время сессионных экзаменов, и во время танцевальных практик, вечерами в душе, перед сном, за завтраком… Может, дело в том, что он не привык к тому, чтобы его отвергали. Может, в том, что впервые по-настоящему влюбился. — Художественный факультет открывает выставку, — говорит Тэхён перед одним из экзаменов. — Хочешь взглянуть? Ёнджуна одолевают совершенно противоположные чувства. С одной стороны он точно знает, что Субин будет выставляться там — он сам сказал это Ёнджуну еще до того, как… ну… — Знаешь, я лучше воздержусь. По-моему, они выставляют все работы в Инстаграм, там и гляну. Тэхён смотрит на него скептически. — Ты просто избегаешь встречи с Субином, не так ли? — Что? — хмыкает Ёнджун. — Да не-ет. С другой стороны, Субин наверняка будет присутствовать как выставляющийся художник, а видеться с ним Ёнджуну на самом деле не особенно хочется. Это наверняка будет ужасно неловко, а так как Ёнджун взрослый и состоявшийся мужчина, у него не получится просто сбежать… — Пойдем, — просит Тэхён. — Ну же, у нас как раз есть немного времени перед экзаменом… Тем более, Субин там вряд ли будет. У него сейчас тоже должен быть экзамен, если я ничего не путаю. А вот это Ёнджуна убеждает. Он будет осторожен и постарается не светиться, а в случае чего плюнет на свою взрослость и состоятельность и сбежит. Благо, Субина сложно не заметить. Тэхён сразу же накрепко застревает у первого же стенда, внимательно изучая выставленные картины, и говорит Ёнджуну, что тот может осмотреться без него. Ёнджун лавирует среди собравшихся в холле посетителей, окидывая рассеянным взглядом стенды с работами — все сплошь абстракции, поп-арт, минимализм… К счастью, высокой фигуры Субина нигде не видно, а поэтому, завидев знакомый стиль, — грубые мазки маслом, сочные цвета — Ёнджун сразу же бросается к стенду. Табличка на нем гордо гласит: «Чхве Субин». В этот раз цвета совсем другие: никаких холодных свежих тонов, теперь это взрыв яркого теплого желтого — цветочная поляна, одуванчики, солнечные лучи… Ёнджун ахает, когда замечает посреди пейзажей портрет. Он не выглядит чужеродно, совсем нет — желтый, оранжевый, солнечные зайчики, объемные мазки маслом… Ёнджун смотрит на собственный портрет и чувствует, как в груди от волнения заходится сердце. На картине он по плечи, широко улыбается и смотрит куда-то вбок, все залито солнечным светом, поэтому его кожа изображена теплым медовым с россыпью золотинок… Ёнджун понимает, почему Субину так нравится импрессионизм — удивительно, как много чувств могут скрывать в себе цвета. И все-таки: что чувствовал Субин, когда рисовал его таким ярким и солнечным? Кто-то поблизости, судя по всему, замечает очевидное сходство между картиной и ее моделью, и Ёнджун, наконец отмерев, замечает любопытные шепотки и направленные на себя взгляды. Нужно бы найти Тэхёна и уйти поскорее, пока ничего не случилось. Он оглядывается, встречается с заинтересованными взглядами… — Тебе нравится? Субин нервно теребит край футболки (да, опять с серыми следами карандашного грифеля), глядя на него с заметным волнением на лице. — Когда ты нарисовал это? — отвечает Ёнджун вопросом на вопрос. Ему нужно знать, было ли это до того, как они разошлись (а они вообще сходились?); может, Субин просто нарисовал это заранее и не хотел, чтобы труд пропадал зря… — На этой неделе, — пожимает плечами Субин. — Так ты… тебе не нравится, да? Ёнджун еще раз оглядывается. Вокруг них собрался кружок примолкших зрителей, наверняка ожидающих драмы между художником и его моделью; Ёнджуну, конечно, нравится, когда на него смотрят, но немного не в таком контексте. Поэтому он предлагает: — Хочешь отойти? Они удаляются (на разочарование всех зрителей) в один из коридоров, ведущий к аудиториям — там сейчас пусто, потому что занятия давно кончились, а всех интересует только выставка. Ёнджуну, признаться, немного боязно. Зачем он попросил его отойти? Ему есть что сказать? Может, Субину от него нужно было простое одобрение, а не какие-то разговоры по душам… В случае чего, во всем виноват Тэхён. — Не похоже на тебя, — замечает Ёнджун. — Что именно? — Рисовать портреты. Я думал, ты выставляешь только пейзажи. Субин неловко чешет в затылке и отводит взгляд куда-то вбок. — Да-а, мой руководитель сказал то же самое… Сначала даже не позволил мне выставить эту картину, но я отвоевал свое право. Хотя стоило бы его послушать, масло даже не просохло… Если кто-нибудь решит потрогать, то… — Мне нравится, — признается Ёнджун. — Правда. Даже и не скажешь, что ты рисовал это всего неделю. — Две ночи, — поправляет его Субин, зардевшись. — Мне не спалось. Приятно знать, что Субин тоже о нем думал. — Так ты нашел себе нового натурщика? Субин на него все еще не смотрит, и Ёнджун гадает, не зашел ли он слишком далеко. — Я и не искал. — Тогда почему?.. — Потому что я слишком на тебе зациклился, — хмурится Субин и наконец переводит на него взгляд. — Потому что я рисовал только тебя, а когда пытался переключиться, у меня просто не получалось. Все, кого я рисовал, напоминали тебя. Помнишь ту девушку в метро? Как бы я отдал ей рисунок, на котором очевидно изображен ты? Теперь я понятия не имею, что буду делать на зачете, получится ли у меня нарисовать кого-нибудь, кто не ты… Ёнджун хлопает глазами. — И поэтому ты меня отшил? — Я не отшивал тебя, — хмурится Субин. — Тогда что ты по-твоему сделал? — Ты сам сказал мне, что не воспринял это всерьез! — Потому что ты спросил это с такой интонацией, типа «ну ты и наивный, ты воспринял это всерьез?». Что я должен был ответить? Субин трет переносицу пальцами и глубоко вздыхает. — Я просто… Я слышал, что ты больше по интрижкам на одну ночь, и раз мы с тобой… — А у меня ты спросить не хотел? — возмущается Ёнджун. Субин выглядит почти что смущенным. — Я предполагаю, я идиот. — Мы оба идиоты, — качает головой Ёнджун. — Нужно было хотя бы поговорить, взрослые же люди. — Значит, это все же не была интрижка на одну ночь?.. — Я бы предпочел, чтобы это растянулось на столько ночей, на сколько только возможно. Субин осторожно улыбается, хочет уже что-то сказать, как его прерывает громкий голос Тэхёна. Они вздрагивают и инстинктивно отходят друг от друга на шаг — Ёнджун даже не заметил, когда их успело притянуть друг к другу. — Блин, ребята, я очень не хочу вас прерывать, — Ёнджун видит по его лицу, что и правда не хочет, — но староста пишет, что препод уже начинает принимать экзамен… Расписание сдвинули на час раньше или что-то типа того. Ёнджун вздыхает, оборачиваясь к Субину. — Созвонимся? — Я не хочу обсуждать такое по телефону, — качает головой Субин. — Завтра в два у меня последний экзамен, так что приходи ко мне, как получится. — Договорились. Удачи? — Удачи, — улыбается Субин. — Я буду ждать.

***

— Вы просто не представляете, как сильно вы нам помогаете, — вздыхает преподаватель. — У нашей натурщицы как раз не получается выйти из-за каких-то личных обстоятельств, а найти натурщика за такое короткое время просто невозможно. Тем более — хорошего… Вы говорите, у вас уже есть опыт? — Небольшой, я бы сказал. — Ёнджун улыбается. — Два часа, думаю, все же выстою. Пока преподаватель вводит его в курс дела, Ёнджун осматривает небольшую студию. У дальней стены стоят сложенные мольберты, через большие окна комнату заливает яркое полуденное солнце, на маленьком подиуме — простой стул… Не комфортабельное кресло, конечно, но Ёнджун сюда не прохлаждаться пришел. В принципе, он мог понять, почему прошлая модель отказалась — оплата минимальная, в комнате прохладненько, да еще и дюжина второкурсников, которая должна будет пялиться на него на протяжении двух часов… Ладно, со второкурсниками все не так плохо. Когда они подходят в студию, расставляя мольберты и подготавливая художественные материалы, у половины, если не больше, темнющие круги под глазами и ужасно изможденные лица. Сессия, как-никак. На заднем ряду (наверняка из-за роста, думается Ёнджуну) он замечает Субина. Он выглядит немного нервным — крутит карандаш в пальцах, то и дело закусывая нижнюю губу… Волнуется. Ёнджун может его понять — у него сердце теперь тоже бьется быстрее, а ладони чуть взмокли (совсем по другим причинам, но все же). Если бы они хотя бы созвонились перед этим, ему было бы чуть спокойнее… Для того, чтобы раздеться, у Ёнджуна есть целая подсобка, чуть ли не под завязку забитая старыми художественными принадлежностями и покрытыми пылью испорченными холстами. Он снимает с себя одежду, — теперь всю, что немного неловко — глубоко выдыхает и идет к стулу. Студенты, завидев его, немедленно замолкают, широко распахивая глаза, кто-то тихо охает, но Ёнджун смотрит только на Субина. Тот приоткрывает рот и заливается краской, и Ёнджун позволяет себе улыбнуться, располагаясь на стуле. В конце концов преподаватель прикрикивает на студентов, чтобы приступали к работе, и Ёнджун принимает самое профессиональное выражение лица, на которое только способен. Два часа проходят (даже с перерывами) еще более мучительно, чем он себе помнил — наверное, дело в жестком стуле, на котором невыносимо сильно хочется ерзать. Или во взглядах доброй половины группы, которые какие угодно, но точно не профессиональные. Или в том, что в голове постоянно крутится то, что он скажет Субину после того, как все это закончится… Спустя два часа Ёнджун свободен, тогда как группа остается, чтобы закончить наброски и представить работы преподавателю. Ему приходится ждать еще полчаса за дверями, пока студенты выходят один за другим и периодически пытаются добыть его номерок… — Я не могу поверить, — ахает Субин, как только выходит из студии. — Это жульничество. Ёнджун широко улыбается. — Почему это? — Ты же знал, что я не смогу нарисовать никого кроме тебя… — Ты смог бы, — качает головой Ёнджун. — Я просто не мог дождаться того, чтобы снова тебя увидеть. Тем более… ты же знаешь, что я люблю, когда на меня смотрят. Субин улыбается, кончики ушей у него чуть розовеют. — Ты бы знал, как ты всех взбудоражил. Мы еще ни разу не видели натурщиков младше сорока. Тем более, таких красивых. — Мой номер попросили уже шесть человек, — сообщает Ёнджун довольно. — И ты?.. — Я сказал им, что уже занят. — Субин вскидывает брови, и Ёнджун отчего-то очень тушуется. — В смысле… Ну, если ты не против, конечно. — Я не против! — отвечает Субин поспешно и берет его ладони в свои, сплошь в следах от грифеля. — Совсем. Извини, если бы я повел себя как зрелый человек, а не испугался разочароваться… Ёнджун качает головой и ласково улыбается, поглаживая костяшки его пальцев. — Все в порядке. Главное, разобрались. Твое приглашение еще в силе? — В силе. — Субин опускает взгляд на их переплетенные пальцы и легонько хмурится, но уже с улыбкой. — Кстати, я… начал новую картину. С тобой. Я думаю, неплохо было бы наделать еще фото, если ты не против. Студенты все еще выходят из кабинета по одному, пока они милуются у двери, едва не загораживая проход — Ёнджун даже замечает на себе парочку полных разочарования взглядов, но ему откровенно не до этого. — Получается, я могу претендовать на звание твоей музы? Субин улыбается. — Разве ты не уже?