Бестолковые

Летняя сессия на факультете дизайна соизмерима с Отечественной войной 1812 года: война начинается (объявляется дата экзамена и ты понимаешь, что нихрена не успеешь сделать к этому дню), идут боевые действия (лихорадочно пытаешься сделать свой проект), недостаточно вооружения (не хватает материалов — ходишь по барахолке и ищешь, что можно использовать), получаешь известие, что Наполеон движется к Москве (до срока сдачи остались сутки, а у тебя еще конь не валялся), оставляешь Москву (оставляешь все надежды на то, чтобы сделать что-то приличное, стряпаешь какашку и приносишь проект в универ, даешь преподу на проверку), вандалы жгут город (внимательный взгляд препода осматривает каждую загогулину твоего проекта), французы покидают Москву (французы покидают, а ты все продолжаешь ждать, что же скажет препод, ведь его взгляд тебе очень не нравится), наши гонят французов из России (препод поднимает глаза и у тебя вся душа уходит в пятки), война окончена (вот тут есть два варианта развития событий, и один из них тебе точно не понравится). Так происходит из года в год, и нет бы учиться на своих ошибках, ан нет, мы всегда идем по сложному пути. «Сделай все за сутки!» — вот наш с Митей девиз. И вновь Наполеон надвигался на Москву (срок сдачи проекта приближался галопом на тройке лошадей), а мы с Митей занимались хрен знает чем, а именно, как говорит Митя, мы занимались спасением наших отношений. Снова. Нет, мы не расстались, не ходили налево, не искали способ насолить друг другу (хотя, это еще как посмотреть), Митя даже не пытался убить ФиФи. Нет. Проблема была совершенно в другом. За пять дней до сдачи проекта, к нам приехала любимая тетушка Мити. Мы в тот день не ждали гостей, поэтому занимались гимнастикой и растяжкой в нашей спальне, как вдруг раздался звонок в дверь. Такого мы не ожидали, ибо звоночек висел просто так, для красоты, им отродясь никто не пользовался. Соседи к нам не заходили, вид двух гомосеков их не прельщал, друзья к нам тоже не приходили, потому что каждый день мы встречались в универе, а видеть их гомофобные лица у себя дома как-то не комильфо. Митька вылез из постели, наскоро оделся и побежал смотреть кто там. Я положил руки под голову, прикрыл глаза и представил свой будущий проект, который надо бы уже начать делать. Время сдачи неумолимо приближалось, а мы с Митей все гимнастикой занимаемся. Однако стоило мне услышать из коридора три заветных слова, как я понял, что проект накрылся не медным тазом, а неподъемным, несдвигаемым, непробиваемым стальным танком. — Тетушка, ты приехала! — восторженный, чуть ли не писающий кипятком, голосок Мити прошелся по всей «рюриковке» от самого подвала до антенны соседа из второго этажа, что стояла на крыше. Удивлен, что «рюриковка» выдержала Митькин писк и не развалилась на части. Пришлось встать и быстренько одеться, не хватало еще, чтобы тетка открыла свой рот и запричитала о голубятне, что мы здесь развели. Тогда дом точно развалится. — Здрасте, тетушка, — промямлил я, и на мое плечо шлепнулась огромная рука, а нос уткнулся в обширные «елисейские поля» Митькиной тетушки. — Енюша! — теткины ладошки стиснули мою задницу, а когти (не путать со словом «ногти») впились в филейную часть, которой я, между прочим, очень дорожу. Чувствую, что на стульчак еще не скоро сяду. — Какой же ты красавец, я уж и забыла об этом! — и снова стиснула задницу, а потом резко меня оттолкнула и взяла что-то на руки. Мне пришлось сфокусироваться, чтобы увидеть, что она держит в ладошках. — Какая злобная морда! — сюсюкала она ФиФи, трепля за ушком. Собака на нее рычала, но тетушке было хоть бы хны. Она прижала ФиФи к себе. Мне стало жаль собачку, потому как она уже задыхалась от большого сердца тетушки, к которому была притиснута. — Какая милая крыска! — тетушка не могла оторваться от ФиФи, я поспешил к собаке на помощь. — Гешечка, какая милая собачка! Она прелесть! — кажется восторг — это у них семейное. ФиФи обмякла в моих руках так, что не смогла и тявкнуть — это ей было совершенно не свойственно. Я спрятал ФиФи в нашей спальне. — Сиди тихо и не высовывайся. Это для твоего же блага, — тихое «тяв» было мне ответом. Я прошел на кухню, где хозяйничал Митя, а тетушка развалилась на стуле, занимая почти все пространство кухни своей широкой костью. Митька тараторил как заведенный, тетка отвечала так же быстро и многословно. Я мог бы сделаться их переводчиком, потому как обычным людям не разобрать и слова того, о чем они говорят. — Евгеньюшка, ну где ты ходишь? Присаживайся, расскажи тетушке, как ты поживаешь? — у этой женщины была особенность подбирать к именам мыслимые и немыслимые производные формы. — Митяндр говорит, что у вас сдача проекта через пять дней. — Да, тетушка, — чувствую себя Золушкой, которой нехитрым способом ебет мозг крестная фея. — Мы как раз хотели сегодня за него сесть… — Ой, ну что за глупости, Еняха! Успеете сделать его в другой раз! — Но… Дом прорезали душераздирающие крики, доносившиеся из коридора. Митя с половником в руке подпрыгнул, жидкость вылетела оттуда и въебалась в мой фейс. Матеря хорька, за то, что он не хорек вовсе, а, сука, слепой крот, я подставил лицо под холодную воду. Митя подбежал ко мне, размахивая смертоносным половником так, что капельки горячего супа попали мне на шею. — Уйди от меня, животное! — гаркнул на него, Митя и не подумал пятиться. Встал рядышком и давай мою шею водой поливать. — Барсучок, ну прости, я ж не заметил. — Ну ты, блядь, крот! Не заметил он! Тетушка наблюдала за нашими сомнительными признаниями в любви с такой мелодраматической миной, что ей платочка не хватало в ручке для пущего эффекта. Закончив водные процедуры, спрашиваю у нее без обиняков: — Зачем вы приехали? — Я разве не сказала? Я… Ой, забыла! — она протиснулась в коридор. — Блядь, ну что за дурдом? — я потер лицо и почувствовал волдыри от ожога на щеке. Заебись блядь, квазимодо. — Вот! — тетушка влетела на кухню, отшвырнув меня снова к раковине (каким образом, если наша кухонька чуть больше домика Барби?). Я ударился головой и вновь склонился к холодной воде. — Что это? — слышу я неуверенный голос Митьки у себя за спиной. — Ты что, дебил, Митюня? Это ребенок. Я так и въебался затылком об кран, когда хотел поднять голову. — Ядреный батон. — Митя открыл, было, рот, но снова закрыл. — Чей он? — задал я насущный вопрос, когда все-таки смог беспрепятственно поднять голову из раковины. — Дебил дебила ебет сильно, — вынесла вердикт тетушка. Я наконец-то обратил внимание на малыша, который сидел у нее на коленках. Симпатичный малыш, даже слишком. — Это мой сыночек. — Нет! — выдохнул я, переводя взгляд с конфуженного лица тетушки на симпатичное личико ребенка. — Нет, — утвердительно сообщил я самому себе, не найдя сходства между ними. — Ты что слепой, Гена? Он — моя копия. Ага, тогда Митя — мой младший брат. — Тетя, а когда ты успела? — задает вполне резонный вопрос Митя. Он в ахуе не меньше моего. — Тебе рассказать в деталях? — Нет! — одновременно закричали мы. Я даже услышал гавканье ФиФи из другой комнаты. Вот, даже собака нас поддерживает в желании остаться в неведении. — Ладно, голубцы, к чему я вообще завела этот разговор: мне нужно уехать на пару дней, и я хочу, чтобы вы приглядели за моим сыном, — после слова «уехать» и до слова «приглядели» мое лицо не менялось — оно выражало глубокую степень кататонии. — Что? — еще один резонный вопрос от Мити. Нам бы не помешало маленькое повторение. Как там говорят? Повторение — мать учения? — Мне нужно уехать на пару дней, и я хочу, чтобы вы приглядели за моим сыном. Как страус эму прячет голову в песок, мне захотелось спрятать свою башку в раковине и не вытаскивать ее оттуда, пока я не удостоверюсь, что тетушка — это глюк моего воспаленного дизайнерского мозга. Пользуясь тем, что я был в кататонии, а Митя в коматозе, тетушка начала раскладывать на кухонном столе детские вещички, коих оказалось больше биллиона: смеси, баночки, слюнявчики, о боже! — памперсы, салфетки, присыпки, детский горшок (она поставила на обеденный стол детский горшок?!), адово количество игрушек разных размеров, форм и цветов и главное приспособление — решение всех важных проблем, связанных с детьми — соска! — Вернусь через два дня! Спасибо вам, мальчики! Пока, Сашонок! — громкий чмок в лобик каждого из нас и, пока мы не очухались и не заговорили о недостатке времени, сил и отсутствия опыта обращения с детьми, тетушка хлопнула дверью, скрывшись в неизвестном направлении. Через какое-то время катастрофическую тишину прорезал голос Мити, человека, который задает очень резонные вопросы. — А два дня, это с сегодняшнего дня считать, или с завтрашнего? День первый… наверное Утро началось с трех удивительных вещей: стояка Мити, который магическим образом оказался в моей руке, гавканья ФиФи и еще одного какого-то очень подозрительного звука. — Барсучок, — сонно шепчет мне в ухо Митька, — мне такой страшный сон приснился. — И мне, хорек. Сонный и совершенно не выспавшийся тянусь губами к губам Мити, он раскрывает их, позволяя целовать его глубже, жарче, сильнее. Его руки обхватывают меня за задницу и мне, почему-то, больно от этого действия. Митя отвечает на поцелуй, приподнимаясь и садясь на постели. Он устраивается между моих бедер, запускает пальцы в волосы и заставляет откинуть голову назад, чтобы поцеловать еще глубже. Однако я почему-то чувствовал дискомфорт, как будто здесь что-то не так. Я повернул голову в сторону и очумел, забыв, что Митин язык у меня во рту, случайно прикусил его. — Жень, ты чего творишь! Больно же! — Мить, на нас смотрят. — Что значит «на нас смотрят»… Митя повернул голову туда, куда смотрел я и, подпрыгнув, снова очутился в моих объятьях. — Жень, почему он так на нас смотрит? — Мне кажется, он понимает, что мы делаем что-то нехорошее. Ребенок, чью кроватку неимоверными усилиями мы все-таки смогли соорудить и прикатить в нашу спальню, сидел в ней боком, со слишком прямой спиной, повернув к нам голову и глядя как-то странно, с осуждением что ли. — Жень, иди, посмотри, что там с ним. — Я, блядь, тебе не усатый нянь. Это ребенок твоей любимой тетушки. — Я вообще не знаю, с какого бока надо подходить к детям. — Тогда пусть к нему подойдет ФиФи. Собака, лежавшая на полу, рядом с нашей кроватью, услышав свое имя, подняла голову. — Ты ёбнулся что ли? Это же собака. — Эта собака подвесила нас к потолку при помощи твоего любимого набора для бондажа, — напомнил я. — Уж с ребенком она как-нибудь сладит. Мордочка ФиФи от ужаса вытянулась. Она вскочила и на крошечных лапках убежала, скрывшись, наверное, в самом темном и труднодоступном уголке нашей квартиры. — Предательница, — процедил сквозь зубы Митя и снова посмотрел на ребенка. — А если он обкакался? Об этом варианте развития событий я старался не думать. — Мама говорила, что если ребенок плачет, ему нужно дать соску. — Ты предлагаешь мне заткнуть жопу ребенка соской, если он начнет срать?! — Блядь, ну посадишь его на унитаз! Должен же он привыкать к холодному белому другу, который тебя выслушает, поймет и простит. — Это холодильник тебя выслушает, поймет и простит. — Мить, не пизди, иди уже к нему! С большой неохотой, Митя выбрался из моих объятий и на цыпочках подошел к ребенку. Малыш следил за каждым Митиным шагом. — Эм… ребенок, как поживаешь? Фейспалм. — Ты бы еще спросил, что он думает о Сикстинской капелле. — Я делаю что могу! — зашипел Митя. — Спроси у него, чего он хочет на завтрак? — поддел я Митю, а у него лицо — сплошная помидорка. Заебись семейка: Помидорчатый Хорек, Барсукообразный Квазимодо, Фигуральный Фикус и ребенок. — Чего ты хочешь на… — Блядь, схеривайся отсюда. Я прогнал Митю готовить завтрак, а сам остался с ребенком один на один. На самом деле, я тоже не знаю, с какого бока к нему нужно подойти, но задавать вопросы о капелле точно не собирался. Беглый осмотр кроватки сказал мне, что необходимости затыкать ему жопу соской не было. — Ладно, все не так страшно, как кажется. Дети — цветы жизни, так, вроде, говорят, — сказал я, поднимая малыша, и меня окатило фонтаном жгучей смеси. — Его что, соусом чили кормят?! Почему его моча так жжется? — стенал я через полчаса после этого инцидента, сидя на кухне и поглощая свой завтрак. Глаза жгло, и слезились ужасно, я, наверное, «Красное море» Алле смог наплакать. Митя измочаленный от не высыпания, и больной от недотраха, сидел напротив, ковыряясь в своей тарелке. Мини-монстр по имени Саша игрался в гостиной, а ФиФи так и не высунула голову из своего укрытия. Я во второй раз пожалел, что не родился страусом. Хорошо им в песочке, тихо… — Геи и дети — это два разных мира, — я поражаюсь гениальности своего парня. Столько умных мыслей в его голове водятся, не счесть. — Вот именно поэтому боженька смилостивился над нами, — поддакиваю я, протирая глаза рукавом халата. Кошмар, как же они слезятся! — А свиньи съедают своих детей, — зачем-то сообщил это Митя. Тонко намекает на что-то? Митя вообще странно выглядит — уставился в одну точку и смотрит на нее не отрываясь. — Хомяки тоже, да будет тебе известно, — осторожно добавляю я. — Давай заведем хомяка, — глухо, как будто издалека, доносится до меня Митькин голос. — ФиФи будет против. — Да пофиг. — Мить, закапай мне в глаза что-нибудь. Я больше не могу расточать свои слезы, пусть хоть что-нибудь на черный день останется. Митя поднялся и выудил из шкафа флакончик. Я видел все очень размыто, а движения Митины были замедленные и нескладные. Что с нами сотворил этот ребенок? Он осторожно закапывает мне жидкость в глаза. Там ацетон что ли?! Блядь, меня хотят ослепить и передать на съедение волкам! В роли волка явственно выступает малыш. Пришлось прикрыть веки на какое-то время, чтобы лекарство впиталось. Через какое-то время мне действительно стало лучше, и я открыл глаза. Открыл и сразу закрыл. Потом вновь открыл. Посмотрел на Митю. Митя смотрел на меня. — Ми… Митя, это что за ебучие кренделя?! — Же-е-нь, я не заметил… — Как, твою тощую задницу, ты не заметил, что наложил мою еду в детский горшок?! Я тебя, суку, закопаю перед домом, чтобы ты отправился в кротный рай к своим собратьям! Я вновь опустил глаза туда, из чего только что я ел, и отвернулся, сдерживая рвотный позыв. — Ты хоть горшок помыл? Гробовое молчание. О плохом я старался не думать. — Митя, беги, пока я тебя не догнал. И это не ролевая игра. Если я тебя поймаю, то к ебеням надеру твою жопу, — четко выговаривая каждое слово, сказал я. Зачем я открыл глаза, вот зачем? Сидел бы в туманности, ежик ведь не жаловался, а я что, потерпеть не мог? А потом появился еще один звук, который казался зловещим в наступившей тишине. Нет, даже дьявольским. Смех. Детский смех. — Это не к добру. — Митька содрогнулся и побежал в гостиную. Я за ним. Митя накрыл мой рот ладошкой и прислонил меня к себе, потому что мои ноги по инерции несли меня к самому дорогому, что у меня есть. Я завыл, словно израненное животное, которому прострелили лапу. Именно такое сравнение подходило ко мне в этот момент, даже более — я чувствовал, что убит. На столе стояла моя любовь, мой ноут, раскрытый, а в центре экрана зияла дырень, из которой торчала отвертка. — Как? — взревел я, отшвыривая руку Мити от себя. — Как он добрался до отвертки?! Ты ебанулся оставлять его на видном месте?! Посмотри, что он сделал! Он убил мой ноут!!! За четыре дня до сдачи проекта! Митя разозлился. — И правильно сделал! Он мстит за то, что ты объебашил мой ноут об дверь! — Ты сжег мои ботинки! — А ты моего Малевича! — Потому что ты порвал «Кардинала»! — Потому что ты собирался пойти на свидание! — Да потому что я хотел наладить личную жизнь! — Ах, значит со мной у тебя не было личной жизни?! — С тобой вообще жить невозможно! — Так почему ты со мной живешь?! Вали! — Сам вали! — Нет сам! — Нет сам! — Я тебя люблю! — Да пошел ты! — Сам пошел! — Я тоже тебя люблю! — Так почему мы ругаемся? — осипшим от крика голосом спрашивает Митя. Я не могу отдышаться. Гнев, обида, злость смешались в единый клубок и накрыли меня. — Потому что ты оставил отвертку на столе, — проорался и теперь мне легче стало. Теперь уже не так сильно злюсь. — Мы хотели вчера делать проект. Впился нам этот проект в задницу кусачками, не оторвешь. — Митя, этот ребенок уничтожил мой ноут. Он мог выколоть себе глаз. Не скажу, что бы я плакал от этого, но получить пиздюлей от твоей тетушки мне не улыбается. Убери все острые, колющие, режущие, стальные, чугунные, пластмассовые, деревянные, пластиковые и стеклянные вещи куда подальше с глаз. — Женя, вся наша квартира сверху донизу завалена острыми, колющими, режущими, стальными, чугунными, пластмассовыми, деревянными, пластиковыми и стеклянными вещами. Это квартира дизайнеров. — Митя, этому ребенку хоть бы хны, а вот мы можем серьезно пострадать. — Что это? — мы с Митей повернулись к коридору, а там со скоростью звука пронеслась ФиФи, а за ней, смеясь и неловко перебирая ножками, бежал Сашонок. — Спасай собаку! — кричит Митя. Что бы Митя защищал ФиФи… Мы имеем дело с кем-то очень страшным. Я выбежал в коридор и зацепился тапками об отцепившийся линолеум. Подпрыгнул, подлетел, халат распахнулся, из кухни в истерике выбежала ФиФи, не заметила меня и со всей дури налетела прямо в живот. Мы упали. Я лежу на спине, трясущимися руками глажу ФиФи за ушком. — Когда все это закончится, я свожу тебя к собачьему психологу… Я уверен, что такой психолог существует… Я найду… У тебя стресс, я знаю… Шепчу я ФиФи, а она тихо поскуливает на моем животе, но стоило показаться Сашонку, как она резко вскочила и скрылась в нашей спальне. Сашонок плюхнулся рядом со мной, ручонкой провел по моему лицу, на котором остались следы от вчерашнего Митиного супа и засмеялся, а я, как идиот, заплакал. Блядь, какое же это тяжелое утро. Какой стресс. Митька показался в коридоре, держа в одной руке поводок, а в другой намордник. Уж не знаю, для кого он это приготовил, но увидев меня плачущего на полу в коридоре, он выронил набор кинолога и лег рядом, заглядывая мне в глаза и убирая слезы, стекающие по щеке. — Ты чего, Жень? — в голосе столько заботы, как будто мы не орали только что друг на друга. — Да так, — промямлил я, протирая глаза халатом, — линолеум оторвался, надо заделать. — Я заделаю, ты не волнуйся, — нежно шепчет Митя. — Знаю я, как ты заделаешь, — всхлипнул и снова вытер глаза. Все-таки моча ребенка — страшная вещь, никакое лекарство не возьмет. — Смотри, он тебя гладит. — Митька, похоже, не ожидал от ребенка такого широкого жеста. — Не обольщайся, — говорю я, — он что-то замышляет. Однако я ошибся. До конца дня Сашонок вел себя очень хорошо. Мы совсем не знали, как и чем нужно кормить детей. Пришлось лезть в интернет через ноут Мити и смотреть, как готовить смесь, как греть молоко и вообще где должен сидеть ребенок, насколько сантиметров должен открываться его рот при пережевывании пищи. Так же интернет ответил на вопрос: как купать ребенка, чтобы нечаянно его не утопить и как гулять с ребенком летом: нужно ли ему надевать кепочку или можно обойтись банданой? Насколько туго завязывать кроссовки? Или вообще не стоит надевать кроссовки, потому что одна мама на форуме сказала, что нужно надеть сандалики. Одна мамаша советовала выгуливать ребенка в парке, другая — на пляже. Далее начался срач, потому что та, что была за парк говорила, что на речке ребенка продует, и он заболеет. Та, что упорно цеплялась за идею гулять с ребенком по пляжу говорила, что в парке на ребенка могли напасть клещи. Тогда мы вновь возвращались к вопросу, а что надевать: бандану или кепочку, кроссовки или сандалики? Поиграть с ребенком тоже значило подвергать опасности его жизнь. Ребенка надлежало изолировать от животных, потому как они могли покусать малыша (ФиФи бы не согласилась с этим убеждением). Ребенок не должен играть в траве, потому что он может упасть. Тут в обсуждение вновь вмешались две мамаши: Пляж и Парк. Парк говорила, что в траве ребенок, даже если и упадет, не почувствует сильной боли, нежели если он будет играть на асфальте. Пляж же уверяла, что асфальты ровные и ребенок заведомо не может на нем упасть. Снова разгорелся скандал. Я, чтобы избежать дальнейших их столкновений, поблагодарил дам и сказал, что мы с парнем справимся и сами. Сразу же поступил вопрос, собственно, с каким-таким парнем. Митя, который все это время сидел рядом и смотрел за перебранкой женщин, написал, что, собственно, он и есть тот самый парень и что нас трое: я, он и ребенок. Парк и Пляж до этого бывшие врагами, объединились и накинулись на нас. Так мы узнали об еще одном правиле: ребенка нужно изолировать от гомиков. Несмотря на то, что мы были обхаяны женщинами, я был признателен им за помощь, потому что только благодаря ним мы с Митей смогли перенести этот сложный и ужасно длинный день. День второй… хотелось бы Саша плакал. Надрывно. Истерично. Всем сердцем. Мои уши свернулись в трубочку и отказывались даже настраиваться на эту частоту. — Ну нельзя же так громко орать! — стонал Митя. — Это же грешно! — Не уверен. Голубые — это грех, а вот орать можно везде. В Панаме, например, громко кричать на улице — это норма. — Жень, а что там говорила твоя мама про самый действенный способ?.. — У него рот открыт на восемь сантиметров. Соска изо рта выпадет, — констатировал я. Митя удивился. — Ты что, линейкой измерял? — Рулеткой, блядь. У меня глазомер хороший. Митя закрыл уши руками и мотал головой из стороны в сторону, будто это поможет ему убрать звук. — Что с ним такое? — Я посмотрел в интернете. — И что? — Меня послали на хуй и пожелали гореть на медленном огне. Митя фыркнул, ходя по комнате туда-сюда. — Тут мстя пострашнее огня. — Интернет пишет, что у мальчика может быть стресс от того, что его мамы нет рядом. — Но есть я! — с таким чувством сказал он, будто стоял на сцене Большого Театра и играл роль Отелло. Ему еще руку надо было приложить к сердцу, чтобы вообще зрительный зал разрыдался от боли. — О да, Митя, именно ты — идеальный мамашезаменитель. — Блин, может его на ручки взять? — Возьми, может на тебя он не выльет смесь «Агуши» и «Тёмы». — Жень, ты достал обламывать меня! — Митя продолжает ходить по комнате, а я не могу смотреть на него без умиления. — Такова суровая правда жизни, Митя. С приходом детей все меняется. Я, вот, стал видеть мир иначе. — Да неужели? — Выключи свой сарказм. У меня появилась идея. Нужно… Спустя сорок минут. — Поверить не могу, что разрешил тебе это сделать! Черт, кто же меня за язык тянул! — Ты великолепен. Вот если бы это был другой человек, я, скорее всего, тебя отымел. — Блядь, я живу с извращенцем! — ФиФи, скажи, что он великолепен, — собачка гавкнула, — вот видишь, а женщины мыслят тоньше. Ты красавец, а теперь иди и возьми дитя на ручки. Митя недовольно фыркнул и поджал свои сочные красные губки, а потом кокетливо вильнул бедрами и подошел к дивану, на котором сидел Саша. Идею, сделать из него тетушку, Митя, по своей неосторожности, подал сам, а остальное осталось за мной: подушки к бедрам привязать, найти ненужные ткани и обвязать их таким образом, чтобы получилось платье, парик сделать из подручных материалов, а косметикой стала краска для рисования (на самом деле я хотел спуститься к соседке с первого этажа и одолжить косметику у нее, но подумал, что она вряд ли оценит мою идею; чего доброго подумает, что мы, голубые, еще и трансами заделались). Как оказалось, у меня есть скрытый талант делать стрелки как у Жади из «Клона». В итоге, из Мити вышла вылитая тетушка, а он еще привередничает. — Жень, я тебя ненавижу. — Знаем мы твою ненависть, а теперь стань заботливой мамочкой. Митя взял на руки плачущего Сашу и стал качать, напевая песенки голосом, подобному тетушкиному. Магия, но ребенок вскоре перестал кричать. — Ты мой кумир, — я с благоговением посмотрел на Митю, словно у него над головой нимб появился. — Это было нетрудно, — и моську сквасил такую, будто он самый лучший «усатый нянь» в мире, или «лысый нянь» — тут как посмотреть. Остаток дня мы пытались начать делать наши проекты, но стоило только Митьке снять свою экипировку, как Саша начинал плакать. Решено было оставаться Мите в образе тети и не выпускать Сашу из рук, а мне было велено начать делать проект для Мити, так как, первое, ноут принадлежит ему, а второе, он же занят, в конце концов, оберегает наши уши. Я надеялся, что Митя облегчит мне задачу и скажет, чего он, собственно, хочет, но нихрена как всегда, потому что у нас есть лозунг «Сделай все за сутки!», а это значит пока что мозг и фантазия Мити находятся за семью печатями и активизируются только в последние сутки перед сдачей. Я же придумал проект только для себя и не собирался отдавать тщательно продуманную идею Мите, каким бы божеством он себя не вообразил. И снова тупик. От очередного скандала нас спасает, удивительно, Саша, начавший орать как резанный. — Да что такое с этим ребенком? Что я не так сделал? — Митя пытался его покачать, пощекотать и даже поцеловать, но во всех этих случаях Саша лишь шире открывал рот и увеличивал диапазон своего мозговыносящего писка. — Подожди, я посмотрю, что есть в инете… Слушай, тут говорят… — Ёперный театр… Я обернулся и прыснул. — Да, именно об этом там и говорили. Митя окатил меня ледяным взглядом. — Ты что, не мог раньше об этом сказать? — Собирался, — не удержался и заржал в голос. — Блин, а соску-то не в рот надо было вставлять. — Заткнись лучше, — процедил Митя и полез в сумку за памперсами. Вчера он уже менял их, поэтому сегодня, наловчившись так сказать, мог, не особо зажимая носик, сменить подгузники на новые. — Вот сейчас сам будешь ему их менять. Я откинулся на спинку стула, больше не имея сил сдерживаться. — Митя, ты в образе своей тетушки. Поверь, сейчас ты не в том положении, чтобы угрожать. Посылая меня в ужасно грязное местечко, где темно, плохо пахнет и многолюдно, Митя скрылся в ванной. Когда он вернулся, я уже перестал смеяться и разрабатывал наскоро придуманный проект для Мити. Ему, эдакому хорьку, проект не понравился. Он начал комментировать каждый штришок. Я вспылил. Начался великий срач. Остановило нас гавканье ФиФи и то, как она впилась в мою ногу зубищами. — Больно же! А она не понимает и все гавкает. Вцепилась в мою штанину и повела нас на кухню, а там картина маслом и дежавю. Мы смотрели на сей антураж и, кажется, постигли дзен. — Ребенок съел «Педигри»… — … так вот с чего в прошлый раз… Мы уставились на ФиФи, а собачка взгляд потупила и убежала, мол, святой долг выполнен — товарища по несчастью сдали, а дальше инквизиция сработает сама. В отличие от прошлого раза, Сашу мы наказать не могли — несмышленыш потому что. Так же, в отличие от прошлого раза «Белизной», «Комметом», «Фейри» и «Туалетным утенком» мы пользовались гораздо быстрее, энергичнее и без особых усилий. Снова на кассе не возникло проблем: дама с жутким париком, парень с разорванной штаниной, шуганная собака и ребенок не вызвали никаких подозрений у кассира. И в этот мы не обляпались в то, что оставил для нас Саша. Все-таки опыт — очень ценная штука. Кажется, мы вырубились прямо на кристально чистом полу (мистер Пропер веселей!), потому что первое что я увидел, к сожалению, был не потолок, и даже не пол (к чему мы только не привыкли в этой семье), а веселое личико тетушки (нет, настоящей тетушки, а не подставной), что склонилось надо мной и внимательно изучало. Если бы я не проснулся вовремя, то получил бы поцелуй. И не в лобик. Тетушка посмотрела на лежащего рядом со мной Митю в ее образе, а потом посмотрела на меня, а потом снова на него и плотоядно улыбнулась. — Егешка, а ты шалун. Только не хватало мне того, чтобы она подумала, будто у меня на нее стоит, и я таким вот образом воплощаю свои сексуальные фантазии. Она потом караулить меня будет. Нет, даже не караулить, а пасти, притом самым прямым образом. Ни-ни. Я приподнялся. Тетушка сильно загорела, а вокруг глаз были белые следы от очков. — Отдохнули? — Ну что ты! У меня были важные дела. Знаю я ее важные дела. Небось, пыталась найти очередного мужа где-нибудь в Ялте. — Как вы тут без меня? Справились? — На ура, — ответил я, сожалея о том, что она не видела вчерашнего кошмара. Вот бы ей понравилось. Она вынесла из комнаты все Сашины вещи, а я помог спустить все вниз. Справились в два захода. У подъезда ее ждала беленькая волга. Не думал, что на таких еще ездят. Из машины выглянул мужик «с большими ушами и усами гражданской наружности», приветливо мне улыбнулся и положил все вещички в багажник. — До скорого, голубика! — поцеловала, к счастью, в лобик на прощание Митина тетушка и укатила. Ее прощальные слова мне совсем не понравились. Они как бы говорили о чем-то… Когда я вернулся домой, меня встретила катастрофическая тишина. Крики, подгузники и какашки остались в прошлом. Даже немного грустно стало. Но я вспомнил про свой ноутбук, который пал смертью храбрых и отогнал от себя грустные мыслишки. Заживем мы вновь втроем, Митьке хватит и ФиФи для поддержания себя «в форме». И да, собаке все-таки необходим психолог. Мне-то он уж точно необходим. Митька, правда, почувствовал себя немножко одиноко, потому как больше не нужно было искать взглядом Сашу и смотреть не натворил ли он чего, но когда мы снова занялись гимнастикой, он обрадовался, что в доме больше не осталось людей с вуайеристическими наклонностями. И вроде бы жизнь стала входить в прежнее русло. И хорошо, потому что Наполеон все приближался. Сутки работу лепил Митька, вторые сутки свой проект стряпал я. Как на зло Митин ноут отказывался работать, гадостно подтормаживал и за ним появилась одна очень мерзотная особенность — он полюбил удалять сохраненные мной проекты. И неважно, что я делал по двести копий на диске, он находил их все и удалял разом. Удалял даже с флэшки. У меня не оставалось выбора, как пригрозить ему хрякнутой системой. После такой весомой угрозы ноут шутить перестал. А когда русские продолжили гнать французов из России, которые оставили Москву (препод поднимает глаза и у тебя вся душа уходит в пятки), я еле сдерживаюсь, чтобы не схватить Митю за руку и крепко сжать. За эту долю секунды столько успел себе напридумывать, что когда профессор Гущин выносит работе вердикт, я уже ничего не слышу. P.S. Как насчет устроить дебош? Прямо здесь, в аудитории, чтобы препод ахуел. P.P.S. Я поддержу любое твое предложение, однако мне кажется, что ахуяривать препода не в наших интересах. Хотя…