Корабли

Сегодня — великий день. Сегодня финал «Маски», и Арсений с Антоном готовятся к нему так, словно это рождение их ребёнка или день рождения кота на крайний случай. Еда, ром для Антона (потому что от вина его до сих пор воротит), вино для Арсения, все теории у последнего в тетрадочке сведены в кучку и приведены к каким-то единым выводам, а Антон просто готов с ним спорить — вечер обещает быть отличным. Слава «ты бы помнил его в «КВН», я бы с ним переспал» Макаров объявляет, что начинается невероятное, захватывающее, грандиозное шоу «Маска». И последнее они орут вместе с ним, как придурки, потому что к концу сезона они могли бы без раздумий назвать себя фанючками этой всратой передачи, где Киркоров перебарщивает с актёрством похлеще Арсения, а Регина бесит их обоих на тысячу из десяти. Любовь — это когда вы оба беситесь с Тодоренко. Любовь — это пилить Тодоренко, а не его. На самом деле, Арсению стоит отдать этой передаче должное — если бы не она, вряд ли они с Антоном стали бы налаживать хоть какой-то контакт после того срыва. Всратое шоу сблизило их и напомнило, каково это — делать что-то вместе. Но сегодня Арсений правда планирует уебать Антона своей дедукцией. Решили пить, когда: Киркоров признаётся в любви Преснякову, Регина бесит, а Тимур — милый медвежоночек (предложение поступило от Арсения и вызвало волну ревности, однако было принято). План на вечер был ясен как белый день — пить, наслаждаться молодостью (Арсению тридцать, и он ещё ребёнок) и любовью. Не то чтобы они с Антоном говорили об их отношениях теперь, но они о тех скорее молчали, где-то у кромки сознания понимая, что если завтра снимут карантин, то Антон не побежит искать новое жильё. Арсений ловил его влюблённые взгляды днями-ночами и знал, что это так. Они предполагали, что на финале, где осталось четыре маски, трепаться будут ещё дольше, чем раньше, но не настолько — всё выступление терялось среди бесконечных Плетнёвых, Седоковых, Савельевых — Арсений уже был на тысячу процентов уверен, что это вообще из прикола судьбы окажется Гудков. Поэтому они погасили свет, оставив только гирлянду и телик, чтобы хуярило в глаза и не так сильно убаюкивало (победителя узнать всё-таки хотелось, да и все маски тоже; посмотреть в «Википедии» — это скучно) и стали пить. Да и вообще, в темноте как-то интимнее, что ли — с интимом у них после расставания и так напряг, потому что Антон Арсению не отсосал, хотя подарили даже не колбасу, а целый хуёвый стакан, который теперь ёмкость для пива, когда Шастун играет в свои стрелялки. Арсений даже пару раз сделал в нём коктейли, и для полноты картины хотелось переодеться в Германа из «Даешь, молодёжь», найти ради этого старый железный галстук и какую-то порнушную латексную футболку. А потом надеть узкие штаны и ходить перед Антоном, потому что либидо не давало разрешение на расставание и потерю партнёра. Но они не торопятся — совершенно нет. Просто пьяный Арсений сидит между ног пьяненького Антона, потому что на подушке ему неудобно, а Антон тёплый, хоть и немного костлявый. Тот чешет ему голову мягко, массирует кожу, и Арсений готов замурчать. Он и правда подумывает завести кота, чтобы им с Антоном было с кем сюсюкаться, когда кто-то из них хуй пойми где, а ещё совместное пушистое дитя придаёт ответственности и чуть уменьшает риски расстаться снова. Правда, главное, чтобы своей нелепостью Антон случайно не навредил ему, или со своим ростом не наступил бы; но что-то подсказывает Арсению, что Антон будет прекрасным кошачьим батей. Но из семейства кошачьих сейчас в доме только Лев, и тот золотой и странный; хотя маска красивая, тут не поспоришь (сказал папоротник в неблагоприятной для размножения среде). И у Арсения вообще нет зоофильских замашек, но есть недотрах и вино в крови (и в бокале с ножкой в виде ручки скелета — Арсений теперь пьёт только из него), а у Льва выступление с очень томной, соблазнительной песней. У молодёжи это зовётся «хорни». И чтобы соблазнять, Арсению уже не нужен железный галстук, образ Германа или латексная футболка. Он просто поднимается, потому что ему больше не сидится на месте, а дальше уже будь, что будет. Арсений двигается под джазовые ритмы мягко и плавно, хотя со стороны, наверное, больше напоминает водоросль в течении, но ему всё равно. В душе он король, и ему для полного счастья не хватает только каблуков или пилона; или всего вместе. Вообще он ходил на растяжку и работал в пластическом театре когда-то, а там и до каблуков недалеко. Но пока им хватит и того, что имеется. Точно хватит, потому что стоит начаться припеву, Арсений чувствует чуть влажные, горячие руки на своём животе. Кажется, Антон проникается атмосферой; мрак комнаты, красный свет экрана, их полуголые тела и джаз. И Арсений принимает правила игры, когда закидывает руки ему за голову и притирается ближе. Он чувствует поцелуй на шее, чуть выше позвонка, и шумно выдыхает. Антон ведёт руками дальше, к соскам, и сжимает их легонько, так недостаточно, что хочется заскулить от начатой, но брошенной ласки, но Арсений лишь прикусывает губу. Антон, тем не менее, обманывает его ожидания и двигает ладонями ниже — но Арсений перехватывает его пальцы раньше, чем происходит необратимое, потому что скучал по прелюдиям. Каждая его клеточка сейчас сжимается от предвкушения шикарного секса, потому что Антон прекрасный любовник даже без чувств — а сейчас их любовь горит пламенем снова так, что обжигает их самих до мурашек. Антон дразнит его соски, и Арсений нетерпеливо елозит в его объятиях, но потом Антон всё же продолжает, искушает сильнее, поглаживая кожу под пупком. А потом горячая грудь пропадает, и по спине бьёт прохлада — Арсений издаёт какой-то полустон-полувздох, дёрнув руки к осиротевшим плечам. Он чувствует губы на своих лопатках и уже не может сдержать себя; вскрик разрезает джаз, который гремит где-то за их спинами, и Арсений чуть подаётся назад, чтобы поймать кожей ещё один поцелуй. И получает своё — лопатки, ямочка позвоночника, копчик, местечко над ягодицами — Антон тянет с него штаны вместе с боксерами. А Арсений продолжает руками стискивать предплечья, чтобы куда-то деть свой жар — но это всё тщетно и ненужно; Антон лижет коротко между ягодиц, и он стонет в голос. Джаз куда-то пропадает и сменяется голосами судей, Славы, кого угодно, но это всё как-то очень далеко от Арсения, которого разворачивают и мягко давят на плечи, чтобы он лёг на постель. И он, горящий во всех этих чувствах, закидывает руку над головой и стискивает другой одеяло, когда Антон касается головки языком. Там на фоне что-то про ложку дёгтя, про самолюбование, но единственное любование, которое сейчас доступно Арсению, и то с натяжкой из-под полуприкрытых век на то, как Антон лижет его член, проходится по шву на яичках, втягивает одно за другим, а потом дразнит уздечку языком, глядя исподлобья на то, как Арсений силится согнуть ноги в коленях и извернуться дугой. — Как я люблю тебя, — шепчет Антон, поцелуями оставляя дорожку на его животе. Его руки блуждают по телу Арсения, сжимая там, где надо, сильнее, пощипывая соски, скребя ногтями по внутренней стороне бёдер — он знает каждую его нотку и каждый нерв. Арсений зарывается руками в кудри, когда Антон целует его ключицы; во рту сухо от частых вдохов, но связки так ощутимо дребезжат от стонов, что Арсения внутри переворачивает всего — от чувств, от ощущений, от того, как всё сводит удовольствием. Он пылает так, как никогда не пылал. — П… презервативов нет, — шепчет Арсений, когда слышит, как Антон хлопает ящиками тумбочки. — Мы проверялись в январе, я не ходил налево, если ты об этом, — с усмешкой бормочет Антон. — Нет… я… я не знаю, о чём я, — глубоко дышит Арсений, а потом слышит, как рядом с ним приземляется тюбик смазки; он тянется к штанам Антона, которые по какой-то нелепости ещё на нём, и обхватывает член ладонью, и очередь стонать наступает у Антона. Он, стоя на локтях по обе стороны от Арсения, роняет лоб на его плечо. Арсений ведёт пальцем по головке и размазывает выступившую смазку, а второй рукой ведёт, совсем кончиками пальцев, по ямочке позвоночника на его спине, и Антон подаётся бёдрами вперёд. Арсений двигает рукой мягко и слышит шумный выдох. — Антон, я хочу тебя, — говорит Арсений негромко и трётся о его пах едва. Антон тяжело дышит, и это то самое, что любит Арсений в нём так сильно; Антон не про «ваши родители случайно не винтик и отвёртка? Тогда почему у них такое прекрасное соединение?». Антон не про подмигивания и томные голоса — Антон про действия и про тёмный, блестящий взгляд; Антон про шумные выдохи и решительность, про перекаты мышц и про томность. Антон — это про всё настоящее. Антон — это про занятие любовью, а не сексом, войной или чем-то там ещё. Он не спешит толкнуться внутрь — мягко гладит пальцами анус и едва-едва вводит один внутрь всего на фалангу; Арсений разводит ноги шире и подается на пальцы. Он прикрывает глаза, ловит каждое получувство — Антон мягко растягивает его и целует плечи. Арсений наощупь тянется к его груди, волосам, потому что терять ощущения среди бесконечных помех не хочется. И не приходится — Антон мягко входит, толкается едва-едва, чуть дальше головки. Арсений стонет тихо, руками тянется к его плечам и скоблит по ним ногтями мягко и просяще. — Хочу ещё, — просит он, и Антон целует его в шею мягко, начиная двигаться тягуче-медленно. — Ещё, Антон, ну же, — стонет Арсений нетерпеливо и пытается насадиться на член. Он слышит чужую усмешку и пытается изобразить крайнюю степень оскорблённости, но у него не получается, потому что Антон входит глубже и резче, и Арсений стонет как тварь. Каждой такой должно быть по паре, и Арсений правда очень хочет доставить Антону удовольствие тоже, но это пока за пределами его возможностей, потому что угол тот выбирает слишком правильный, и Арсения прошивает удовольствием насквозь и обратно. Антон губами оставляет влажные поцелуи на его горячей коже, лижет ключицы, кадык, грудь. — Целуй меня, целуй, целуй, — стонет Арсений тихо, зарываясь пальцами в загривок и ногтями царапая шею. Пусть солнце плавит небосвод, и пусть болит, и пусть грызёт. Ты поцелуешь — всё пройдет. И Антон слушается, Арсению воздаётся за все его просьбы — их губы встречаются, их губы ласкают друг друга тоже, пока Антон продолжает мягко двигаться внутри. Арсений цепляется за него всеми конечностями, как коала, и переворачивает их одним движением, больше не в состоянии терпеть зудящее желание дарить ласку в ответ. Он гладит Антона по груди, целует губы, кусает подбородок, мягко двигаясь на нём. Волк на экране, кажется, просит улетать на крыльях ветра, но Арсений всё-таки предпочитает для полёта оргазм. Он чуть отклоняется назад, ладонь поставив на матрас, и тихо постанывает, насаживаясь на член быстрее. Антон гладит его бёдра, чуть тянет к себе, и Арсений на одном таком толчке кончает с громким возгласом; натянутая в ровную линию спина сразу гнётся колесом. Арсений делает пару движений после, чтобы Антон тоже кончил — хоть внутрь, хоть снаружи, хоть как; и валится на постель ему под бок. Они лежат под далёкий и такой незначительный бубнёж телика, и Антон продолжает гладить его по спине — это вообще тот жест, который Арсений любит всем сердцем. Арсений устраивает голову на плече у Антона, а пальцами выводит на животе всякие незамысловатые закорючки и витки. За окном горит закат — темнеет уже позже, нежели в марте. Арсений чувствует себя расслабленным и влюблённым, и он рад, что все их ссоры и расстройства позади. Он любит его душой, сердцем, мозгом и членом — всем сразу, и Антон любит его в ответ так же сильно. Арсений уверен. Позже он поднимается и подходит к окну — закат скрылся за домами синим, почти летним небом, и он смотрит на привычно пустую улицу — со временем это уже пугает не в той степени, да и, вроде, люди немного смелеют выходить хотя бы до магазина. Арсений начинает тревожиться чуть меньше, тем более, Антон не даёт ему упасть в волнения; так или иначе, рано или поздно, он рад, что они застряли в этом вместе. Арсений без поддержки точно бы поехал крышей. Время, конечно, лечит, но не всё и не до конца — и иногда это даже в плюс. Антон кладёт руки Арсению на бёдра со спины и целует в макушку мягко — тот улыбается. — Эдос написал, что самоизоляцию снимают через неделю, — говорит он негромко. — Будешь со мной встречаться? — добавляет Антон так, будто это всё как-то железно связано, и Арсений смеётся: импульсивно, как раньше. Может, он всё ещё уверен, что вся эта влюблённость только про карантин, и Арсений успокаивающе целует его в подбородок. — Куда ж я от тебя денусь, — отвечает он любовно. — Только, молю тебя, давай найдём двушку. Нам обоим нужно место. Жить в однушке, особенно когда у вас мало работы и каких-то дел - кромешный ад. — Никаких вопросов, — говорит Антон и обнимает его со спины всеми руками. Арсений смотрит на стремительно темнеющий мир, но в окнах домов загораются лампы, а у них за спинами яркими масками горит экран. Светлеет.

***

Антон в отношениях вообще оказывается нервным, немного резким во всём, что касается любви, слов или действий. Арсения немного забавляет эта его черта, и он каждый раз улыбается, как влюблённый придурок, когда Антон решает, что сьюжесекундно они должны поцеловаться, или что если он не родит какой-то комплимент сейчас, то не родит его никогда вообще. Но в целом — это понятно; он исследует свои границы и пытается до конца осознать, что он в отношениях с парнем, и это явно не было тем, что он спокойно может принять так сразу. Но Арсению нравится наблюдать как он постепенно мягчает и становится чуть менее дёрганым; открывается с новой, ласковой, расслабленной стороны. Не той, что была, когда они дружили, а влюблённой, искренней — конечно, проходит не день и не два. Но так или иначе — сейчас они лежат, пялят в «Кухню», теперь уже вместе, и Антон перечисляет ему комплименты по всем буквам имени. Видимо, он решил, что нападение — это всё-таки лучшее нападение, чем защита, даже на свой внутренний страх. — Актёр, разный, сияющий, естественный… — Не безобразный, — перешучивает Арсений. — Наипрекрасный, интересный, йоговский. Всё! — Йоговский? — смеётся Арсений. — Ну, типа, растяжка у тебя заебись, я на «й» только «йогурт» знаю. — Ну, есть еще «йодированный», «йоркширский» и «й»… — Я люблю тебя, — перебивает его Антон, и Арсений давится воздухом и блином со сгущёнкой, который он жевал. Арсений, по ощущениям, сейчас стал маленькой теплоэлектростанцией; конечно, он предполагал, что Антон скажет это так же импульсивно, как и всё другое, но почему-то это по особенному трогательно. — Я тоже тебя люблю, Антон, — говорит он с нежной улыбкой и целует его в уголок губ. Они шли к этому три месяца, и Арсений рад, что это случилось именно сейчас; для него правда было важно, чтобы Антон пришёл к этому сам, поэтому он свои просящиеся на язык признания прятал и умалчивал. Недоговаривал, но лжи и правда как таковой не было. Но на данный момент, Арсений, кажется, ощущает себя самым счастливым на свете — он знает, что у них всё будет хорошо, точно. Потому что в них двоих есть принятие и понимание, и это самое важное — а ещё готовность становиться лучше каждый день, каждый день. И Арсений бы смаковал эти мысли дольше, если бы кое-что на экране не заставило теплоэлектростанцию вспыхнуть. — Ты хочешь сказать, она его простила?.. — тихо, как в море перед штормом, тянет Арсений. — Походу, — отвечает Антон ему так же ошарашенно. Арсений откидывается на подушки и трёт лицо, вздохнув настолько тяжело, будто бы это не Вика простила Макса, а как минимум Антон снёс несущую стену в квартире и дом сложился пополам. Всё-таки логика — не самая сильная сторона русских сериалов; как и феминизм.

***

Несколько месяцев спустя — …Всем привет, меня зовут Антон Шастун, и так вышло, что я бисексуал. Но вообще, знаете, я встречаюсь с актёром театра, и если вам интересно, как это, то это пиздец. Мы с ним даже разбежались перед карантином, но потом… Что «о-о»? Заокали, твою мать. Нормально всё, вон он там сидит в первом ряду. Так вот, встречаться с актёром это пиздец, а прикиньте, остаться с актёром в однушке на карантин? Арсений слышал этот монолог уже сотню раз, потому что кому, как не ему проверять материал Антона на съёмки; тот же терпел его «Бал!» столько времени, а Арсений не любит быть должным. Но вообще, он — необъективный критик, потому что любой монолог Антона доводит его до соплей от смеха. Просто потому что когда ты влюблён, любая шутка объекта симпатии вызывает глупое хихиканье. Но гордость за него у Арсения вполне объективная — он сидит в первых рядах на съёмках «Открытого микрофона» и хлопает громче всех. Антона в Итоге из «Баттла» перекинули сюда — его шутки оценили достаточно, чтобы не дать ему потеряться среди сценок и скетчей. Он тысячу раз слышал, что жить с актёром — это пиздец, но если верить всему стэнд-апу на слово, можно, в принципе, охуеть от жизни. Поэтому Арсений не обижается — всё в монологе очень преувеличено, а то, что нет, сглаживается утренними минетами или оладушками с яблоком. В мае Антон впервые за год проводил Арсения до театра и поцеловал на прощание. Они с Антоном шли, держась друг за друга мизинчиками, и лукавую, довольную улыбку Егора, который курил у входа, надо было видеть. Сейчас на дворе сентябрь, и они не расстались снова, потому что две комнаты в квартире вместо одной и новый, тихий игровой компьютер решают почти все проблемы. Тем более, Арсению есть до кого докопаться — котёнок Снежок (который «не в честь Паши Воли, Антон, а потому что у него белый подбородок и лапки!») занимает всё его свободное от театра и заучивания текстов время — он ещё совсем крохотный и требует любви и заботы. В любом случае, если Арсений что и вынес из карантина — это то, что на самом деле «слишком разные цели на будущее» слишком слабая мотивация для расставания, когда будущее хочет внести свои коррективы, а вы на деле любите друг друга. А оно хочет всегда. Да и вообще — дело не в будущем, и не в прошлом, а в умении разговаривать и находить выходы. А если точнее — уметь их искать. Так или иначе, несмотря на «новую реальность» Арсений в чём-то благодарен этому карантину. А остальное — дело насущное.