The emperor's favorite

And I wanna kiss you, make you feel alright — И я хочу целовать тебя, делать так, чтобы тебе было хорошо. I'm just so tired to share my nights — Просто я устал делить свои ночи с другими. I wanna cry and I wanna love — Я хочу плакать и хочу любить, But all my tears have been used up — Но все мои слёзы уже были пролиты.

Tom Odell — Another love

***

爱屋及乌 (Ài wū jí wū)

Любишь дом, люби и ворон.

Любя человека, любить все, что с ним связано; любишь меня, люби и мою собаку.

***

      — Старший брат, как ты чувствуешь себя? Я принёс твои любимые рисовые булочки. Матушка сказала, что ты не ел ничего с утра, а уже вечер. Я волнуюсь, старший брат. Ёсан старается быть рядом с братом; видит, что ему плохо, а причина давно известна. У Сонхва день рождение восьмого месяца двадцатого числа, всего через десять дней. С того отвратительного дня прошло пятнадцать дней: долгих и мучительных, наполненных, ночными кошмарами и страхами. Чёрные тени тянут к нему руки, но не могут дотянуться, а из глаз их льётся кровь, которая становится рекой, что утягивает его на дно. Он задыхается, пытаясь спастись, но отвратительная кровь заполняет его рот, и он умирает в муках.       — И погиб он, — тихо говорит, поглаживая лепестки цветка, — захлебнувшись в крови врагов своих, а друзья хлопали в ладоши, спрятав лицо под маской, и лживо плакали они на взрыв. — отрешённо звучат слова, причиняя душевную боль младшему брату, но не замолкают. — О, Будда, убереги нас от страшной гибели друга нашего. Позволь склониться перед тобой на колени, и горестно молить о прощении, которое друг понёс наш. Ведь так мы сможем спасти души наши грешные, а друга нашего забери вместо нас. Мы дети Будды, а ты отец наш великий. Покайся, Сонхва, пока не поздно, ибо тьма идёт за тобой, чтобы уберечь от света Будды. Лепестки, оторванные от стебля, безжизненно падают на землю, замолкая навсегда. Душевную боль срывает на невинных цветах, а сам упивается их мучениями и страданиями. Слёзы высохли, как и радость, от приезда младшего брата, оставив горький привкус во рту, в перемешку, с осадком. Он больше не носит отвратительно-красивые ханьфу, заменив их фиолетовым ханбоком. Заперся в комнате, спрятался от себя, а не от семьи, которая переживает за него. Неподобающе для Сонхва, старшего сына семьи Пак — великой и приближённой к императору. Где его почтительность к старшим? Ответственность за репутацию молодого поколения, возложенную на него ещё в раннем возрасте? О добродетели и нечего говорить.       — Не говори так, старший брат, всё меняется со временем. К худу или к добру — известно только Будде, — подходит ближе, мягко обнимает за голову и прижимает к животу. Гладит по шелковистым волосам нежно и заботливо, словно мама, дарящая любовь ребёнку. Он так любит брата, что готов пойти против императора и воли небесной, лишь бы Сонхва был счастлив. Но Сонхва не разделяет его радости. Бледный, с тёмными кругами под глазами, лицо осунулось, а сам он похудел достаточно, чтобы люди начали волноваться за хрупкое здоровье. Его взгляд пустой и безжизненный, как неплодородная земля, обречённая быть сухой и холодной.       — Младший брат, ты когда-нибудь боялся за свою жизнь так сильно, что готов был склонить колени, и молить о пощаде, лишь бы остаться в живых? — хрипло шепчет, смотря на худые руки. Оказывается, что к смерти нельзя быть готовым. Она приходит, рано или поздно, и настигнет всех, чей срок подошёл к концу. Это единственная истина, которая пришла в мир вместе с жизнью, дарованной всем живым созданиям. О ней нужно говорить всегда, чтобы предостеречь других людей от мучений и смерти от своей руки. Её нужно знать с детства и почитать, как Будду — склонившись в храме, и молиться, пока в глазах не потемнеет, а конечности не затекут.       — Все мы чего-то боимся, старшей брат, — мягко говорит и берёт руки; холодные, с выступающими венами, белой кожей и худыми пальцами, в свои тёплые. — Ты не в праве стыдиться страха, заложенного в сердца смертных созданий, чувствуя опасность. Будда милостив к тем, кто честен с собой и с близкими. Я очень боюсь потерять тебя, матушку и отца, ведь жизнь без вас — не имеет смысла для меня. Прошу тебя, пожалуйста, подумай об этом, старший брат. Сонхва обещает себе подумать над словами брата позже, когда сможет здраво мыслить. Сейчас чувства неподвластны ему, а значит, что нужно вернуть идеальную часть себя, которая выручала в сложной ситуации. Матушка навещала два раза в день. Утром, перед приёмом пиши, и вечером, когда он любовался звёздами, и прижимал к сердцу цветы. Она стояла на расстоянии вытянутой руки; красивая, властная и холодная, будто и не живая вовсе. Смотрела ему в спину и молчала — боялась нарушить хрупкое равновесие и душевное спокойствие. Смешно, если бы она вслух сказала, что волнуется за сына. Но Сонхва не собирался смеяться. Хотел, чтобы она обняла его, и, крепко прижала к груди, где бьётся материнское сердце, недоступное для него. Никаких объятий от неё не последовало, лишь оставила поднос с едой, и книгу «Грешные дела во благо любви», а потом ушла, плотно закрыв дверь. Отец посещал его поздно ночью, когда на небе сияла полная луна, а цикады пели песни о звёздах, цветах и ручьях. Он осторожно гладил сына по голове, тяжело вздыхал и молчал. Слова ни к чему, когда чувствуешь тепло, не свойственную для себя. Захотелось родительской ласки и любви так сильно, что он не мог контролировать своё тело, подставляясь под тяжёлую руку отца. Совсем как в детстве, когда его хвалили за хорошую учёбу, добрые слова от учителей и восхищения от коллег по работе. Ребёнок внутри жаждет внимание отца и матери, которое они не уделяли ему очень давно. Хочется упрекнуть их, заставить испытать стыд, и услышать слова сожаления. Это лишь мимолётное желание, которое жаждет измученная душа, и одинокое сердце, закрытое для других людей. Ёсан ушёл недавно, оставив после себя запах книг, свежего чая и сладостей, что так любит. Следит, чтобы он ел, хотя бы немного, ведь переживает и волнуется. Обнимает нежно-нежно, гладит по спине и мягко улыбается, а в глазах мудрость, словно он испытал на себе все тяготы жизни. Это так неправильно, ведь он старший, и давать советы должен Ёсану, а не наоборот. Горький привкус оседает на языке от осознания того, что он позволил страху сломить себя, доставил неудобства близким людям и вынудил их жалеть себя.       — Какой же ты никчёмный, Сонхва, — горько прептал он, сжимая шёлковые ленты, обхватывающие талию. — Может, тебе стоит закрыться навсегда в своей комнате, раз боишься неизвестности. Не ты ли клялся, что после приезда Ёсана сделаешь всё, чтобы он был счастлив? Почему не отвечаешь за свои слова, которые сам произнёс? Лжец! Он сжимает челюсть и медленно выдыхает, стараясь унять колотящее сердце. Бьёт по груди, а взгляд становится суровее. Не нужно жалеть о том, что уже совершено. Успокойся, вдохни и выдохни, прийди в себя, наконец-то! Нельзя другим позволять очернять свою семью, какой бы плохой она не была. Стань достойным наследником, которым будут гордиться, а не показывать пальцем и прикрывать лживые лица веером. С тех пор, прошло несколько дней, а атмосфера в резиденции Пак изменилась в лучшую сторону. Старший сын стал больше времени проводить на улице; заниматься живописью и писать стихи. Часто, младший господин составлял ему компанию, позволяя себе улыбаться и бегать по двору, пытаясь поймать брата. Их смех успокаивал; тревога прошла, будто её и не было, а господин и госпожа Пак наблюдали из далека, кивая друг другу, и пили чай, наслаждаясь хорошей погодой. Повара готовили вкусные блюда, вкладывая частичку своей души, чтобы отблагодарить хозяев за щедрость и заботу. Сонхва часто хвалил их и просил добавки, а Ёсан угощал засахаренными фруктами и сливовым соком. Сонхва расцвёл. Прошла болезненная бледность, появились щёки, а взгляд стал живым, словно сам Будда благословил его. В саду начали появляться хризантемы, сливы и орхидеи, лилии благоухают, лепестки пионов шелестят на ветру, а лотосы восстанавливают душевные силы. Ходят легенды о девушке, что была сравнима с бутоном прекрасного цветка, который любили все. Её лелеяли, желали и почитали жители маленькой деревни, в которой она жила со своим отцом и сестрой. Они были счастливы и жили спокойно, пока девушка не пропала. Долго искали её, переживали и молились, чтобы была жива, но тщетно. Её одежду нашли в озере, но самой девушки не было нигде. Некоторые люди говорят, что она стала хранителем рек и озёр, чтобы спасать тонущих людей. И по сей день говорят о ней все, кому не лень. Сонхва не верит в это. Возможно, что она сбежала от тирании отца, либо спасалась от зависти сестры, желавшей ей смерти. Всё это не волнует Сонхва ничуть. Он устал бояться смерти, которая может придти в любое время, не спрашивая разрешения. Противиться ей бессмысленно. Он и не станет, ведь у него есть обязанности старшего сына и старшего брата. Каникулы заканчиваются и пора возвращаться в академию. Ёсану наняли лучших учителей, чтобы наверстать три упущенных года. Благо, он не терял время, и занимался долго, пока глаза не начнут болеть, а рука не устанет писать. Сонхва гордится им и уделяет внимание больше, чем обычно. Он улыбается и вдыхает вечерний воздух, заполняющий лёгкие, и выдыхает, садясь на скамейку во дворе. В последнее время — жизнь ощущается по-другому; спокойно и тихо. И он надеется, что так будет всегда.        — Посмотри на него, тигр, — хихикает лис, склонив голову. — Такой нежный и красивый — не отличить от цветов, что теряются на его фоне.       — Будь уважителен к будущей императрице, лис. — рычит тигр, складывая руки на груди. Лис недоумевает, затем тихо хихикает, прикрывая рот ладонью. Они затаились на крыше резиденции Пак, будто выискивают добычу, следя, довольно, долго за ней. Видят перемену в его лице; нет ужаса и страха, только упорство и спокойствие. Такое поведение заслуживает похвалы от самого императора, но его здесь нет, к сожалению. Минги отодвигает маску тигра и смотрит на Сана с любовью и уважением. Чхве преодолел трудности в своей жизни, не позволил им сломать себя, достиг высокого положения и не изменил принципам, которым следует с начала служения императору. Жёлтые глаза светятся в темноте, короткие тёмные волосы лежат на плечах, а мускулистую фигуру скрывает чёрное ханьфу. Сам Минги с детства служит императору — ничего интересного, что стоит внимания. Служит более пятнадцати лет, выучил законы Чосона, начал военную карьеру с низов, а теперь ведёт своих солдат. Нет, он не великий генерал Нам Тэхо, который славится не только на территории Чосона; но и в других странах говорят о нём. Минги командует подземной армией, которая перешла к нему от Нам Тэхо; бесшумной и смертельной.       — Минги-я, о чём задумался? — мурлыкает он, прижимаясь к горячему телу.       — О своих обязанностях. Тебе тоже следует думать об этом, а не витать в облаках. — тяжело вздыхает, но обнимает хрупкого, на вид, парня. Минги видел множество раз, как Сан расправляется с целью; безжалостно, но с улыбкой на лице. Зрелище завораживает, а дыхание сбивается, потому что он красив и опасен, когда наслаждается любимым делом. Сейчас он напоминает кота: нежного и требующего ласки. Он снимает лисью маску, а на него смотрят зелёные глаза, сравнимые с изумрудами и свежей зеленью. Тянется к тонким губам и целует мягко, поглаживая тонкую талию и тянет за длинные рыжие волосы. Сан царапает мускулистые плечи через одежду, проклиная ханьфу и это задание, которое мешает им насладиться друг другом. Юнхо и Чонхо должны были заняться этим, но, в последний момент, император приказал им зачистить западную территорию. Видимо, кто-то хотел сбежать, либо добраться до императора, что, конечно же, невозможно. Сан, с тяжёлым сердцем, но с радостью в душе — согласился, лишь бы Минги был рядом.       — Будь терпеливее, любовь моя, — шепчет он, нежно целуя в лоб. — Следуй правилам и не будь дерзким.       — Хорошо, я постараюсь. — говорит куда-то в шею, покрепче обнимая его. — Нам пора идти. Император ждёт отчёт. Минги кивнул и они направились во дворец, надевая свои маски. Сегодня ночь будет тёплая, а ветер тихим. Всё, что происходит при свете дня — становится очевидным для тех, кто хочет видеть и слышать. Под покровом ночи — спрятаны погребённые тела, закопанные безжалостными людьми. Не увидишь их и не услышишь. Только слёзы прольются на землю сухую, да душа не обретёт покой.

***

Во дворце «Кровавых ликорисов» стоял удушающий запах гари, в перемешку, с кровью и горящей плотью. Высунь кончик языка — почувствуешь привкус железа, от которого внутренности скручиваются, а тошнота подступают к горлу. Разведённые костры, по приказу императора, поддерживают с помощью древесины и отрубленных конечностей. Головы насадили на пики, дабы показать, лица продавшихся чиновников и людей из высшего сословия. Император доволен работой: его красное ханьфу, развивается на ветру, сливаясь с огнём, а кровь стекает с лица и одежде. В руках острое лезвие, которым он отпиливал конечности, когда жертва была жива. Потрескивание горящей древесины разбавляет тишину и доставляет удовольствие, позволяя отдохнуть от недавних криков и воплей. С виновниками, мужчинами, он лично занялся, устранив всех. Их жён распотрошили и закопали глубоко в землю, чтобы звери не раскопали и не растащили то, что от них останется. Детям сломали руки и ноги, а потом утопили. Некоторых съели хищные рыбы, а других поглотила вода, забирая маленькие тела на дно. Императору не жаль. Единственное, о чём он сожалеет, — что позволил им избежать долгой смерти. И сбежать Сонхва. Его гнев бурлит и поглощает спокойствие, вынуждая действовать, подчиниться эмоциям и причинить ему боль. Хонджун не поддаётся. Он разберётся с ним, когда тот попадёт в ловушку, которую он собирал уже давно. Никто не сбежит от его жестокости и не выскользнет из рук, перепачканных в крови. Жёлтый дракон изголодался по свежему мясу. Голод выталкивает все остальные чувства, что спрятались от зверя, который выжидает момента для нападения. Как давно он не чувствовал горячего тела под собой? Не слышал громких стонов и затуманенного взгляда, поплывшего от грубых толчков и выгибающегося навстречу его ласкам? Ему нужно снять напряжение, возникшее внизу живота. Как только Сонхва исполнится восемнадцать — он возьмёт его в тот же день, позволив себе насладиться прекрасным цветком. Хонджун будет брать его каждую ночь; от заката и до рассвета, пока звёздное небо не сменится ярким солнцем. Мысли о его цветке будоражат и вызывают мурашки, которые бегут от позвоночника до загривка. Он отдаёт приказ, чтобы Нам Тэхо явился во дворец немедленно, как только вернётся. Император растворяется в ночи, оставляя верных подчинённых, поддерживающих огонь ещё долгое время. Доски потрескивают, заглушая шум от насекомых, но не могут скрыть чудовищный запах сгоревших тел. Ночь окрашивается кровавыми красками и языками пламени, разрушая спокойствие и умиротворение. Только фигура в красном удаляется под тишину, что тянет кровавые следы за собой. Подол зелёного ханьфу развивается из-за быстрых шагов мужчины, окутывая его весенней листвой. Фигура высокая, крепкая, а осанка ровная, как молодой бамбук. Острые черты лица, которые хочется трогать и резать пальцы, а потом слизывать кровь, наслаждаясь её сладостью. Глаза, что темнее ночи, затягивают в бесов омут, заставляя желать их обладателя. Единственное, что украшает его лицо — длинный шрам на лбу и под губой. Мужчине всё равно. Генерал Нам Тэхо — человек императора, глава скрытой армии, один из сильнейших людей Чосона и красивый мужчина, которого жаждут заполучить знатные семьи. Генералу тридцать пять лет, но он никого к себе не подпускает. Честь и долг превыше собственной жизни. Он предан, честен и жесток, когда того требуют меры. У него есть много тайн, погребённых в гробах, и скрытых глубоко в земле, чтобы никто не мог воспользоваться ими. Нам Тэхо не проявляет интереса к кому-либо, если ситуация не касается императора. Он боготворит Хонджуна, видел, как его ломали в темнице, заставляя сдаться, и подохнуть жалкой смертью, недостойной сына императора. Слишком много утекло воды, в перемешку, с кровью и слезами. Шакалам не сравниться с зубами тигра, вцепившегося в их плоть. Покои императора сторожат мальчики евнухи. Их кастрировали, а после ознакомили со всеми правилами, соблюдать которые обязаны. Сначала они выполняли грязную работу: драили кухню, выносили горшки, поливали цветы и работали в саду. К счастью, они продвинулись по службе, доказав преданность императору. Минш — чуткий и мудрый, и Пинг — устойчивый ко всему, что происходит во дворе. Низкие, лысые и непримечательные — они идеально подходят для слежки за почтенными гостями, которые посещают дворец. Двигаются бесшумно, и слышат всё, что нужно слышать. Добывают информацию, хранят тайны и не вызывают гнев императора. Хранить тайны легче всего, когда язык не подвешен, как колокольчик, а обрезан, как половой орган. Они поклонились ему, постучали два раза в дверь, а затем открыли, пропуская его. Нам Тэхо переступил порог, и склонил голову, приветствуя императора. В комнате царит полумрак, лишь свечи горят, позволяя увидеть силуэт, который стоит спиной к нему. На маленьком столе стоит кувшин с вином, но бокала нигде нет. Видимо, император решил выпить, хотя делает это редко. Возможно, что случилось что-то плохое, раз он позвал его.       — Мой верный генерал явился во время, — низко говорит, поворачиваясь к нему. — Впрочем, как и всегда. Чёрный шёлковый халат держится на поясе, а грудь открыта, приковывая внимание к себе. Часть лица не скрыта маской, и генерал смотрит на шрамы, украшающие господина. Мужчина не скрывает восхищения, в перемешку, со страхом, подкрадывающегося изнутри. Хонджун ставит бокал на стол и подходит ближе, возвышаясь над ним, и не скрывает возбуждения, что дурманит не хуже, чем вино. Мужчина низко смеётся и тянет руку к лицу, поглаживая большим пальцем щёку. Нам Тэхо — любовник императора. Об этом знают только его приближенные и подчинённые, которым он доверяет. Разумеется, до тех пор, пока Сонхва не войдёт во дворец официально, а он не объявит о новой императрице. Одной рукой обнимает за талию, а второй сжимает горло, и впивается жадным поцелуем в сухие губы. Возбуждение становится сильнее, когда генерал открывает рот, впуская влажный язык внутрь. Он сдался ещё тогда, в темнице, когда худой мальчишка, с глазами зверя, вцепился в его рот грубым поцелуем. Нам Тэхо не смел противиться будущему императору, а потому и ответил, даря тепло, в котором нуждался мальчишка. Он обязан следовать воле императора, будь-то минутное желание или часовая пытка, сводящая с ума.       — Я принадлежу вам, мой император, — он склонил голову и отдался во власть дракону.