Боло

Май Плантация широко раскинулась на склоне — нежно-зелёная по весне, идущая ровными, чуть извилистыми рядами. Словно пушистый салатовый шарф, опустившийся на высокий холм и попытавшийся его опоясать.  — Это? Это — чай? — сорвав молодую веточку, Леви поморщился. Принюхался подозрительно, даже откусил один из листочков и помял зубами.  — Чай, — ответил Эрвин. Больше ему добавить было нечего, он и сам не разбирался в тонкостях чаеводства. Да и чайную плантацию видел всего второй раз в жизни: первый был лет шесть назад, когда стайка титанов неожиданно возникла под Квинтой. Гарнизон переполошился, выслал Шадису призыв о помощи, а тогдашний командор только поворчал да послал человек тридцать на проверку — во главе со Смитом. Шадису и без квинтийских параноиков проблем хватало. Эрвин тогда провёл людей за ворота Квинты перед рассветом, почти во тьме. Пятеро титанов обнаружились дремлющими прямо за стеной — огромные, неподвижные, кажущиеся безобидными. Тогда удалось порубить их и вернуться в укрепрайон без потерь. Квинтийцы, к титанам не приученные, пришли в восторг, громко ликовали, приветствуя спасителей — откуда им было знать, что южнее Шиганшины титанов пруд пруди, а к западным окраинам этим тварям просто сложно добираться из-за глубокого ущелья, по которому бежит бурная река. В тот день разведчиков разместили в местном штабе гарнизона, ублажали по-всякому — будто бы гарнизон сам не мог пальнуть из пушки по горбам титанов. Эрвина потаскали по высшему обществу, заставили его водить за ручку худосочную дочку мэра, а потом даже свозили к местной гордости — чайной плантации. Окрестности Квинты были единственным местом, где соглашались расти настоящие чайные деревья — как-то так климат сложился. В основном в городах внутри Стен продавали травяные чаи, собранные на полях: шалфей, чабрец, зверобой, душица, мята, листья черники — что только не заваривали. А настоящий чай рос только под Квинтой и стоил баснословно дорого. Эрвину тогда подарили жестянку сухих, туго скрученных листьев. Вернувшись домой — в штаб Разведотряда — он попробовал однажды, заварил немного. Отпил, покатал во рту, но не смог понять, что в этом «настоящем» чаю было особенного. Травяной, который заваривали в столовой разведки в огромных чайниках с ситечками, казался ему и привычнее, и ароматнее, и вкуснее. Драгоценная жестянка оказалась бессовестно задвинута куда-то на дальнюю полку книжного шкафа. Где её спустя несколько лет и нашёл Леви, при первой же своей уборке в кабинете тогда ещё капитана Смита. Вдумчиво крутил в пальцах, принюхивался. Долго вихлялся вокруг работающего Эрвина, сновал туда-сюда, нервируя и раздражая — не знал, как начать разговор. Был слишком гордый, чтобы что-либо просить. Эрвин его тогда придавил к шкафу и четверть часа выпытывал, в чём причина такого мельтешения. В конце концов, Леви сдался и смущённо просопел — дай, мол, чай попробовать. Эрвин только посмеялся и отдал ему всю банку. Вечером Леви явился с подносом: две чашки, чайник, пара сухих печенин, утянутых с кухни. От чайника с горячим паром поднимался будоражащий аромат свежих яблок.  — Пару долек покромсал, — пояснил Леви, наливая чашку и ставя её перед Эрвином. — На, пробуй, какую охуенность ты мне задарма отдал. Эрвин попросил не выражаться — тогда он ещё не знал, что отучить Леви от мата и жаргона подземных бандюков окажется непосильной задачей — и отпил чай. Сперва показалось пресно, а потом на языке вдруг ощутился некий неописуемый вкус — сладковатый и слегка горчащий, чуть вяжущий, и в то же время нежный и ненавязчивый. Яблочные нотки добавляли лёгкую медовую кислинку. Было совсем не так, как когда заварил Эрвин. То ли он заваривать не умел, то ли дело было в яблоках, а может, это просто был Леви. Леви, явившийся из-под земли, наглый, грубый, ругающийся, как портовый грузчик — и, как оказалось, любящий такие элитные и дорогие вещи, как настоящий сортовой чай. Травяные он тоже пил чашек по десять на дню — куда только влезало? — но этот, настоящий чай полюбил особенно страстно. Заваривал только по исключительным случаям, берёг каждый скрученный листик — и всё равно спил в пару месяцев. Эрвину пришлось затягивать пояс потуже, скрести по карманам, отказаться от покупки редкого энциклопедического десятитомника, на который давно откладывал деньги, и приобрести в столице ещё пару баночек «того самого» чая. Правда, в Митре он продавался по тройной цене. После падения Марии, когда стало ясно, что плантации навек утеряны, а Леви в бешенстве пинал стены в карцере — его пришлось запереть, ибо он рвался «отхреначить бошки» правительству, принявшему решение выпустить двести пятьдесят тысяч беспомощных, беззащитных беженцев навстречу тупым, прожорливым, беспощадным монстрам. Так вот, в те дни Эрвину пришлось даже заняться финансовыми манипуляциями. Тогда люди надеялись ещё отбить Марию, в разведку потекло финансирование — возвратите наши территории, немедленно. И оказалось не так уж сложно подбить цифры и вытянуть немалую сумму, незаметно проведя её мимо приходной книги. Даже зоркий и въедливый Шадис не заметил. Деньги эти Эрвин потратил, скупая весь найденный в продаже «настоящий» чай. Он не чувствовал себя предателем человечества или разведки — был уверен: что бы они не предприняли, победить титанов сейчас попросту невозможно. Люди слишком мало о них знали. Сидели сотню лет на месте и думали, что владеют всей информацией о гигантах, а потом явились Колоссальный и Бронированный и показали — ничего-то вы, глупые человечки, не знаете. Поэтому Эрвин купил чай. Бессмысленным тратам во имя бессмысленных смертей он предпочитал плохо скрываемый восторг, вспыхивающий в глазах Леви при виде заветной баночки, и следующую за ним горячую благодарность. Эрвин был ужасным человеком. Ему все так говорили, да он и не возражал. А потом оказалось, что какой-то делец умудрился при эвакуации вывезти несколько ростков чайных деревьев и высадил новую плантацию под Хлорбой. Как выяснилось, чай и тут неплохо рос, просто прежний плантатор не хотел делиться. Плантация постепенно разрослась, раскинулась на склоне холма. И теперь Леви, сорвав молодую веточку, с сомнением принюхивался к ней.  — По форме листа похоже, — наконец, заключил он. — А так-то хрен его знает.  — Эй!!! Эй, там!!! — раздалось зычное со стороны усадьбы, к которой примыкала плантация. Оттуда уже приближался всадник, вздымая клубы пыли на истоптанной дороге.  — Да ну вас, — проворчал Леви и на всякий случай воткнул отломленную веточку обратно в куст, как будто она там всё ещё растёт, а он вообще ни при чём. Отошёл на пару шагов, деловито заложил руки за спину, привстал на мыски. Доехав до них, всадник не стал спешиваться, оглядел сурово свысока, из седла.  — Кто такие? — грубо спросил он. — Что вам надо?  — Туристы, — откликнулся Эрвин прежде, чем Леви успел открыть рот. — Хотели увидеть вашу замечательную чайную плантацию.  — Посмотрели? Теперь валите. — всадник звучно набрал слюны и харкнул Смиту под ноги. Леви рванулся вперёд, как пёс, сорвавшийся с цепи. Эрвин попытался его удержать, да куда там — проскользнув под его рукой, капитан шуранул к всаднику, отпружинил ногами от земли, взлетел в воздух и выбил стражника из седла ещё до того, как тот успел удивиться.  — Ты, свиноза грязная! — ухватив за воротник, Леви вдарил оцепеневшего мужика затылком об траву. — Ты что себе позволяешь?!  — А? — не понял несчастный.  — Думаешь, нам приятно твою носогорловую слизь лицезреть?! — процедил Леви, стиснув его шею. — Расплевался он тут! Грязь разводишь!  — Ыых, — придушенно отозвался стражник, даже не пытаясь сопротивляться. Эрвин, подойдя, склонился и коснулся плеча Леви рукой.  — Оставь его. Леви вскинул голову — мрачный, сердитый, с плотно сжатыми губами. Цыкнул недовольно и разжал пальцы. Одним плавным движением поднялся на ноги и презрительно ткнул лежащего в бок мыском сапога.  — Эй. Это точно чай тут растёт?  — Ч-чай, — кивнула жертва.  — Надо купить, попробовать, — заключил Леви и перевёл на Эрвина строгий взор. — Ладно. Что там у нас дальше по маршруту? * * * «Не мог же я его забыть?» — думал Эрвин, в который раз перекапывая содержимое своего походного мешка. Он сидел на кровати гостиничного номера, нервно пошлёпывая по полу пальцами босых ног. Уже перерыл все карманы, разворошил постель, даже в рюкзаке Леви покопался, учинив внутри вопиющий беспорядок. Но никак не мог отыскать свой галстук боло, и поэтому продолжал поиски уже по пятому кругу. — Эй, Эрвин, угадай, что я ку… пил? — с ноги распахнув дверь, в комнату ввалился Леви с плотным холщовым мешком на спине. И даже присел, увидев царящий в комнате беспредел: свисающие с развороченных кроватей взбитые простыни, раскиданные по полу вещи и элементы одежды, встрёпанного и нервного командора, устроившего весь этот хаос. — Эрвин. Это что за срач? — медленно, хмурно произнёс он, закрывая за собой дверь, и приставил принесённый мешок к стеночке. Эрвин, обернувшись, поприветствовал его кратким взмахом руки и снова принялся копаться в своём рюкзаке. — Ты не видел мой боло? — спросил он сосредоточенно. — Это командорский знак отличия, не хотелось бы его терять, потом перед руководством не оправдаешься… Не услышав ответа, он поднял взгляд и вопросительно посмотрел на мрачного Леви, сложившего руки на груди. Поняв, что тот крайне сердит, Эрвин невинно улыбнулся. — Так что ты там приволок? — осведомился он, пытаясь увести тему подальше от царящего в номере свинарника. Леви долго молчал, видимо, решая, стоит ли отпинать Смита за устроенный бардак. Гуманность возобладала, и он, смягчившись, ответил: — Чай. Эрвин даже позабыл об утерянном боло, и уставился на мешок позади Леви так, будто из того мог сейчас вылезти Колоссальный титан. В голове не укладывалось. Эрвин за одну баночку выкладывал немаленькие суммы, но столько… — Что, целый мешок? — переспросил он сипло. — Да, — капитан невозмутимо пожал плечами. — Они заварили мне чашечку на дегустации. Я не смог устоять. — Но это же баснословная сумма… Как ты умудрился?.. Теперь уже Леви немного стушевался. Скосил взгляд, словно не решаясь смотреть в глаза. — К слову, о твоем боло, — кратко произнёс он. И снова умолк. У Эрвина по спине промаршировал табун мурашек. — Не понял, — сказал он, судорожно пытаясь анализировать ситуацию. — Леви. Не молчи. Ты что… Продал мой боло?! За чай?! — А тебе что, жалко для меня? — Леви набычился и цыкнул. — Нет, но… — Я и сам не представлял, что за него столько дадут, — закатив глаза, пояснил Леви. — Так, на дурачка сказал — мол, командорская побрякушка. А оценщик в ломбарде достойный парень оказался. Проверил клеймо на тыльной стороне, камушек на свет вертел минут пять, и подтвердил, что оригинал, и что коллекционеры диковинок за такую штучку и втрое больше отвалят, если знать, к кому обратиться. Я не в курсе, к кому обратиться, да и чаем отовариться поскорее хотел, так что толкнул твой кулончик ему. — Но Леви-и… — Да не ссы, — Леви, вздохнув, прошёл вглубь комнаты, уселся верхом на стул, лицом к командору. — Ничего с твоим камушком не случится. Я сам его люблю. За него тебя так удобно наклонять. Эрвин вздохнул и отложил рюкзак. — Я не понимаю, — признался он. — Вижу, — Леви, положив руки на спинку стула, опустил на них подбородок. — Не парься, говорю. Это здесь, за углом, неподалёку совсем. Ночью пойду и верну его. — Украдёшь, что ли?! — возмутился Эрвин. — Проще утянуть кулон, чем мешок с чаем, — Леви преспокойно пожал плечами. — Да не мыкайся. Мне не впервой. Зайду тихонько да стяну — много ума не надо. Эрвин поднял руку и, прикрыв глаза, медленно помассировал себе веки. — Леви, дело не в том, впервой ли тебе. Дело в том, что ты продолжаешь вести себя, как бессовестный разбойник. Даже став капитаном Разведотряда. Я уже отчаялся отучить тебя материться, но насчёт воровства и мордобоев мы уже, кажется, договорились? Я купил бы тебе этот чай — не в таком количестве, конечно, но обязательно купил бы. Леви фыркнул, но внезапно поник, погрустнел. Глянул из-под чёлки понуро. — Дурак ты, — сказал он как-то опечаленно. — Я же знаю, что у нас вечно финансирования не хватает, а ты последние гроши на мои капризы откладываешь. Я видел в ведомости, что ты себе в прошлом месяце зарплату не заплатил. В позапрошлом урезал. Это вообще как, Эрвин? Я не хочу быть обузой. Я такой же солдат, как и все. Мне не обязательно что-то дарить или чем-то угощать, а ты из деловых поездок вечно какую-то вкусняшку привозишь. Нет, я ценю, мне приятно, правда приятно. Но хватило бы и тебя, Эрвин. Тебя бы с головой хватило, понимаешь? Эрвин, порывисто поднявшись и преодолев пару шагов между ними, опустился на колени перед стулом, на котором верхом сидел Леви. Всем существом стремясь выразить переполнявшие сердце чувства, поймал тонкую бледную кисть, свисающую со спинки, благодарно прижался губами к пересекающей запястье венке, ощутил запах чайных листьев и тихо бьющийся пульс. Леви сидел неподвижный, словно статуя, позволяя ему благоговейными мягкими поцелуями покрывать сухую кожу запястья, внутреннюю поверхность ладони, покрытую мозолями, и хрупкие шершавые пальцы — длинные, тонкие и невозможно изящные. Но когда Эрвин, замечтавшись, увлечённо втянул два его пальца в жаркий, влажный рот, Леви вздрогнул и пришёл в себя. — Куда?! — выпрямляясь на стуле, властно вопросил он и вырвал руку у разошедшегося командора. — Ишь, распоясался. А ну погляди сперва, что за свинарник ты тут устроил. Эрвин с кислой миной огляделся. Пожалуй, да, взял через край, пытаясь отыскать пропавший медальон. Возможно, стоило просто подождать Леви и для начала спросить у него… — Пока не уберёшься — даже не вздумай ко мне свои грабельки тянуть, — безапелляционно объявил Леви, важно вздёрнув нос. — И вон там — это что лежит? Мои трусы? На полу?! — Я не… — Ты да! Ты — да, Эрвин! Пойдёшь сейчас, возьмёшь кусок мыла и будешь всё это настирывать, пока не засверкает! * * * Глянувшись в маленькое, ржавое зеркало и педантично поправив повязанный на шее чёрный платок, Леви вышел в центр комнаты. Негромко кашлянул, привлекая внимание Эрвина, который валялся в кровати с газетой и хрустко грыз морковку. Брать в постель булку Леви запретил, потому что терпеть не мог крошки на простынях. Вместо булки Эрвин сходил вниз и отрыл где-то чищеную морковину. Леви немного поспорил, но смирился и уступил.  — Уже идёшь? — настороженно осведомился Эрвин, поднимая взгляд.  — Полвторого, — твёрдо ответил Леви. — Авось дрыхнет. Пойду.  — Может, мне с тобой сходить? — предложил Эрвин, отложил газету в сторону и сел на узкой жёсткой койке. — Хоть на шухере постою.  — Хо-о? — губы Леви растянулись в издевательской улыбке. — Наш блистательный командор хочет пойти на дело? Какой плохой мальчик.  — Я просто хочу, чтобы ты быстро и безопасно вернулся, — пояснил Эрвин и снова откусил морковку.  — Я и один вернусь быстро и безопасно, — Леви шагнул к двери. — Ты корнеплод свой дожрать не успеешь.  — Даже так? — Эрвин приподнял бровь.  — Даже так, — подтвердил капитан. — А потом я покажу тебе, что ещё можно делать с длинными крепкими морковками. И, оставив поперхнувшегося Смита давиться, с довольной миной вышел в коридор. На улице было свежо, прохладный ночной воздух кусал за плечи, холодил спину. Зато согревали мысли об Эрвине — большом и тёплом, под боком которого можно будет так уютно пригреться по возвращении. Навесить на него боло, чтобы больше не терял, и притиснуться к жаркому, как печка, телу. В ломбарде оказалось ожидаемо темно — владелец спал, но у дверей караулил сонный верзила. Слишком сонный — подкрасться и вырубить его хлопот не составило. Без проблем вскрыв замок на двери, Леви натянул висящий на шее шарф на нижнюю половину лица и тёмной тенью скользнул внутрь. Тщательно, внимательно принялся осматривать витрины, разыскивая необходимое. Будучи жителем Подземного города, он с детства неплохо видел в темноте — глаза адаптировались к вечному полумраку и хорошо ориентировались при недостатке света. Он даже не сознавал этого, пока не увидел, как ночью Эрвин, пошатываясь, на ощупь пробирается по комнате — шагая медленно и осторожно, с вытянутыми вперёд руками, словно царила кромешная тьма. Сам Леви при этом прекрасно видел каждое движение командора, различал каждую пуговицу на его распахнутой рубашке. Тогда-то он и заподозрил, что видит ночью куда лучше, чем жители поверхности. И бессовестно этим пользовался, порой подкрадываясь к Эрвину в темноте и пугая его до чёртиков. Перепуганный, подскакивающий Смит — который при свете дня не боялся пронестись на волосок под лапищей титана — казался лакомой диковинкой. Поиски неприятно затянулись: не найдя командорского боло на витринах, Леви принялся открывать один за другим бесчисленные ящики стеллажей, высоких и низких, заслоняющих все стены, и копаться в секциях под длинным прилавком, буквой «U» огибающим всё помещение. Скорее, это был не просто ломбард, а какой-то магазин старинных диковинок: кажется, здесь имелось столько удивительных предметов, что хватило бы на огромный столичный музей, если все их извлечь из ящиков и разложить посвободнее. Громоздкие канделябры под потолком и макеты кораблей, стоящие целое состояние. Редчайшие книги на полках, в том числе несколько — на незнакомых языках. Диковинные подсвечники, изящные статуэтки, чернильницы из горного хрусталя, костяные гребни, вычурные фонарики. В ящичках — драгоценности: кольца, перстни, серьги, ожерелья, с мелодичным звоном пересыпающиеся под пальцами. В другой день Леви набил бы карманы этими побрякушками, но сегодня не хотел лишний раз нервировать Эрвина, который всегда крайне негативно реагировал на простые невинные кражи. Всё же, первоочередной задачей сейчас был розыск боло. Рискуя быть обнаруженным, Леви даже зажёг свечу, чтобы лучше видеть под прилавком. Потратил не менее получаса, копаясь во всех отделениях и думая, скоро ли прочухается здоровяк за входной дверью. Наконец, терпение лопнуло. Погасив свечу, Леви отправился вверх по лестнице и довольно быстро обнаружил спальню владельца лавки. Тот, по счастью, спал один — тем лучше, меньше шума. Поправив на носу чуть сползший платок, Леви навис над кроватью и крепко зажал ладонью рот спящего. Тот мгновенно пробудился, дёрнулся, распахнул глаза, замычал в ужасе, увидев над собой тёмный силуэт. Леви хладнокровно приставил к его горлу нож и повернул лезвие так, чтобы оно проблеснуло в свете уличных фонарей, проникающем в окно.  — Ответишь на один вопрос, — мрачным, угрожающим шёпотом произнёс он, стараясь изменять голос. — И я тебя не трону. Перепуганный хозяин заёрзал, жалобно глядя на нож выпученными глазищами, сглотнул и мелко, часто закивал.  — Хорошо, — сказал Леви. — Рад, что ты сговорчивый. Хозяин снова кивнул. Даже не пытался вырваться, хотя руки и ноги у него были свободны — словно прирос к кровати, прикованный страхом.  — Итак, — Леви отпустил его рот, но нож не убрал. — Подумай хорошенько, прежде чем отвечать. Сегодня ты купил у одного бандита командорский медальон. Где он?  — Б-бандит? — пролепетал перепуганный оценщик.  — Тц. Нет, бестолочь. Медальон. Где этот чёртов медальон?  — А… Э… — мужчина замялся. Леви ближе поднёс нож, плашмя прижал холодное лезвие к горлу под подбородком.  — Сандра Уаткос! — последовал мгновенный ответ. — У неё!  — Что ещё за Сандра Уаткос?! — Леви в раздражении отвёл нож от шеи и ловко крутанул в пальцах.  — Су… супруга Хасбена Уаткоса, нашего мэра, — пояснил оценщик, мигом закрыв горло ладонями, словно таким образом защищал свою шею от повторных посягательств. — Она ко мне часто заходит, го… господин. Богатые дамы — они такие, любят тратить денежки мужей на всякие безделицы… А у меня лавка известная, репутация хорошая…  — И она купила тот медальон? — недовольно спросил Леви.  — Именно, — мужчина кивнул, сглотнул снова. — Если не верите — могу вам показать выписанный ею чек, за подписью. У меня все документы есть, господин.  — Нет нужды, — Леви продолжал поигрывать ножом. Блестящие во тьме глаза оценщика затравленно, с ужасом наблюдали за быстро проворачивающимся в пальцах лезвием. — И где живет эта супруга мэра?  — На центральной площади, — быстро выдохнул торговец и сухо сглотнул. — Ну, почти на площади. Позади ратуши большой особняк, мимо не пройдёте. Ворота там ещё такие… с орлами.  — Ясно, — хмуро сказал Леви. Похоже, Эрвину придётся подождать свою побрякушку ещё какое-то время. — Вставай. Ищи, чем тебя связать.  — С-связать? — растерялся бедолага.  — Если предпочитаешь, чтобы я вырубил тебя ударом по башке — не вопрос, — Леви сделал шаг назад, теряя терпение. — Но предпочту скрутить и заткнуть рот. Да и ты вряд ли мечтаешь о сотрясении мозга. Так что шевелись живее. Оценив альтернативы, оценщик мигом вскочил с кровати и бросился к шкафу, чтобы покорно достать из него ремни.  — Господин крайне милосерден, — раболепно пробормотал он, протягивая Леви целую связку. Металлические пряжки звякнули друг о друга. Леви принял тяжёлые, тугие ремни — он бы сейчас предпочёл связать ими Эрвина, а не этого типа. Однако, суровая реальность не считалась с его интересами, да и ситуацию, в целом, заварил он сам. Так что не имел права жаловаться. * * * Особняк действительно был большой, даже слишком — тут бы могли разместиться все казармы Разведотряда, однако, здание было занято лишь семейством мэра и его прислугой. Высокие серые стены, щедро украшенные лепниной, тянулись к куполообразной крыше, состоящей из трёх наложенных друг на друга полусфер — очевидно, безвкусная находка местного архитектора. Пристроившись у стены дома напротив, Леви внимательно рассматривал здание, недовольно покусывая губы. Знал, что будут сохнуть и шелушиться — и всё равно покусывал. Даже Эрвину не удавалось отучить его от этой скверной привычки. За высокими арочными окнами царил мрак, но у главного входа стояли двое вооружённых стражников, и еще двое ходили по периметру — свет их факелов, перемещающийся за витой решёткой забора, неровно перемещался в едином ритме с неспешной, но чёткой походкой. Наверху в одном из окон было светло от камина — там сидел за столом пышнотелый пожилой мужчина, то и дело вскидывая голову и прислушиваясь. Вероятно, это и был мэр, которому в столь поздний час отчего-то не спалось. Поёживаясь от ночного холодка, Леви лихорадочно раздумывал, как быстрее обыскать такой особняк, и где может находиться комната хозяйки дома. Начинать надо определённо с комнаты Сандры Уаткос. Не вызывало сомнений — если баба сама пришла и купила такую недешёвую висюльку — значит, имела на то личные причины и, вероятно, не хотела, чтобы об этом узнал супруг. Леви не обладал какими-то уникальными аналитическими способностями, просто всех богатых дамочек по умолчанию считал ушлыми извращенками. Можно было, конечно, предположить, что леди Уаткос купила боло в подарок мужу, но и при таком раскладе она должна была хранить кулон у себя. Внезапно в одном из верхних окон — во втором от угла здания — загорелось тусклое пламя свечи. На миг очертило женскую фигурку в белой сорочке — та склонилась, вероятно, вдевая ноги в мягкие тапочки, и приблизилась к окну. Покрутив головой, поставила свечу на подоконник и тихо, неторопливо открыла раму, распахнула на полную. Выглянула наружу — белая в ночи, как привидение — покрутила головой и занырнула обратно в комнату. Оставила окно открытым и погасила свечу, изящно подув на неё. «Кого-то ждёт», — подумал Леви. Выбор был невелик: или пробраться сейчас, или ждать, пока к жене мэра придёт тот, кому она отворила окно. Если проникнуть в дом сразу — наткнётся на бодрствующую Сандру, а чуть позже — и на её кавалера. Но если ждать — можно потратить не один час, да и потом нет никаких гарантий. Что, если визитер мэрихи окажется подпольным торгашом? Вдруг Сандра отдаст боло ему на перепродажу, или — того хуже — на переделку, попросит переплавить в браслетик? Слишком много переменных, обращаться с которыми Леви не умел. Он предпочитал, чтобы выбор делали за него; стратегии всегда были прерогативой Эрвина. Прикинув, что риск есть в любом случае, и встречи с хозяйкой, скорее всего, не избежать, Леви решил не тянуть время. Он уже совсем продрог и не имел никакого желания ждать, пока кто-то явится к Сандре, и тем более — пока этот кто-то уйдёт. Растерев предплечья, покрывшиеся гусиной кожей под тканью тёмной рубахи, Леви незаметно пересёк дорогу. Тени, расчерчивавшие улицу, были хорошим укрытием. Хватаясь за толстые металлические прутья, легко подтягиваясь, он взобрался на кованую ограду с угла и перепрыгнул на раскидистое дерево внутри сада. Внизу раздались голоса и неспешно прошли стражники. Они даже не предполагали, что над ними, в пышной кроне, сидит гибкая тёмная фигурка незваного гостя. Ловко балансируя на толстой ветке — всё проще, чем на спине скачущего коня — Леви пробежал по ней почти до самой крыши здания. Абсолютно непродуманное дерево, если хочешь обезопасить свой дом. И абсолютно продуманное, если ждёшь кого-то ночами: ветви подступали почти к окну Сандры. Леви в очередной раз решил, что мадам была ушлая. Бесшумно перескочив на карниз, он проворно перебежал к окну хозяйки дома и, ухватившись за парапет, свесился, качнулся на руках и запрыгнул внутрь. В комнате было тихо, только заполошно колотилось сердце, вдруг охваченное каким-то нехорошим предчувствием. Дама в кровати лежала, не укрытая одеялом, в одной ночной сорочке, но не двигалась — может, открыла окно и уснула. Может, ей просто было душно, и она на самом деле никого не ждала. На миг показалось, что глаза женщины чуть блеснули из-под смеженных ресниц. Леви решил не реагировать: если она бодрствует, но ещё не зашлась визгом, значит, имеет на то причину. В любом случае, до мотивов этой мадам ему дела не было. Хотелось просто отыскать проклятый боло и свалить под бочок к тёплому и уютному Смиту. Оглянувшись еще раз на неподвижное тело на кровати, Леви бесшумно направился вглубь комнаты. На первый взгляд командорского кулона не было видно — да и не такая это вещь, которой раскидываются, словно нестиранными носками. Впрочем, Леви и за носки бы высказал. Пораздумав, он направился к будуарному столику, уставленному бессчётными баночками и флаконами. Аккуратно, не издавая лишних звуков, по очереди открыл маленькие ящички под столешницей — но ни в одном не оказалось искомого. Дама на кровати вздохнула, но не шевельнулась. Покосившись на неё, Леви прошёл дальше, к комоду. Ящик выехал с тихим шорохом, демонстрируя ворох неаккуратно распиханного нижнего белья. Поморщившись от неряшливости, с какой были затолканы в комод кружева и рюшечки, Леви перешёл к следующему ящику. Тот оказался прибежищем шейных аксессуаров — платочков, шарфиков, бархаток, шемизеток, воротничков, бантов и брошей. Решив, что здесь можно и покопаться, Леви запустил руку в ворох ткани, отодвигая в сторону, и погрузил пальцы в груду пряжек и кабошонов, на ощупь выискивая знакомый до последнего рубчика медальон. Но сколько ни рылся — не ощущал ни привычной глади малахитовой хризокколы с тонкими прожилками, ни крепкой рифлёной оправы, ни гибкого прочного шнурка, за который Леви так любил дёргать, и который даже порвал пару раз. По счастью, найти сменные шнурки оказалось совсем не сложно, но Эрвин с тех пор зарёкся лезть в постель, не сняв боло. Задумавшись и замечтавшись, Леви потерял бдительность — и ощутил, что сзади к нему плотно прижалось тонкое женское тело, горячее и лихорадочно дрожащее.  — Ах, Кай, ты пришёл, — сладко прошептал тонкий голос на ухо, обдавая сильным запахом духов. Леви передёрнуло, а руки Сандры, скользнув по его бокам, взялись за пряжку ремня. — Хватит там копошиться, иди ко мне. Только тише, мой супруг ещё не заснул. Леви быстро пытался соображать, как поступить. Вырубить — можно, но если он не найдёт боло, допросить будет некого. Лучше прямо сейчас схватить эту надушенную бабёнку за горло и начать задавать вопросы…  — Угадай, что я сегодня купила? — продолжала Сандра. Леви насторожился. Нет, пожалуй, она сама всё расскажет, а потом можно и вырубить. Чужие прикосновения вызывали невыразимое отвращение, запах дорогих духов стойко напоминал о том, что в Подземном городе дети умирали от голода и болезней, пока наверху ряженые в батист и гипюр красотки из капризной прихоти покупали командорские медальоны.  — Я купила тебе одну штучку, — вкрадчиво продолжала Сандра, быстро вытягивая из шлёвок его расстёгнутый ремень. — Тебе понравится. Когда тонкие пальцы выдавили пуговицу на поясе и дёрнули вниз ширинку, Леви подумал, что сейчас сорвётся и впечатает её мордой в угол комода. Но чужие руки пропали, а через мгновение ему на шею опустился ремешок с тяжёлым кулоном. Сердце заколотилось, словно обезумев, и Леви вцепился в боло пальцами — на ощупь тот самый, без сомнений. Вот и зазубринка внизу от его клинка, оставленная во время давнего спарринга. Как повезло, что удача сама приплыла в руки.  — Знаешь, что это, Кай? — спросила Сандра, снова обхватывая его руками. — Это кулон командора Разведывательного отряда. Торговец божился, что настоящий. Давай ты будешь этой ночью моим командором, а я — твоим титаном? Ты поймаешь меня, правда? «Ого, — подумал Леви. — Неплохо. А фантазия-то у бабёнки работает. Надо взять на заметку».  — Дело в том, — раздражённо ответил он, стряхивая её руки, — что я не Кай. В этот миг дверь распахнулась, и в комнату ворвались трое мужчин с подсвечниками. Первым бежал пожилой толстяк, которого Леви ранее видел в окне — видимо, это и был Хасбен Уаткос — мэр города, и по совместительству супруг Сандры. Узрев картину — открытый ящик комода с ворохом кружевного белья, мужик с чёрным шарфом на лице и с расстёгнутой ширинкой, опешившая жена в одной ночнушке — Хасбен яростно заревел и указал слугам на Леви.  — Попался, шельмец!!! Взять его!!! Месяц гада ловлю!!! Сандра завизжала «КАААААААЙ!!!», потом увидела, что Леви — действительно не Кай, завизжала ещё сильнее, пытаясь загородить плоскую грудь, едва прикрытую шелками. Леви кинулся к окну, решив, что в драке смысла нет, и проще сбежать, раз уж боло нашёлся. Эрвин вряд ли обрадуется, увидев с утра во всех газетах, что некий бандит отпинал мэра. Но, едва он подбежал к окну — в оконный проём запрыгнул ещё один человек — тоже невысокий и худощавый, вероятно, потому Сандра и не почуяла подвоха. Кай — судя по всему, это был именно он — заметил Хасбена, вскрикнул, неудачно подвернулся Леви под ноги, и оба кубарем покатились на пол. Сандра снова заголосила своё «КААААЙ!», слуги набросились на незваных гостей, Хасбен топал ногами и выкрикивал неадекватные приказы в духе «утопить!», «сжечь!», «колесовать немедля!». Кай, вместо того, чтобы озаботиться собственным спасением, вцепился в плечи Леви и истерично проорал:  — Что ты делал в её комнате?! Отвечай!!! Леви двинул ему в висок, чтобы не брызгал слюной, вскочил, запрыгнул на подоконник. Слуги ухватили его за ноги, Леви рванулся вперёд. Расстёгнутые, не удерживаемые ремнём штаны стянулись по колено, и он, коротко и удивлённо охнув, полетел из окна вверх тормашками. Приземление оказалось отвратительно болезненным: лбом Леви угодил на бордюрный камень, ободрался, и кровь уже заливала глаза. Увидев двух бегущих к нему стражников с факелами, попытался вскочить, но левую руку прошила тупая боль, и он неожиданно понял, что не может на неё опереться. Момент был упущен, а в следующую секунду на него налетели двое стражников, ещё двое уже торопились от входных ворот. Леви попытался сопротивляться, но стянутые по колено штаны практически обездвижили его ноги, да и сломанная в запястье рука мало годилась для драки. Ненавидя весь мир, Леви пробовал сражаться одной рукой и лбом, но его быстро придавили к земле и скрутили. Ткнули носом в сырую от росы траву и наступили коленом на загривок, надавили почти до хруста. «Эрвин будет ржать», — только и подумал Леви и мрачно вздохнул. * * * Тяжёлая, окованная металлом дверь пронзительно заскрипела, открываясь и пропуская Эрвина и его проводника внутрь подземелья. Ступени, ведущие в глубину, были почти не видны в свете чадящего факела. Пахло сыростью и гнилью, и ещё — тюрьмой: грязными телами, прелой проссанной соломой и — особенно едко — человечьим дерьмом. Комендант, который минут двадцать вчитывался в принесённую Эрвином бумагу, сидел наверху, в чистеньком светлом кабинете, и сюда вряд ли вообще спускался. Эрвин сглотнул холодный, мерзкий воздух — тот словно налипал на тело, пропитывая одежду и опутывая кожу плотной паутиной зловония. Страшно представить, насколько отвратительно здесь было находиться аккуратному, чистоплотному Леви. Причём Эрвин пробыл здесь всего две минуты, а Леви сидел уже третьи сутки. Да, минуло уже трое суток с тех пор, как Леви ушёл возвращать боло, обещав вернуться в считанные минуты. Несколько часов Эрвин терпеливо ждал его, не смыкая глаз, но на рассвете, чуя неладное, собрался и отправился на поиски. Которые оказались совсем не лёгким делом. Перед ломбардом толпилась полиция, человечек на крыльце истошно горланил о покушении, и просто так к нему было не подобраться, особенно без формы. Потом человечка забрали в штаб военпола для допроса, да так и не выпустили. Разболтав одного полицейского парой монет, Эрвин узнал, что в ломбарде нашли какие-то запретные книги — из чего следовало, что оценщика, скорее всего, выпустят нескоро — если выпустят вообще. След Леви потерялся, и ухватиться было не за что. Опираясь на простые исходные данные — Леви не вернулся, а значит, во что-то влип — Эрвин снова навестил штаб военпола. На сей раз уже в форме. Ненавязчиво осведомился о недавних арестах, но ничего не узнал — капитан полиции, с которым он общался, молчал, как рыба. Городские газеты тоже молчали, не выдавая никаких криминальных новостей, да и вообще были тихи и скучны, словно ничего любопытного в городе не произошло. Эрвин был уверен, что произошло, а раз газеты об этом молчали — значит, дело было повыше, чем простой грабёж. Написав срочную депешу в штаб Разведотряда, что они с Леви задержатся ещё на несколько дней из-за непредвиденных обстоятельств, Эрвин покинул Хлорбу и направился в Митру, к Найлу. Кому еще знать обо всех остреньких делах, как не главе военпола? Доук на визит Смита отреагировал безрадостно, но в кабинет пустил. Очень строго доложил, что Мари забеременела во второй раз, будто бы это должно было Эрвина задеть и предостеречь от чего-то. Эрвин сдержанно поздравил и попросил просмотреть отчеты о задержаниях за последние двое суток. На Мари ему было наплевать уже лет пятнадцать, но Найл отчего-то упорно продолжал думать, что Смит намерен увести его жену. Эрвин сперва пытался его разубедить, потом плюнул и стал игнорировать беспочвенную ревность подозрительного друга.  — И почему я должен тебе помогать? — поинтересовался Доук, когда Эрвин вкратце описал ему ситуацию. Очень вкратце. Буквально в трёх словах — «вероятно, Леви арестован». Распространяться, что Леви толкнул его боло в ломбарде, на выручку приобрёл мешок чая, а потом отправился выкрадывать кулон обратно, Эрвин, разумеется, не стал. Найл и так недолюбливал мелкого нахального капитана — впрочем, вполне взаимно.  — Потому что это мой подчинённый, и я несу за него ответственность, — спокойно ответил Эрвин. — Я убеждён, что арест был ошибкой.  — Убеждён он, — Доук фыркнул, достал из ящика стола сигаретку и закурил. — Эрвин, я тебе сразу говорил, что преступники в армии — дело дохлое. Бандюк — он навсегда бандюк. Только такие идеалисты, как ты, верят, что можно приручить бешеную собаку.  — Что ж, — Эрвин невозмутимо переплел пальцы рук. — Тогда позволь идеалисту самому посадить бешеную собаку на цепь. Найл, явно раздражённый его хладнокровной настойчивостью, глубоко затянулся.  — Бешеных собак надо топить, а не сажать на цепь, — проворчал он сквозь зубы. Эрвин призвал всё своё самообладание, чтобы казаться как можно более равнодушным. Хотя кулаки отчаянно чесались.  — Мы говорим о солдате с выдающимися боевыми способностями, которые превышают навыки всех твоих подчиненных, вместе взятых, — спокойно напомнил он, пристально глядя в глаза Доука. — За стенами Леви незаменим. Так что я вынужден требовать выдать его — под мою ответственность, разумеется. Впрочем, ты можешь оставить его себе и казнить, как пожелаешь — если компенсируешь Разведотряду потерю уникальной боевой единицы. Перепишешь мне, скажем, полторы сотни твоих ребят. Как минимум. По рукам? Найл растерянно на него уставился, совершенно не понимая, каким образом оказался поставлен перед таким выбором, но не способный найти неувязку в речах Смита. Только Эрвин мог прийти с одной лишь вежливой улыбкой и затребовать выдать преступника или полторы сотни солдат, да так, чтобы Найл действительно поверил, будто он Эрвину что-то должен.  — Вот ублюдок, — не зная, как еще выразить своё замешательство, пробормотал Найл и, затушив сигарету, нехотя поднялся из-за стола. — Пошли в архив. Посмотрим, что твой вшивый карлик натворил. Эрвин мог только догадываться, как остро Леви прокомментировал бы заявление про «вшивого карлика», и потому даже порадовался, что Леви этого не слышал. В архиве было спокойно и почти безлюдно. Взяв у заведующего свежеприбывшие на хранение отчеты, Найл отвёл Эрвина в дальний угол зала, где они и расположились — за читальным столом у большого окна. Солнечный свет расплескался по разложенным на столе отчётам, ослепительно вспыхнул на белой бумаге. Перебрав узловатыми пальцами документы, Найл протянул Эрвину несколько листков бумаги.  — Держи, — сказал он. — Все, кого задержали в Хлорбе за позачерашний день. В том числе и высокого уровня секретности, так что рассчитываю на конфиденциальность. Отчёты вывозят утренним посыльным, в пять утра. Если твоего жулика сгребли до этого момента — будет тут. Если позже — жди вчерашний отчёт, привезут на закате. Но никого по имени «Леви» я там не увидел. «Ещё бы ты увидел, — подумал Эрвин. — Он не дурак, чтобы подставлять и себя, и всю разведку заодно». С тех пор, как в первый год он вытащил Леви из кутузки за банальный мордобой в трактире, Эрвин знал, что на допросах его капитан попросту молчит, как воды в рот набравший, и никакой информации по делу от него не дождаться. Так что в отчете о поимке преступника Леви, скорее всего, значился под чужим именем, если оно вообще было вписано. Перебирая тонкие листы с отчетами, он пробегался взглядом по причинам задержаний. Кража, грабёж, пьяные приставания, драка, опять кража…  — Вот, — вытянув лист, Эрвин убеждённо протянул его Найлу. — Это мой. Доук, приняв отчет, вчитался и задрал брови чуть ли не до неопрятной чёлки.  — Этот?! — подавившись воздухом, переспросил он. — Эрвин, ты уверен?  — Абсолютно. Найл с нервным вздохом ещё раз пробежался взглядом по отчёту.  — «Покушение на убийство мэра Хлорбы Хасбена Уаткоса и групповое изнасилование его супруги»… Эрвин…  — Да.  — Это дело высокой секретности, его замолчали по всем каналам, — Найл понизил голос. — Двух обвиняемых признали государственными изменниками. Покушение на убийство человека такого уровня — это не шутки. Ты уверен, что твой задохлик в это ввязался? С чего ты вообще взял, что это он?! Эрвин легко улыбнулся уголком рта.  — Потому что только Леви мог вляпаться в подобный идиотизм, — спокойно и уверенно поведал он. Найл снова опешил.  — Эрвин, ты только что подтвердил, что этот ваш Леви способен на убийство и участие в групповом изнасиловании? — вполголоса переспросил он.  — Нет, разумеется, — Эрвин откинулся на спинку стула. — И дураку понятно, что обвинение надумано, а события, описанные в отчете, инсценированы. Сам посуди, Найл: разве идейный человек, решивший убрать мэра, просто остановится на полпути, чтобы пощупать его жену? Всё дело — очевидный подлог, а как было в действительности, мы не узнаем, пока ты не выпустишь Леви. Доук недовольно потеребил загнувшийся краешек листа, пытаясь скрыть своё недовольство, но то почти детской обидой выступило на щеках, покрыв их неровными пятнами.  — Это серьёзное заявление, — сказал он. — Ты, Смит, сейчас обвинил всю военную полицию в некомпетентности.  — Вовсе нет, — Эрвин вскинул ладонь. — Отнюдь не в некомпетентности, а в продажности. И не всю полицию, а отдельных личностей, подкупленных мэром Хлорбы и подстроивших, чтобы дело выглядело именно так. Кто платит, тот и заказывает музыку. Очевидно, Хасбен Уаткос за что-то крепко невзлюбил двух оказавшихся в его доме людей и уладил всё таким образом, чтобы случай представили, как покушение на него. Ты сам сказал — это государственная измена. Следовательно, преступников упекут куда подальше, а впоследствии казнят. Что Уаткосу, очевидно, на руку. Найл вздохнул и устало потёр виски.  — Умеешь ты, Смит, мозги вскипятить, — проворчал он и снова уставился на отчёт. — А если это не подлог? Что, если покушение на самом деле было, а я освобожу преступника? Не качай головой. Ты сам знаешь, что Леви ненавидит богатеев и политиков.  — А ещё я знаю, что он ненавидит бессмысленные смерти, — всё так же спокойно прокомментировал Эрвин. — Поэтому никогда бы не пошёл на убийство, если бы его к тому не принудили.  — Вечно ты делаешь ставки на какую-то дурь, — Найл оперся локтем о стол, положил подбородок на ладонь, выжидательно помолчал, барабаня пальцами по столу. Наконец, сдался под сосредоточенным, неотрывным взглядом Эрвина, выпрямился. — Ладно, ладно. Уговорил. Забирай своего маломерка. Напишу бумагу, что распоряжаюсь выдать его под твою опеку до судебных разборок, а потом замну дело. Авось никто не спросит, какое отношение к нему имеет разведка.  — Благодарю, — Эрвин тепло улыбнулся. — Я действительно дорожу твоей дружбой, Найл. На самом деле, это было лицемерие чистой воды, и Эрвину даже стало немного стыдно за себя. В действительности он ценил возможности, открывающиеся благодаря дружбе с начальником полиции, куда выше, чем самого Найла.  — Тебе которого выписать? — осведомился Доук, беря чистый лист бумаги и снимая с подставки перьевую ручку. — Тут написано, что преступников двое — отъявленный головорез Кай Хейк, а также широко известный насильник Конрад по кличке «Курчавый».  — Выписывай обоих, — сказал Эрвин. — «Курчавого» мне, а второй — вряд ли нечто большее, чем карточный шулер. Найл стиснул зубы, помолчал, потом плюнул на всё и принялся строчить письмо. * * * Потом был долгий путь обратно, в Хлорбу, и лишь на третьи сутки после пропажи Леви Эрвин явился в тюрьму. Голодный до тошноты и уставший, как чёрт. За эти дни он едва ли проспал три часа в общей сумме — позволял себе лишь погрузиться в краткую дремоту на считанные минуты, чтобы хоть немного поддержать функционирование тела, в остальное же время гнал коней, как одержимый, меняя их, как только выдыхались. Их с Леви лошади остались в конюшнях гостиничного двора Хлорбы — это были выносливые скакуны, но не настолько, чтобы мчаться два с половиной дня без роздыху и еды. Эрвин и себе-то не давал толком перекусить — покупал в проезжаемых деревнях сырную лепешку или картофельный пирог, когда живот совсем уж скручивало, и ел их уже в седле. Коменданту он привёз две бумаги. Одна поручала привезти головореза Роя Дилла на дальнейший допрос в Митру. Вторая — распоряжалась выдать Конрада «Курчавого» Эрвину Смиту. Комендант подивился, попытался расспрашивать. Эрвин деликатно сводил тему, напоминая о конфиденциальности секретных сведений и невозможности их разглашения. В конце концов, к Эрвину всё же приставили молодого солдатика, который, прихватив факел, охотно повёл командора разведки вглубь подземелий. Камеры для государственных преступников располагались на самом нижнем уровне, за дополнительной обитой металлом дверью. В тесном, вонючем коридоре, бросая кости в неровном свете факелов, скучали два караульных. Заключённых тоже было двое. Один сидел в камере, обхватив себя руками, и жалобно всхлипывал, подрагивая то ли от душевных мук, то ли от холода. Второй арестант восседал в камере напротив, на жидкой соломенной подстилке, словно король — одна нога вытянута, другая полусогнута в колене, и на неё, словно на подлокотник трона, величественно опущена изящная рука. Так Леви и спал — сидя, откинувшись к холодной каменной стене позади, но при звуке открывающейся двери проснулся, дёрнул уголком рта, хотя глаз не открыл. У Эрвина от вида капитана в темнице защемило сердце. Тот был похож на мертвеца. Леви казался бледнее, чем обычно, черты лица заострились, а глаза, окружённые глубокими тенями, напоминали тёмные провалы. На лбу багровела размашистая, неровная рана, на посиневших губах красовалась свежая трещина, переходящая в россыпь синяков по челюсти и подбородку. Нос припух, и на плохо обтёртой коже над губой ещё виднелась засохшая кровь. Они били Леви. Допрашивали и били. От одной этой мысли Эрвину захотелось просто ухватить своего сопровождающего за волосы и вколачивать лицом в решётку, пока оно не превратится в кровоточащее месиво. Но юноша, скорее всего, был непричастен к допросам, да и совершать необдуманные поступки было нельзя — чтобы не попасть в соседнюю с Леви камеру в ожидании эшафота. Поэтому Эрвин просто смотрел на эти шрамы и синяки, ощущая, как вздымается внутри неистовое желание защищать, оберегать, укрывать от всех невзгод. Стоил ли этих синяков мешок дурацкого чая или командорский медальон? Безусловно, нет, и от злости пальцы Эрвина сами собой стиснулись в кулаки, впились ногтями в ладони.  — Эй, Курчавый! На выход! — позвал солдат, отпирая дверь. Леви лениво и апатично повёл головой, заметил Эрвина, и его угасший, незаинтересованный взгляд внезапно ожил, вспыхнул, глаза расширились, а тело само собой взметнулось в воздух, отпружинивая от пола и стены. Солдат отпрянул, едва не выронив ключ — не ожидал такой смены настроения от человека, двое суток после допроса просидевшего в одной и той же позе и поднимавшегося, только чтобы подойти к помойному ведру. Леви молчал, не издал ни звука, проходя в открытую дверь. Только смерил солдатика со связкой ключей таким мрачным и гнетуще-тяжёлым взором, что юноша обмер и поседел по вискам. Двое караульных тоже примолкли, таращась на Леви — тот двигался спокойно, плавно и уверенно, словно некий князь, спускающийся с подножки кареты, приехав на бал. Подойдя к Эрвину почти вплотную, он вскинул бледное, побитое лицо, посмотрел вопросительно. Эрвин кивнул кратко, развернулся и повёл его обратно, наверх, к свежему воздуху и солнечному свету. В голове гудело от недосыпа, голода и вони, и когда они выбрались во двор меж тюремных корпусов, первый глоток пропитанного солнцем воздуха показался невообразимо сладким. С бумажными формальностями было покончено еще в кабинете коменданта, и теперь конвойный лишь провёл их к главным воротам и велел привратнику выпустить сопровождаемых им людей. Лязг последней двери — и Эрвин с Леви, наконец-то, оказались на свободе. Тюрьма находилась за пределами укрепрайона, так что до Хлорбы было около получаса пешего хода. Эрвин молча предложил Леви поводья — мол, не хочешь доехать в седле? Леви лишь отмахнулся, шагая по сухой пыльной дороге и щурясь вдаль. На свету его кровоподтеки казались не столь жуткими, а тёмные пятна синяков приобрели неприятный лилово-желтоватый оттенок.  — Я в следующий раз поговорю с Найлом насчет условий содержания задержанных, — нарушив тишину, прокомментировал Эрвин. Леви лишь отмахнулся.  — Чего так долго? — проворчал он, недовольно скосив глаза.  — А ты думаешь, можно добраться до столицы и обратно быстрее? — возмутился Эрвин. — Я и так не спал толком, всю ночь гнал. Между прочим, это не я виноват, что мои подчинённые начинают проворачивать какие-то махинации и попадают в дело с покушением и групповым изнасилованием! Сказав это, он тут же прикусил язык — Леви и сам, наверное, сто раз пожалел о том, что затеял свою авантюру с выкрадыванием проданного боло. Что толку было обвинять его, когда он уже более чем сполна поплатился — сидел три дня в тёмной, холодной, вонючей камере, получая на допросах пинки и побои. Зная Леви — тот уже, должно быть, сам себя извёл упрёками в непредусмотрительности и излишней предприимчивости. Было тепло и безветренно, где-то в вышине заливался жаворонок, и до умопомрачения пахло свежей травой, первыми цветами, поздней весной. По обочинам просёлочной дороги стрекотали насекомые. Желая извиниться, Эрвин протянул руку, чтобы взять ладонь Леви в свою, но тот уклонился от прикосновения.  — Осторожно с запястьем, — предупредил он. — Сломано. Эрвин почувствовал, что утихшая было ярость моментально вскипает в нём с новой силой.  — Они сломали тебе руку?!  — Нет, — Леви поморщился, словно от неприятного воспоминания. — Я сам.  — Ты сам сломал себе руку?! — переспросил Эрвин.  — Да, — Леви пожал плечом. — Неудачно выпал из окна без штанов и сломал руку.  — Ты выпал из окна без штанов?!  — Да хватит уже повторять за мной!  — Прости, но… — Эрвин растерянно вздохнул. — Ох, Леви. Вечно ты попадаешь в какие-то истории.  — Всё нормально, — сказал Леви. Он шагал рядом, маленький, избитый, чумазый и наверняка жутко голодный — но смотрел на Эрвина со снисходительной мягкостью, так, словно это Эрвину требовалось утешение. — Всё нормально. Обойдя командора с другой стороны, Леви ухватил его рукав пальцами здоровой руки, словно ребёнок, цепляющийся за одежду матери, и от этого стало бесконечно спокойно на душе, и снизошло ощущение правильности происходящего. Обернувшись, Эрвин мягко придержал Леви за плечо и, развернув к себе, обнял бережно, чтобы не задеть сломанную руку. Они отошли уже достаточно далеко от тюрьмы, и караульные на дозорной башне едва ли могли разглядеть, что две фигурки на дороге слились в одну. Леви сам прижался плотнее, крепко стиснул худыми руками, уткнулся носом в грудь.  — Всё это время я думал о том, какой ты тёплый, — пробормотал он. Ткань рубашки приглушала голос, и он повернул голову, потёрся грязной щекой. — Спасибо, что вытащил, Эрвин. Снова.  — Ну а как же я без тебя? — Эрвин одной рукой водил по спине Леви, между острых лопаток, а пальцами второй поглаживал короткие волоски на затылочной впадинке, чувствуя, как Леви плавится от этих касаний, подаётся им навстречу, словно жаждущий ласки котенок.  — Ты меня простишь, Эрвин? — промурлыкал он, задрав голову и подушечками пальцев поглаживая спину Смита под курткой. — За мои чайные захеры. Из-за них тебе пришлось отложить работу и носиться, как бешеному.  — Прощу, — сказал Эрвин с усмешкой. — Но только если Конрад «Курчавый» расскажет, каким образом он попался, и что вообще делал в доме мэра.  — Да сами они курчавые! — Леви пренебрежительно фыркнул, и вдруг отпихнул Смита, отстранился и сунул здоровую руку за пазуху. — Ща, погодь. Чуть не забыл. Не бойся, он чистый. Эрвин с любопытством следил за ним, не представляя, чем ещё может удивить Леви. Леви удивил безусловно — вытянул из-под одежды командорский боло, обтёр об рубаху и протянул на ладони. Грани оправы блеснули в ярких лучах солнца.  — Леви… — Эрвин принял медальон, смотря на него и не веря своим глазам. — Как ты… Тебя что, не обыскивали? — Обыскивали, — спокойно подтвердил Леви. — Тогда почему его не забрали? Глаза Леви опасно сверкнули, и на губах заиграла острая ухмылочка. — Я его спрятал. Эта простая фраза была произнесена настолько развратным шёпотом, что Эрвин, поперхнувшись воздухом, едва не выронил боло. — Боже. Леви. Я даже не хочу думать, где, — выдавил он. Улыбка Леви стала ещё более хищной и бесстыжей. Настолько, что хотелось прямо сейчас повалить его на молодую травку и стереть эту наглость с потрескавшихся губ. — Ты уже думаешь, — коварно заметил он, поддев ремешок на груди Смита. — Могу повторить персонально для тебя, командор. — Нет, Леви, — услышав приглушенный стон, Эрвин не сразу понял, что сам его издал. — Тебя сначала нужно помыть и покормить. — Ммм. Хочешь сделать это сам? — капитан нагло прильнул и бессовестно стиснул пальцами правой руки задницу Эрвина. — Мои любимые подушечки. Мне их не хватало в тюрьме, ты знаешь? — Леви, прекрати, — потребовал Эрвин, неохотно отцепляя от себя голодное, лохматое и избитое тельце. — Ты себя видел?! По тебе реанимация плачет. Но, помолчав, добавил, отвечая на заданный ранее вопрос: — Да. Я сам тебя помою и накормлю. * * * Помыть Леви ему удалось лишь на следующий день. В этот вечер они едва добрели до гостиницы, заглотив по пути по пирогу с творогом. Не сговариваясь, повалились на кровать и моментально заснули, тепло и бережно прижимаясь друг к другу.