Кощей, Витя и пятый этаж

— А я уверена, что это порча! Нечистый дух! Вот тебе крест! –, шесть утра, а на кухне уже демогогия. Пахнет валерьянкой, яичницей и ещё чем-то противно-кислым. Холодно. Опять проблемы с отоплением. Мать крестится, отпивая из кружки, судя по запаху, какой-то травяной настой. Сухие морщинистые руки усилено жестикулируют, норовя свалить и без того дохлый кактус с подоконника. Сестра сидит рядом, без эмоций кивает, а белобрысая куля на макушке забавно качается туда-сюда, как неваляшка. Розовый халат до колен. На ногах зелёные синяки. В горле тут же стало тошно, и я поспешно отвожу взгляд. Блядское утро. Заметив меня, маман улыбается и говорит уже тише, не так агрессивно: — Доброе утро. А мы тут мужа теть Светы обсуждаем, наверняка на него сглаз навели! Ирка даже не поворачивается. Тупо жуёт вчерашний батон с клубничным столетним вареньем. Нога на ногу, на босые пятки старые синие шлепки. С утра постоянно такая, не в этом мире. Глаза открыла, а проснуться забыла, как дед говорил. Слышу в пол-уха что-то про незнакомого дядю Кирилла, порчи, святую воду. Шарю по шкафам в поисках кофе, но оттуда вываливается какой угодно мусор, но не Нескафе. Какие-то смеси из пустырника и зверобоя, зажигалка отчима, коробок спичек, упаковка Парацетамола и даже два рыжих усатых таракана. Мило. Друзья, а вы то тут что забыли с утра пораньше? — Ма, а где кофе? Она меняется в лице. Кривится как от зубной боли, и показывает жёлтые клыки. Пальцы сжимают ручку стакана ещё сильнее. Вторая рука на колене, ноготь с обдирающимся красным лаком бьёт по колену быстро-быстро. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Красное мелькающее пятно. — Как где, ясное дело где, Андрей забрал, свинья неблагодарная! На работу ему видите, кофе нужно! А о семье он не думает? О нас?! Он вообще о чем-нибудь думает, кроме своей работы?! Чувствую разочарование, но не показав виду, достаю упаковку зелёного чая. Начну возмущаться — усугублю все нахер. Не хотелось бы получать свою порцию грязи с утра пораньше. Где-то под боком все ещё слышен недовольный бубнеж «Тварь неблагодарная… Как я устала… Бог наказывает…». Утром всегда так. Молитвы, бесконечный бубнеж и опять молитвы. Не хватает только запаха ладана, и вуаля! — мы в церкве. Или в цирке. Уродов. За стенкой начал реветь Миша. Громко, надрывая свою детскую глотку. Ира тут же подорвалась, чуть не уронив стакан, и побежала в комнату. Шлеп-шлеп по грязному линолеуму. Мать фыркнула. — Не может даже за ребенком уследить, ну ты посмотри на неё, в кого такая дурная…? Я не слушаю. На слова матери с утра не стоит обращать внимание. Иначе по её логике, все вокруг твари и проклятия бога на её бедную головушку. Ага, как же. Заливаю пакетик кипятком, достаю из холодильника остатки какой-то шоколадки с орехами. — И ты такой же! Весь в отца! Не готовишь, не убираешь, только жрешь и срешь в моем доме! За что мне это все?! Хватается за голову, раскачиваясь туда-сюда. Блять, ну да, теперь моя очередь получать. Это нормально. Мы привыкли. Это абсолютно нормально. С утра из матери гниль льется через край, главное не воспринимать близко к сердцу. Не слушать, не думать, не допускать мыслей, что это правда. Весь в отца… В моей комнате так же. Двухъярусная кровать, впритык с ней колыбель, подгузники-игрушки-смеси. Сестра пытается успокоить Мишу, тыкая какой-то погремушкой ему в щеку. Одной рукой качает, второй трясет фиолетовым цветочком. Дзынь-дзынь. — Чшшш. Ну что ты опять плачешь, а? Тут мама, тут, чшшш. Улыбается, показывая небольшие морщины. Под глазами черные тени, мешки. На щеках акне. На ключице жёлтое пятно. Шепчет что-то надрывающее-умоляюще, целуя сына в лоб. Миша в последнее время плохо спит по ночам, из-за чего стараюсь ночевать где-то вне дома. Хочется выспаться, это раз, и не хочется видеть виноватый взгляд Ирки, это два. Я уже по горло сыт её самобичеванием. На старом ноутбуке загружается «Глухарь», который я решил недавно пересмотреть. Папа любил этот сериал. Ставлю на стол кружку и блюдце с шоколадом, который и без этого усеян всяким барахлом. Пару раз клацаю мышкой. Миша смеется. Иркин телефон надрывается звонками. Мать что-то кричит на кухне. Бесит. Знакомая мелодия заставки воспроизводится в наушниках, и я усиленно отвлекаюсь от домашней суеты.

***

Под ногами чавкает липкая грязь, утягивающая куда-то на дно. Противно прилипает к пяткам кед, коричневые пятна остаются на джинсах. Шварк-шварк. Разваливающиеся дома из красного кирпича, отражение ворон в лужах. Отвратительно громкое карканье над головой и боль в башке. Серое небо нависло над макушкой, ещё чуть-чуть, и рухнет на землю, убив человечество. Что же, я буду только рад. Ебашь метеорит прямо сюда. В пальцах тлеет Бонд, недавно купленный в ближайшем ларьке. Мне уже двадцать с хвостиком, а привычка заходить за сигами и алкашкой в подвалы-ларечки осталась. Ещё с детства. Сегодня Тоха звал к себе на хату. С водочкой и вином для девок, неплохой жратвой и возможно, если мне повезет — возможной дракой. Чтобы прям в хлебальник кулаком, ногой в живот, кровью отхаркиваться. В последние дни негатив ебашит из меня, и надо куда-то наконец вылить все свои эмоции. Останавливаюсь около дома, завидев какую-то фуру. Белая такая, типичная. Кто-то переезжает? Сюда? В эту залупу? Ебануться ноги гнутся. Это чёт новое. Стою и тупо удивлённо наблюдаю, как какой-то нерусский мужик перетаскивает мебель, параллельно зажав в губах сигарету. Хуй кот знает, будущий ли это житель или обычный грузчик. Любопытство раздирает до чесотки в ладонях. На меня пару раз кидают злые взгляды, но хуй там, я не уйду. Это блять мой район. Хочу и наблюдаю, законом блять не запрещено. Дверь в падик нараспашку. Какой-то зеленоватый диван, стол, телевизор, кажется, плазменный. Закуриваю уже вторую сигарету. Кажется, прошло минут пять от силы. Пытаюсь мысленно рассчитать, насколько дорогая вся эта поебень. Естественно, никакой бы плейбой не приехал в этот дом, но кажется, и не бедняк. Эх, видимо, так и не узнаю в данный момент, кто решил сюда приебаться. Вышеупяметый мужчина выгрузил половину вещей на лавочку и землю. Так блять, мне ж домой пора! Юля просила кашу купить. Разочарованно вздыхаю, так и не узнав, что за хуй поселился тут. Но ничего. Все в будущем. В подъезде воняет мочой, окурки не слышно хрустят под подошвой, а подъездные надписи повсюду. С разных сторон. Синие ящики, из которых торчат газеты, платежки и другая макулатура. Мелькают лестничные пролеты, соседские двери. Такие знакомые оплеванные ступеньки, грязные, где-то даже вроде в крови… — Явился, не запылился. Слегка приподнимаю голову, исподлобья вглядываясь в знакомое еблище. Главное сдержаться, главное сдержаться. Держи себя в руках, Вить. — Хули так долго? Колючий взгляд душит, стягивает цепи на шее. Вдох. Жёлтые зубы стучат, как у голодной псины. Мне даже мерещится дикая слюна на подбородке. Вы-ыдох. Глупость. Широкие плечи с шрамами, наверняка от ножей. Вдо-о-ох. Ремень, обтягивающий грязные зелёные брюки. Выдох. Ремень-сестра-крики-мать-кровь-менты-Миша-плачет. Молчу. Между нами ровно десять ступенек. Между нами мертвые насекомые по бокам. Между нами пыль. Между нами черная, как сок текущая по щелям, взаимная ненависть. Убить бы друг-друга, он как раз блядский зек со стажем в десять лет, а я не хочу из-за какого-то ебаната попадать к таким же ебанатам. Шаг. Ещё и один. Ближе. Выше. Все нервные окончания натянуты как канат, который вот-вот треснет. Злость пробирает до самых кишков. Кажется, что-то и правда трещит. Но это вроде из открытой двери, ведущая в давно знакомую квартиру. Мама жарит картошку? Поворачиваться спиной к нему не спешу, предпочитаю пропустить его внутрь первым. Проходит мимо, но правда все равно косится. Тюрьма научила тебя не поворачиваться ко врагам спиной, мало ли кто захочет ебануть по башке. Жизнь с тобой научила нас тому же.

***

Ваще, мы с Тохой знакомы с того возраста, когда песок на детской площадке кажется неплохим обедом, а разъебать игрушечный грузовик — лучшая развлекаловка в мире. Когда люди узнают, что нашей дружбе почти шестнадцать лет, ахуевают до жопы. Ты и он? Ну да, выглядит это и правда странно. Он не любит махаться, хотя все детство ходил на карате, дзюдо и ещё куда-то, куда не лень было записывать его бабке. Он обожает играть в шахматы, учился всю школьную жизнь на пятерки, а ещё глыщет водку литрами и переспал с нашей училкой по химии ещё в свои пятнадцать. Бля, ему бы в политики, он не конфликтный, миролюбивый, но если надо — складной ножик приставляет к глотке за две секунды. Ровно. Антон рыжий, с горбинкой на носу и шрамом над губой. Я же всегда был и остаюсь раздолбаем, махаться хорошо умею только из-за опыта и хорошей реакции, а ещё пока Тоха является достаточно популярным пацаном среди девчонок и активно пользуется этим, я включаю на ноутбуке «геи» и остаюсь наедине со своими чертями. Белобрысый гопник гей, нелепица, правда? В его квартире как всегда. Мигают какие-то гирлянды, светильники, играет сначала Мияги, а вслед за ним и Кровосток. Очередное отличие. Я фанат русского рока, по-типу Цоя и Алисы, а ему пиздец как заходит рэп про любовь и наркотики. Долбаеб. Девочки попивают винище, иногда закуривая тонкие сигаретки. Синие, красные, фиолетовые ногти. Цветные пятна плывут. Туман в голове, дым везде, тяжёлая и мягкая Яна на плече. Рыжая, с хитрым прищуром девчонка, младше меня года на три. Лисичка. Сестра Тохи, которой я чем-то блять понравился. Хер знает чем. Рожей своей миловидной и в тоже время до болячек разбитой? Чем блять, чем? Загадка. Ебучая загадка. Я хоть и мудак, но не настолько, чтобы давать ей какие-то надежды. Или, не дай бог, трахать. Жалко девчонку. И пусть они с Антоном мягко говоря, не в ладах, и он иногда материт её, она хорошая. Я не сдался нахуй никому. Ей бы хорошо пошел Кирилл из моего училища, спортсмен и обаятельный гитарист. Пальчиками ведёт по моей шее, шепчет что-то, а я все стараюсь настойчиво, но мягко оттолкнуть. Не получается. Вцепилась и не отгрызается, только смотрит своими чернильными глазками в душу. Не хочу тебя обидеть, но и даже просто сосаться не хочу, дуреха. — Вить, пошли покурим? На помощь мне приходит Женька, одногруппник. Да, наша компания большая, бухаем людьми по штук десять, а то и больше. Так веселее. Кто-то лижется, кто-то кажется обсуждает новости города, а третьи вообще сами по себе. Уверен, в комнате Антона сто процентов кто-то уже потрахался. Вообще, все в основном либо с училища рядом, либо со школы, которая тоже неподалеку. Знакомые, никаких лишних. — Поперли. Янчик недовольно кривится, забавные веснушчатые морщинки появляются на носу. Мне становится даже как-то неловко, и я скорее спешу на балкон, чувствуя как она в последний раз касается моего запястья. Ну не могу воспринимать девушек именно так, как принято. Как подругу? Да. Как младшую сестру? Двойное да. Янка тому подтверждение. В одном дворе в мяч играли, деньги тратили на сухарики с сыром и ветчиной, я всегда защищал её задницу, ищущую приключения. Не потому что она мне нравится. Нету вот этих ахуительный бабочек в животе, которые описываются в старых потрёпанных романах. Нету даже банального желания потрахаться от души, как это принято в понимании многих пацанов. Дверь балкона громко захлопывается за спиной. Музыка, бьющая по перепонкам, наконец-то утихает. Долгожданное спокойствие растекается по венам, делая все тело ватным. Или это алкоголь? Похуй. Дышу осенним, прохладным ночным воздухом, закатываю глаза. Ночь, луна закрыта тучами. Надеюсь, дождя не будет. И без того лужи. — Все ещё динамишь Лисичку? Женька закуривает, смотря куда-то вниз и одновременно растягивая губы в широкой улыбке. Я тоже наклоняю голову, начиная наблюдать за давно выученной картиной с третьего этажа квартиры друга. Одинокий, еле работающий фонарь и уличный кот, растянувшийся на дереве пузом к вверху. Бессмертный. — Не в моем вкусе. Отчасти, это правда. Только дело не во внешности. Жека молчит, тянет свой «Честер», становясь до невозможности задумчивым. Глаза — стекляшки. Не шевелится, только сигарета путешествует от губ и обратно. Улыбка пропала. Кусает губы, мнется с ноги на ногу. Следую его примеру и тоже достаю сигарету из пачки, только вот не руками как нормальные люди, а зубами. Забавная привычка. А к нему с расспросами не полезу. Надо будет — расскажет. Ну задумался человек, ну и чё? Мало ли. Тишина только радует. Через секунд тридцать, всё-таки дожидаюсь каких никаких слов от него. — Ты не в курсе, да? Та-а-ак. Это что ещё за тон? В смысле не в курсе? По-поводу? Кто? Что? Зачем? Не отвечаю, тупо смотрю донельзя вопросительно и вместе с тем удивлённо. Молчит. Так, ты мне мозги не еби, выкладывай давай! Всматриваюсь внимательно в лицо напротив, пытаясь… Пытаясь что? Найти шифр на щеках? Ответ в глазах? Ага блять, конечно. Охуенная идея. Проходит минута, вторая, и я тупо уже взрываюсь недовольным криком. — Жека блять, говоришь «А», говори и «Б»! — Ну да, ты не в курсах дела. Да никто не в курсах. Я сам охуел, когда Антон проболтался на кухне. Да, помню. Где-то час назад это было. Захожу за закуской, весёлый такой, начинающий только-только пьянеть. А пацаны там стоят, и видимо обсуждали что-то, но заметили меня и заткнулись. Я чёт значения не придал, тупо взял из холодильника палку колбасы и попиздюхал обратно в гостиную. Думал, мало ли, не мое дело. И хоть было любопытно, всё-таки не стал подслушивать. А зря, видимо. — Я тебе сейчас въебу, если не ответишь. Жек, правда, мне всю недели жрали нервы вилкой, сука, а тут ещё ты загадками базаришь. Зло рычу, поворачиваясь уже всем телом в его сторону. Фильтр сигареты обжигает пальцы, и я выкидываю окурок в пепельницу. А затем уже он поворачивается ко мне, и улыбается как-то странно. Когда человек на грани истерики. Стоим так друг напротив друга, как долбоебы. — Кощей вернулся. Девочки за окном хихикают. Кровосток вещает из колонки про бога и пиздец. Кот дрыхнет на берёзовых ветвях. Где-то лает собака. Потух уличный фонарь. Потух вместе с ним, блять, и я. *** Сука. Гандон. Пиздец. Ебучий бляздец. Чтоб все нахуй сдохли. Будь проклята эта ебаная планета. Вселенная. Зубы скрипят от злости. Пусть настанет конец света. Блять. Сука. Бля-я-ять. Ноги несут по дворам. Со скоростью света, блять. Полторы минуты назад я выскочил с балкона, потом из квартиры, а теперь ещё и из дома. Вернулся. Вернулся блять. Зачем, а главное нахуя? Решил, что ему будут здесь рады? Что кинемся в объятия? Кто-то может быть да, но вот я скорее сожгу город, чтобы никогда не видеть это чмо. Еблан. Ебланище. Уебан хуев. Прям по лужам, чтобы щиколотки все в холодной воде были. Нестись и задыхаться от чувств. Пихать какое-то странное, сжимающееся чувство как можно глубже. Вычленить из себя малейший намек на радость, или, упаси боже — прощения. Никогда. Никогда, слышишь блять? Не прощу. Не приму твои извинения, ты ведь наверняка будешь извиняться. Не через десять, двадцать, сорок лет, я не сменю гнев на милость. Потому что ты меня бросил, а я взял, и восстал. Не дал себе захлебнуться в болоте, после того как ты спасая меня, окунул ещё глубже. Хуй тебе на масле. Мелькают подъездные двери. Окна. Редко, очень редко люди. Бегу. Бегу подальше, не знаю куда, просто убегаю. От мыслей, от воспоминаний. Домой, обязательно домой. И не буду выходить на улицу, чтобы не дай бог не столкнуться с твоей рожей. Расквашу же тебя в мясо. Не сдержусь же. И это не самое худшее. Худшим будет, если я всё-таки… Естественно, в моей голове тут же сложился пазл. Фура. Кощей. Утро. Мебель. Скотина. Тварь. Уехал, и теперь ты, уебан, в паспорте которого напечатано «Максим Волков», а в реальности получил кликуху Кощей, вернулся в мой мир. Перевернул все с ног на голову. Всего за пару секунд. Всего за несколько слов с чужого рта. Нахуя, скажи, нахуя? Лучше бы ты сдох в своей Москве. Стою уже около своего падика, пытаюсь отдышаться. Сердце колотится как бешеное. Вдо-о-ох. Руки дрожат. Ну же, выдыхай! Давай блять! Голова кружится. Выдох. Умница. Потряхивает. Нещадно так. Болят виски, и хочется взвыть. Вдох. Не успеваю выдохнуть. Ебашу кулаком по железной, коричневой двери. Под пальцами какая-то надпись маркером, вроде «Ира сука», или «Паша наркоман». Появилась ещё в прошлый понедельник. Или воскресенье? Неважно. Сердце оглушает. Боль не чувствуется, хочется только кричать и безостановочно пиздить все вокруг. До крови, до полного разрушения. Не полегчало. И не полегчает. Потому что буду надеяться не встретить тебя, а это мало возможно, учитывая, что мы живём теперь рядом. Как раньше. Не хочу видеть это наглое еблище. Потому что убью, расквашу морду. А не потому что я скучал, и готов простить все твои грехи. Нет. Вовсе нет…