Lethe

Desiderium: тоска или скорбь по чему-то потерянному.

      Цзыюй никогда не была мечтательницей, но у неё, по крайней мере, было чёткое представление о том, где она не хотела бы оказаться в семнадцать лет. Казалось, у жизни на неё был другой план.       В детстве она переезжала из города в город, из страны в страну. Её отец работал в разных частях Восточной Азии. Цзыюй было достаточно легко адаптироваться, и её мать большую часть времени заботилась о младшем ребёнке, поэтому всё, о чём действительно нужно было беспокоиться, это школа.       Школа — место, предназначенное для расширения юных умов детей с помощью знаний и уроков, которые они будут нести с собой по жизни. Для Цзыюй это было место, где, как бы она ни старалась сосредоточиться только на учёбе, она всегда оказывалась втянутой в неприятности.       В пятнадцать лет быть новенькой в другой школе для подростка не было чем-то необычным. Она довольно легко нашла друзей, те подошли к ней первыми, и Цзыюй поначалу ничего об этом не думала.       Только когда ей исполнилось шестнадцать, девушка согнулась пополам в парке и опустошила содержимое желудка, захлёбываясь рвотой. Никто не говорил ей, что кодеин и еда не сочетаются, и что неважно, насколько ты голодна после того, как выпила чашку постного. Ты действительно не должна позволять друзьям уговаривать себя съесть три кусочка пиццы с сыром.       Только когда Цзыюй стояла там, положив руки на колени и наклонив голову вперёд в попытке остановить головокружение, она поняла, что придурки, окружавшие её, смеялись над состоянием, в котором та была, вместо того, чтобы спрашивать, в порядке ли их подруга. На самом деле они не были её друзьями, потому что им было действительно насрать на неё.       Но что она могла сделать? Девушка не знала никого в городе, несмотря на то, что прожила там чуть больше года. Если бы она попыталась держаться на расстоянии, «друзья» заметили бы и, вероятно, избили бы её.       Цзыюй хотела вписаться, она хотела почувствовать, что наконец-то не одна. И действительно, кто мог её винить? Она никогда не чувствовала, что у неё есть дом, куда бы ни переехала её семья. Её отношения с родителями не были самыми близкими.       Она хотела любви, нет, принятия. Потому что, хотя группа идиотов, с которыми Цзыюй общалась, и не была идеальной, но они никогда не заставляли её чувствовать себя фриком. Её семья не смогла бы так сделать, и она решила, что это лучшее, что можно получить. И действительно, может ли быть хуже, чем это?       Ответ, несомненно, заключался в том, что да, конечно, могло быть и хуже. Так и случилось.       Её родители никогда не удосуживались спросить, чем она занималась, когда её не было дома; они просто предполагали, что она была в библиотеке или зависала с друзьями.       Отца никогда не было рядом, но мать была счастлива, что дочь наконец-то вышла из своей привычной зоны комфорта, и ни в чём не сомневалась.       Так продолжалось до тех пор, пока женщина не начала замечать небольшие изменения в своей дочери. Например, как Цзыюй появлялась в одежде, которая была слишком дорогой и не могла быть купленной их семьёй, на что девушка отвечала:       — Я одолжила это у подружки.       Но её мать знала лучше.       Цзыюй часто задерживалась и возвращалась домой только на рассвете, выглядя ужасно. Женщина обыскала комнату своей дочери и не нашла никаких следов наркотиков или алкоголя, поэтому она пока не могла выдвигать обвинений.       Однако однажды утром шестнадцатилетняя девушка пришла домой пьяной в стельку. Она пролезла в окно спальни и при этом никого не разбудила. Она привыкла к такому, и в большинстве случаев это срабатывало.       Цзыюй никогда не была проблемным ребёнком. Она была тихой, вела себя прилично и держалась молодцом. Она довольно хорошо всё скрывала и овладела искусством жить двойной жизнью.       Но в то утро Цзыюй, как обычно, ходила по дому на цыпочках, снимая одежду, которую носила на вечеринке, и бросала её в стиральную машину. Она сделала это до того, как её мать могла бы проснуться и найти вещи, гадая, почему от них пахло алкоголем или чем-то ещё.       Она засунула их в машинку вместе с несколькими грязными полотенцами, а затем направилась в ванную. Девушка надеялась быстро принять душ, прежде чем её матери придётся просыпаться, чтобы отвести младшего брата Цзыюй в детский сад.       Она смогла сделать это до того, как остальные проснулись, и выбежала из дома как раз в тот момент, когда её мать выходила из своей комнаты, протирая сонные глаза и желая доброго утра.       Подросток проводила большинство ночей на вечеринках, бегала в пьяном виде по улицам со своими друзьями, ведя себя безрассудно и глупо и делая то, о чём подросткам не следует думать. Однако она всегда старалась пойти на занятия на следующее утро.       Цзыюй по-прежнему заботилась о своём образовании и не хотела, чтобы её мать узнала что-то.       Может быть, это была карма за то, что она лгала всем, кого знала, или, может быть, жизнь просто глумилась над ней.       В пьяном ступоре Цзыюй забыла включить стиральную машину или проверить карманы одежды, которая была на ней, на наличие каких-либо вещей прошлой ночи.       Её мать вошла в прачечную, планируя положить кучу грязных полотенец и одежды пораньше, чтобы отправиться в продуктовый магазин, пока её детей не было дома. Но она обнаружила кое-что ещё.       Сильный запах ударил в нос, как только она открыла дверцу стиральной машины, и на мгновение мать не могла понять, что это было. Женщина вытащила несколько вещей, задаваясь вопросом, не забыла ли она бросить их в сушилку после стирки. Она заметила, что одежда была абсолютно сухой.       Ей посчастливилось сначала вытащить куртку Цзыюй, и из её карманов вывалилась небольшая трубка, мешочек с монетами и зажигалка.       Она стояла неподвижно, шок и осознание сильно ударили по ней.       Ярость вывела её из прачечной прямо в спальню дочери, где она бросила всё на пол. Шкаф был опустошён, а его содержимое разбросано по полу. Это были все ящики комода Цзыюй, которые можно было достать.       Девушка не была глупой, но иногда она позволяла одурачить себя ложным чувством безопасности, которое давал ей дом. Например, думать, что её не поймают, если она засунет несколько наличных в чемодан на дне своего шкафа или пластиковый пакет с разноцветными таблетками в ящик для носков.       Она думала, что это останется незамеченным, так как родители всё равно не обращали на неё особого внимания. Она ошибалась.       Её мать нашла всё и бросила все собранные ею доказательства в коробку, но перед этим позвонила отцу Цзыюй и сообщила ему о ситуации.       А теперь представьте, как девушка была в шоке, когда она получила текстовое сообщение от матери, в котором та просила её прийти домой на ужин, потому что отец был дома на ночь. «Какое счастье, — подумала она, — я так давно не видела его».       Однако жизнь не такая уж щедрая.       Цзыюй знала, она знала это, как только открыла дверь и вошла внутрь.       Она знала, когда она увидела коробку, которую её мать крепко держала в руках, она почувствовала это глубоко в животе, они узнали.       А теперь от неё собираются избавиться, отправить куда-нибудь на другой конец света, и она потеряет ту жизнь, к которой, наконец, привыкла здесь.       Цзыюй была напугана, и это была эмоция, которую она редко признавала, но она находилась там, где-то глубоко в животе. И эта эмоция не позволяла сдвинуться с места, когда отец начал приближаться.       Лицо его было красным, широко раскрытые глаза блестели, когда он выплёвывал оскорбление за оскорблением, яростно тряся дочь за плечи. Но она ничего не слышала. Цзыюй игнорировала это так, как научилась делать это в прошлом, и только когда его кулак столкнулся с её щекой, она пришла в себя.       Цзыюй упала на пол. Очевидно, удара по лицу было недостаточно, и отец решил ударить её ещё и в живот.       Когда она подняла голову, то увидела разочарование в его глазах. Мать стояла позади него и холодно смотрела на дочь, плотно сжав губы.       Они не приняли её, и она знала, что её не примут. И не только наркотики, плавающие в венах, убедили в этом. Цзыюй могла видеть это по тому, как они всегда обращались с ней, как будто она была проблемой, с которой родители были вынуждены иметь дело, ошибкой.       Она знала это по тому, как у неё горела щека, по ужасной боли в животе, но в основном по тону матери, когда она велела дочери не набирать много вещей, потому что жизнь на улице и так тяжела без веса тяжёлой сумки на плечах.       У Цзыюй изначально было не так много вещей, но она взяла то, что, по её мнению, могло пригодиться, в основном одежду и предметы гигиены. Всё это время её мать стояла у двери спальни, глядя на дочь, которая собирала спортивную сумку.       Слёзы Цзыюй лились бесстыдно, когда она рыдала и умоляла мать передумать. Она была слишком юна, чтобы её вышвырнули, бросили бороться за выживание. Но мать не сдвинулась с места, а отцу она никогда не нравилась, так что решение было очевидным.       Когда девушка вышла за дверь, она не попрощалась, у неё даже не было возможности оглянуться и увидеть лица родителей в последний раз. Они захлопнули дверь, как только она вышла.       Её родители не разрешили брать какие-либо фотографии или вещи на память, а её брат был в детском саду, не подозревая о том, что происходит.       Цзыюй надеялась, что не забудет их лица, но, поскольку слёзы и печаль в конце концов превратились в боль и гнев, она очень, очень надеялась, что забудет.       Она ломала голову в поисках возможных решений, думая о ком-нибудь, кто позволит ночевать ей какое-то время у себя дома.       На ум пришло только одно место.       Лета.       Она ходила туда каждую пятницу и субботу. Иногда в течение недели, если играли какие-нибудь группы. Девочка-подросток влюбилась в эту сцену.       Люди там были другие, они были принимающие и приветливые. Они не были школьными друзьями Цзыюй, нет. Эти люди на самом деле видели её такой, какой она была, а не такой, какой пыталась быть.       Школьные друзья были заносчивы, и Цзыюй тратила слишком много времени, пытаясь приспособиться, пытаясь оправдать их ожидания, как перед родителями.       Но люди в Лете просто поняли. Они поняли. И Цзыюй перестала пытаться оправдать ожидания других.       Отныне она будет самой собой — своим истинным «я» — только для себя, а не для кого-то ещё.       Подросток повторяла девиз, произнося его вслух, чтобы усилить его значение.       Цзыюй сидела на скамейке в парке недалеко от своего дома. Засунув руку в карман джинсов, девушка достала мобильный телефон. Она набрала знакомый номер и глубоко вздохнула, умоляя слёзы утихнуть и надеясь, что её голос перестанет дрожать.       Но когда линия соединилась и Цзыюй услышала этот голос, тот единственный голос, которому она больше всего доверяла, она потеряла самообладание.       — Эй, Чжоу! Как дела?       Цзыюй разразилась рыданиями, бормотание срывалось с губ бессвязной речью.       — Мои… мои родители, — она не могла взять себя в руки, яростные рыдания сотрясали её тело и заставляли упасть на колени, — одна, пожалуйста…       Горло Цзыюй горело и сжималось, она чувствовала, как будто задыхается и хватает ртом воздух. Мир вращался, и её разум выходил из-под контроля.       — Эй, воу, воу, успокойся, — снова этот голос, успокаивающий, как всегда. Всегда знал, как вернуть Цзыюй, когда она была готова упасть. — Дыши, Цзыюй. Ты где? Я приду за тобой.       Цзыюй попыталась сморгнуть слёзы, чтобы посмотреть вверх и попытаться найти дорожный знак, но пелена на глазах была слишком плотной.       — Я… я не знаю. Парк, — она резко вдохнула. — Парк возле моего дома.       — Я буду через пять минут, хорошо? Просто не двигайся и попробуй выровнять дыхание.       Цзыюй кивнула сама себе, волосы упали ей на глаза и стали влажными из-за слёз.       — Ага, — она всхлипнула и крепче сжала свой мобильник. — Да, я постараюсь.       Голос с другой линии перекрыл звук работающего двигателя.       — Сейчас я в своей машине. Просто держись. Оставайся на линии, ты можешь сделать это для меня?       Цзыюй прикусила нижнюю губу до крови, а затем пришлось сдержаться, чтобы не прикусить её сильнее.       — Хорошо, — голос сорвался.       — Цзыюй, я здесь. Слушай мой голос. Просто сосредоточься на мне.       Девушка прижала колени к груди рукой, которая не отчаянно цеплялась за телефон.       — У тебя есть я, детка. Я позабочусь о тебе.       Гул машины был слышен из телефона, и он убаюкивал Цзыюй и приводил её в более спокойное состояние. Она всё ещё рыдала, но уже не так сильно. Девушка попыталась сосредоточиться на звуке и на ровном дыхании.       Прежде чем она его выровняла, прошло время, и к ней подъехала машина.       Раздался хлопок, а затем звук быстрых шагов.       — Цзыюй, боже… Что случилось?       Она снова растерялась, отпустила телефон в руке и сменила тихие рыдания на гораздо громкие.       Её колени подогнулись и упали на землю.       Тёплые руки коснулись щёк Цзыюй, приподняв её лицо. Волосы были убраны с глаз, и была предпринята попытка вытереть слёзы, но они продолжали идти, и это было просто безнадёжным делом.       — Что… — голос задохнулся, мгновенно превратившись из беспокойства в гнев, — что, чёрт возьми, они с тобой сделали?       Цзыюй открыла глаза, несмотря на то, что они опухли от рыданий и удара, который она получила от отца. Было трудно видеть сквозь слёзы, но она боролась с ними, ей нужно было увидеть лицо, которому она больше всего доверяла.       — Ты… — она закашлялась, горло пересохло и устало, но всё же продолжила, — ты пришла…       — Конечно, я пришла, Цзыюй. Я всегда буду рядом с тобой. Мы семья.       Девушка поняла, что её тянут в крепкие объятия, знакомые объятия, которые пахли лавандой и ванилью и заставляли чувствовать себя в безопасности.       Она была не одна, несмотря на то, что родители выгнали её.       Она была не одна, потому что у неё было что-то ещё, впервые в жизни.       Семья.       У Цзыюй была семья.       Одного этого было достаточно, чтобы девушка почувствовала себя в безопасности, по крайней мере сейчас.       — Давай, отвезём тебя домой.       Цзыюй была истощена, она слишком устала, чтобы продолжать рыдать, и у неё болело горло, чтобы говорить.       Тем не менее, ей удалось произнести два коротких слова, зная их важность и то, как много ей нужно, чтобы произнести их.       — Спасибо, Дахён.