Алиса

суббота, 17:56

      Я просыпаюсь в вагоне МЦК, моя голова лежит на плече Рэя. Я не знаю, сколько прошло времени, но солнце уже в зените. Мы проспали по меньшей мере пол дня.       – Хэй, – слегка толкаю Рэя, чтобы проснулся. Он медленно открывает глаза, и озирается по сторонам, точно лохматый кот спросонья. Его голова изо всех сил обрабатывает информацию о том, где мы находимся и как тут оказались. Вскоре взгляд Рэя проясняется, и он мирно потягивается, будто ситуация - в порядке вещей. Мы выходим на первой остановке и отправляемся в поисках кафе.       – Я знаю место, где подают великолепные оладьи! Это недалеко. – Сказал Рэй.

18:40

Мы так и не нашли блинную. Впрочем, у меня всё равно нет денег сейчас.       – У меня есть идея получше. – говорю я, направляясь в сторону развесистой яблони. Пытаюсь допрыгнуть или залезть, но тщетно. Внезапно Рэй поднимает меня на плечах, и я срываю несколько яблок. Затем спрыгиваю на землю, придерживаясь за ветви деревьев. Яблоки оказались кислыми, но спелыми. Вязкий вкус диких яблок напоминает мне маму, наши с ней вечера на веранде. Их было немного, но я запомнила все. Мы обзавелись дополнением к завтраку - буханкой свежего хлеба с оливками. Рэй купил в старой пекарне по пути. Мы разломили хлеб пополам, и едим, сидя на лавочке, периодически подкармливая голубей.        – Что ты имел ввиду, когда говорил, что существуешь только в движении?       – Мне всегда снился один и тот же сон в разном контексте: я постоянно куда-то иду. Не знаю ни куда, ни откуда, но это всё, что я делаю. Я чувствую, что преждевременно умираю, стоит мне остановиться хоть на минуту. Я будто кому-то доказываю свое существование. Это не о том, что я делаю, но скорее о том, как. Я будто живу в автобусе.       – А это плохо?       – Э..       – Все мы куда-то идём. Жизнь и есть автобус. А поскольку конечная станция - смерть, надо как можно более приятно провести время в дороге. Погружённость в момент - решающее различие между тем, чтобы убивать время в дороге, и действительно жить в ней. Он не ответил, продолжая сосредоточенно рассматривать птиц.       – А что на счёт тебя?       – Что?       – Ты знаешь.       – Моя жизнь - это карточный домик, что рассыпается каждый раз, как только у меня начинает получаться, потому что с детства у меня дрожат руки. "Прошлое и будущее всего лишь событие, а я где-то между, это так подозрительно..."*. Я была уверена: пройдёт пол года, год - и это пройдёт. Больше я не стремлюсь. Я верю, но не надеюсь. Я болею, и это не пройдёт со временем, и я не исправлю это сама. Я могу лишь ждать ждать и ждать. Мне даже не больно. Я так устала. Я не жду светлого и счастливого будущего за горизонтом, я не надеюсь, что всё наладится. Я просто пережидаю. Я больше не думаю о будущем. Я просто терплю. Ждать ждать и ждать.. ходить, стараться делать то, что надо, не задумываясь. В этом больше нет романтики. Это не путь, устремлённый к свету. Это дорога - возможно. У меня нет сил идти, и я жду автобус, который не едет. Это дорога, я лежу посреди неё. Автобус всё равно не придёт. Я застряла на автобусной остановке.       – Почему?       – Лучше не спрашивать.       – На тебя не похоже.       – Откуда ты меня знаешь?       – Я не знаю, я чувствую.       – Ты мог придумать что-нибудь более банальное? – Полушучу. А что ещё мне остаётся? Какое-то время мы сидим молча.       – Мой отец хотел покончить с собой. С тех самых пор, как ушла мама. Сколько себя помню, я боюсь оказаться совсем одна. Но все мои действия, что вызваны этим страхом, только увеличивают глубину моего бездонного одиночества. Однажды наступил день, когда он вышел в 4 утра из дома, и не вернулся. Позже я узнала, что его нашли в пруду недалеко от нашего дома. Его откачали, но я поняла, что больше не могу видеть то, что отец делает с собой, со своей жизнью, и со мной. Он отказывался лечиться, он ненавидит врачей, он не может никому доверять. Единственная, кому он доверял на этом свете - это я, только из-за меня он не убивал себя, но любовь ко мне не мешала ему ставить на себе крест и неделями лежать на полу. И я предала его. Я вызвала врачей, они его увели. С тех пор я его не видела. Никогда не забуду этот взгляд, этот страх, обвинение, боль. Он не сказал ни слова, но мы оба все поняли. Думаю, для нас обоих этот момент как грубо приклеенный фрагмент чужого фильма - края не сходятся, такого не могло быть здесь. Но это случилось. Я могла бы навестить его, но тогда мне бы пришлось признать реальность того, что я сделала. Я не могу снова взглянуть ему в глаза. Уверена, он никогда больше не заговорит со мной. Я так боялась его потерять, что избавилась от него сама, намеренно.       – У моей матери биполярное расстройство. Иногда она выходит из дома и ходит по улицам до самой ночи, я без понятия, чем она живёт. Вчера она в очередной раз говорила о суициде. Она говорит об этом достаточно часто, отчего я верю в это всё более слабо, но ужас не покидает меня ни на день. Вечно думаю: "вдруг, именно сегодня? Так вот, как всё закончится"..       – Этот груз кандалами притягивает ко дну. Можно сколько угодно трудиться для своего выздоровления, но эта боль - стеклянный потолок, поверхность озера во льду.       – И ты бьёшься о эту стену между болью и жизнью, но всё тщетно, она поглощает.       – Да, именно так. Я никому этого прежде не говорила. Птицы доели хлеб.       Мы побрели к трамваю, но вдруг Рэй остановился. Его взгляд прикован к букинистической лавке у метро. Пожилая женщина явно не ожидала покупателей сегодня больше, чем обычно, так что рассеянно выпустила из рук одну из своих книг, и получше спрятала бумажный стакан чая под столом. Это была Джоанн Харрис, "Ежевичное вино". Потрёпанная книга в мягкой обложке, но руки сразу потянулись к ней.       – О чём она? – Женщина стала ещё более растерянной, что, думаю, говорит о приятном удивлении вопросом. И в то же время, в глазах её зажёгся слабый, но уверенный огонь, подобно зажигалке. она будто ждала этого вопроса каждый день, что провела за этих прилавком у метро.       –"Ежевичное вино"? Я бы сказала, что это роман о потерянности на нестройном пути к взрослению. Но первостепенно не то, о чём она, но то, как она говорит. Форма порой может сказать больше, чем содержание. В этой истории очень много жизни, настоящей жизни, поскольку она о простом периоде путаницы как она есть. Как будто книга - фотография, и обычно персонажи должны привести себя в "презентабельный" вид для неё, даже если этого не хотят (и даже если это грим запутавшегося человека), в то время как Джоанн Харрис позволила своему главному герою выйти в свет просто как есть, спросонья, с похмелья - ему просто дали быть этим клубком запутанных чувств, не толкая и даже не ведя к тому, чтобы распутаться. Вмешательство автора еле ощутимо, история рассказывает себя сама. На обратном пути я держу в руках эту книгу, облокотившись на грудь Рэя, и мы читаем вместе.       "Будничное волшебство", называл это Джо. Любительская алхимия. Никакой суеты, никаких фейерверков. Я перевернула страницу, и обнаружила вложенную закладкой между листами визитку: "Все наркоманы перестают употреблять. Некоторым это удаётся при жизни. Анонимные наркоманы. Простая бесплатная программа выздоровления."