Способы разрушения и сборки

Во всем этом было несколько удивительных и неподдающихся объяснению вещей, но одна из них выбивалась особенно сильно—никто до сих пор не нашел Ястреба, но все уверены, что герои ищут его. Возможно, ищут не как жертву, а как предателя. Промерзшие бетонные стены его нового дома, по стечению обстоятельств оказавшегося подвалом ПФО, были лишены окон, но зато здесь было просторно и спокойно, несмотря на минимальное количество мебели и прочих вещей, которые должны создавать не только комфорт, но и уют. Ястреба так и не выпускали из подвала, перенеся его сюда, Курогири объяснил волю Шигараки емким «Безопасность.» и ушел, больше не приходя вовсе. Герой был здесь уже неделю, если верить словам Даби, который крайне редко покидает его клетку, но даже тот ничего не говорит о ситуации снаружи. К своему большому сожалению Ястреб не может позволить себе отправить на разведку перья или подсунуть одно из них Даби в плащ, и дело не в том, что его крылья только восстановились после того, что с ними сделал Доктор, но и в признании. Лига спасла его от смерти. От настоящей смерти, на которую его обрекала Комиссия. Кейго просто был благодарен, так что из этих чувств он не имел права подставить Шигараки и ребят. —Вы серьезно назвали план по моему спасению «Убить героя Ястреба»? Кейго чистил яблоко, сидя на стуле в углу комнаты, пока Даби старательно катал по своим рукам какой-то шарик, герой не знал что это за игрушка, но Даби выглядел спокойным, когда перебирал её в руках, на вопросы о ней он не отвечал, так что Кейго смело предположил, что это либо вещичка из холодного прошлого, либо любезно подаренная Доктором ампула с ядом на крайний случай. —Твайс придумывал, решили что «спасение» очень доброе слово для того, что мы собирались сделать, так что остановились на более подходящем. У Даби внутри тлеют невысказанные и непонятые чувства. Он рад, что Кейго жив, но что-то глубоко внутри дрожит от этого, гремит громче от осознания, что Кейго жив благодаря их общей глупости. Глупости не на двоих—на всех. Тревога заполоняет мысли, когда он слышит этот голос, полный усталости и спокойствия, когда осторожно касается пальцев героя, забирая яблоко. Что-то не так и он это чувствует. В помещении холоднее, чем обычно, сырость, которая не свойственна этому месту, застревает в носу тяжелым запахом, голова кружится. Что не так? Вопрос теряется в янтарных глазах, смотрящих беспокойно, но Даби не знает как герой сейчас, сидя здесь в медицинский одежде, со сколами костей на скелете крыльев, может беспокоиться о другом человеке. Даби выдыхает, зная, что он беспокоился о нем так же. —Ты думаешь нас найдут? —Кейго задает очевидный вопрос, но он не откликается пирокинету, тот лишь задумчиво улыбается, глядя в пол. —Я не знаю, кажется, что что-то идет не так или точно пойдет в ближайшее время. Гул лампы в углу снова становится оглушительным. Очевидно, что именно могло пойти не так, но это «очевидно» разделялось минимум на три варианта: 1.Ястреба найдут. 2.На ПФО нападут. 3.Шигараки решит действовать. И если первые два пункта являются угрозой напрямую, потому что действия точно будут происходить над головами злодеев, над подвалом, где скрыт Ястреб, то в случае решительных действий Шигараки всё, наверно, становится даже сложнее. Потому что тогда он заберет Даби, его огневую безумную мощь, и его, злодея, пообещавшего отдать свою собственную жизнь взамен на спасение героя. И что-то от этого стучало внутри, потому что сейчас Даби хочет жить. Как будто даже через свой мрак и ненависть к своей беспомощности, он видит жизнь даже в сломленном герое. Может ли он просто побыть наблюдателем? Можно ли ему если не касаться, то смотреть на алые крылья и счастливую улыбку и не запачкать его черной кровью своих вен? —Круто что все-таки вы меня не убили.—Ястреб улыбается и туман перед глазами Даби будто растворяется. Солнечный луч заставляет глаза слезиться. —Хорошо, что ты здесь.

***

По своей сути человеку свойственно всего несколько вопросов, на которые, как ему кажется, он не найдет ответы, но отчего-то он упорно старается пройти круг однообразных размышлений о них: в чем смысл жизни и как избежать смерти. Смысл жизни всегда сводится к точке индивидуальности, к неповторимой жизни одной личности, и в итоге к ней самой; в то время же смерть наступает на пятки костлявыми пальцами своих несокрушимых ног—она неизбежна. У Даби получилось найти для себя ещё один вопрос, возможно это размышление, так и незаконченное, не было для него новым, но сейчас оно четким образом было в его голове: достоин ли он был вообще родиться? И эта мысль вытекала из третьего вопроса человеческого существования: что есть любовь и что значит любить? Заслуга получить жизнь, она каким-то образом связана с любовью матери, с её решением стать матерью, с первой улыбкой и слезами человека, который дарит этот неоценимый подарок. Первое, что чувствует тот, кто был достоин—стук сердце близкого человека, отдающего часть себя не рожденному ещё человеку, значит, рождение определенно связано с любовью, со способностью отдавать. С чем связана тогда смерть? Умирая, человек забирает чье-то сердце, но ничего не оставляет взамен. Но все же, если любить—значит отдавать что-то, то значит Даби все же умеет любить. Любить до абсурда, если сейчас он готов отдать всё, что у него есть, чтобы подарить Кейго новые крылья. И пусть тот восстанет, как Феникс на пыли из его плоти. —Ты обещал мне. Шигараки невесело улыбается, и в глазах его точно видно то настоящее, что у него осталось, ту безумную неутолимую тоску и безысходность, которая не может уместиться на его языке, который изворачивается только чтобы отдать приказ. Седой, он стоит напротив Даби, сжимая в руке ткань своей накидки, он оказывается сам не готов к тому, что возмездие героев начнется пожаром и жертвами, которые он не смог предотвратить. —Я сделаю это. Это единственное, что я могу. Руки дрожат, ему пора на эшафот, но он не поднимается к свету разъедающего солнца, он спускается вниз, в сырость комнаты Кейго и почти радуется, что птичку пора выпускать на волю. Крылья героя постепенно восстановились, недостаточно, чтобы тот снова мог показать все их величие, но оперения хватит, чтобы улететь, Даби надеется, что тот улетит как можно дальше. Герой сидит на кровати и, кажется, впервые читает, он выглядит отдохнувшим, что кажется смешным в угрюмости серых стен. Даби не знает, как начать с ним разговор, на который ему, кажется, никогда не хватит воздуха в легких. —Мне кажется я знаю, почему у тебя такое кислое лицо.—Кейго стрелами бросает в слабое сердце Даби свои слова, и смотрит прямо, едва улыбаясь, кажется, что он верит в хорошее, он не может не. —Шигараки зовет, я задолжал ему. Но, думаю, ты это знаешь.—злодей вдыхает так глубоко, как только могут расшириться его легкие, это почти больно и слышен треск грудной клетки, он берет руки Кейго в свои и это ощущается почти истерикой.—Птичка, ты выглядишь живым, живее, чем когда-либо, надеюсь, ты будешь таким всегда и даже в старости, до который ты точно доживешь. —Мне в очередной раз придется заткнуть тебя, чтобы ты не нес этот сентиментальный бред. Помнишь, что я герой не только по табличке на моей шее, но и по зову своей больной головы? Я остаюсь с тобой чего бы мне это ни стоило, и как я принимаю твою жертву, ты принимай мою. Ястреб немного зол, но он с нежностью сжимает руки Даби, пытаясь убедить его в том, что он не останется здесь один, осыпая своей плотью бетонную могилу. Можно назвать это проявлением благородства, дружбы или любви, но, кажется, что все эти слова оказываются слишком поверхностны. —Даби, я много что про тебя понял и дай мне время все это сказать. Мне сложно представить, сколько ты пережил, но ты здесь, ты жив и ты есть со своей историей, которую ты прожил так, как мог, с которой справлялся, как мог. Как бы тебе ни было страшно сейчас, я с тобой, ты не один и ты никогда не будешь один. Даби, ты достоин жить, я знаю, что ты не то чудовище, которым себя считаешь, я горжусь тем, что ты жив и я счастлив знать того Даби, который спрятан у тебя внутри, плачущий и напуганный, но сильный и сделавший достаточно, чтобы спасти себя. Уродливые слезы снова стягивают живую кожу своими красными дорожками, Даби сейчас будто услышал всё, что ему хотелось услышать всю жизнь от других, от тех, кого он даже не знал, но он скрывал это за плотной коркой шрамов, за болью и острым языком. Впустивши в свой мир, под свою кожу Кейго, пустив в себя надежду и тепло другого, он, кажется, получил о чем мечтал, и это оказалось важно до боли, до трясущихся плеч, до тихого, почти надрывного: —Я остаюсь. И губы сухо коснулись чужих рук, он был благодарен за это, Даби почувствовал, что его спасли. И даже если он умрет, он будет знать, что он умер не один, а с любовью и Кейго под его сердцем.