Способы разрушения и сборки

      Собачья верность, оказывается, свойственна птицам, большим птицам с красными от недосыпа глазами и застегнутыми куртками с меховыми воротниками. Ястреб был послушным псом все три недели без звонков Даби, он ответственно игнорировал Шигараки, болезненно верно ни раз не набрал номер Даби и не прилетел. Но он скулил.       Тучи сгущались над его головой и бетонные уродливые стены подслушивали полушепот, срывающийся с губ как-то надрывно и обреченно. Здесь не было ничего, что могло бы быть по-настоящему важно для Кейго. Кажется даже спасение людей теряло былые краски надежды, теперь это все больше сужалось до крошечной точки в мозгу, которая пульсировала редкими мгновениями во время выполнения заданий, почти рефлекторного рывка на помощь другим.       От одиночества невозможно укрыться в холодном бетоне.       Люди жили в бетонных комнатах, обставленных по последним канонам японских квартир, во дворе были небольшие скверы, имитирующие природу; люди отгораживаются стеклами и домами с сейсмоукреплениями, чтобы быть одинокими; люди отгораживают природу железом, говоря, что это охрана, а не убийство; люди оправдывают убийства; люди бегут от свободы.       Ястреб бежал от клетки и парадоксально врезался в решетки.       В голове не было мыслей, в ушах стоял гул от проезжающих машин, от сигналов с улицы, жизнь кипела и одновременно стояла на месте.       В своей верности он был обречен, самостоятельно воздвигая культ послушания он снова укреплял, сдерживающие его, металлические ставни. Мог ли он на самом деле предложить Даби, да и миру, что-то кроме самоотверженного послушания и поддержки, которая в конечном счете вредила ему вдвое больше, чем помогала тому, на кого была направлена? Разумеется он не знал. Его скручивало от мыслей, ненаходивших продолжения и при этом не имеющих конца. Так ли на самом деле он хорош, как думает о себе? Действительно ли он такой или он такой потому что это нравится другим и он готов возложить на жертвенный алтарь свою жизнь, чтобы не остаться одному?       А разве сейчас он не один?       Ястреб врезается плечом в дверной проем, шипя на него и слегка жмурясь, как только он замечает в комнате Токоями, то лицо раскалывается улыбкой и изо рта вытекают лестные приветствия.       Он ненавидит себя.       Даби снял симптомы, но стоило ему уйти, как все возвращается на свои места.

      Всё на деле было хуже, чем говорил доктор, настолько, что злодей почти безвылазно сидел в выделенной ему комнате и смотрел в потолок, переосмысляя жизнь, заранее зная, что все равно ничего не изменит. Он бессилен перед природой и это знание уничтожающее влияло на всё его существо. Тонкие бледные пальцы, ладони, уже тоже покрывшиеся тонкой коркой ожогов ныли и часто хрустели без причины, трещали как сухие ветки в костре. Его тело было отвратительно слабым, он ненавидел это, он сам был слабым, он прятался от Кейго.       Почему он думает, что бояться стыдно?       Стук в дверь, непривычно вежливый, отвлекает от самоуничижения. —Даби, я принесла лекарства и еду.       Тихий голос Тоги проникает в комнату вместе с ней, цепляя прохладу коридора. Она заботится о нём, как он и просил, подавляя в себе даже мысли справиться самому. Ей он доверял меньше, чем Ястребу, но знал, она не будет смотреть на него этим ужасным жалостливым взглядом, когда он снова упадет или уронит кружку. Химико болтала о делах на фронте, говорила о мелочах из журнала, пока Даби ел и не высказывал раздражения, девушка весело болтала ногами, даже не зная как напоминает ему младшую сестру. Когда она уходит, снова тишина давит на его плечи, ломая ключицы.       Почему быть одному все же так страшно?       Его кости издают душераздирающие вопли под кожей, когда горячая рука касается металической перекладины, он пробует использовать причуду несмотря на запрет. Запрет на собственный огонь. Так напоминает детство. Даби не звонил Кейго уже неделю и от этого тоска превращалась в привычное ему чувство ненависти, снова к себе. Герой наверняка мечется в ожидании, а Даби даже не может быстро двигаться без действительно адской боли. Его кости медленно разрушаются вместе с ним.       Его тело-крепчайшая клетка.       Есть ли смысл продолжать прятаться, когда смерть уже сидит на твоих коленях, обхватывая костлявыми детскими ладонями лицо? Боялся ли он умереть? Нет. Наверняка нет. Боялся ли он умереть один? О да, он ненавидел эту гадкую мысль. Ему были необходимы зрители, которые виновны в его бесстрашие, но делать зрителем того, кто отчаянно пытался и по-прежнему пытается вернуть в него веру в жизнь, он не посмеет. Он жестокий, но не настолько.       За дверью шумят, чьи-то голоса приглушенно о чем-то говорят, шум от одежды слишком отчетливый, будто кто-то активно жестикулирует. Даби просыпается и по телу проходит разряд. —Пусти меня.       Даже сквозь полудрему злодей узнает кому принадлежит эта трель, узнает и с ужасом замирает, не вставая с постели. Он не мог придти. Второй голос женский и высокий, становится чуть громче, очевидно, Тога отстаивает неприкосновенность царства преждевременно похороненных. Даби мучительно стыдно, что само по себе странно, за то, что он прячется за спиной девушки, пускай и очень сильной чтобы выгнать Ястреба, но все же непричастной к ситуации между ними. Он должен разобраться сам. Он обязан поступить правильно и не разрушить то хорошее, к чему он смог прикоснуться, не сломить птичьи крылья после того, как отмыл их от крови. —Милый-милый Ястреб, —когда голос Тоги становится более вкрадчивым, Даби ощущает как по его спине ползут мурашки.—Ты имеешь право злиться и доставать его, но имеешь ли ты право разочаровывать его своим непослушанием?       Даби слышит как Кейго уходит. Он так и не смог пошевелиться. —Поговори с ним.       Шагов Тоги он не слышит.       Ястреб волочил крылья по грязному полу здания, кишащим злодеями, пачкая все свои боевые перья и раздавливая голосом Тоги свое и так потрепанное самоуважение. Пожалуй, самое страшное в словах Тоги не угрожающий тон, даже если она и не угрожала чувствовалось именно так, а то как точно она попала ими в Ястреба. Он так чертовски не хочет разочаровать Даби, он просто боится быть плохим. Не оправдать ожидания тоже самое что и потерять человека, работу, смысл, что угодно. Не угодить—перестать быть.       Склизкое ощущение чужого взгляда на спине, вынуждают покинуть ПФО быстрее. Ястреб убежден, что глаза, смотрящие ему в спину, были наполнены разочарованием.       Он сам был разочарован. К этому Ястреб приходит сидя дома и готовясь к утреннему, очередному, патрулю.       Кейго или притворялся, или на самом деле не имел никакого понятия о происхождении внезапных волн грусти посреди рабочего дня, пока он ест, пока смотрит на горящие глаза студентов академии, пока дает интервью и снова погружается в игру в героя. Из ниоткуда накатывает тоска по чем-то эфемерному, неосязаемому и неосознанному, в груди сидит и обвивает легкие ядовитой змеёй чувство, которое сложно назвать правильно. Будто что-то упущено и ты знаешь, что не вернешь это, что не сможешь взять у прошлого то, что навсегда осталось там. Разочарование? Нет, разочарование это что-то ужасное и осязаемой, это же чувство словно держало в себе саму бесконечность.       Продолжая жить, покорно ожидая чего-то, тлея от одиночества, герой не надеялся, что о нем помнят.       На столе в офисе лежала записка с аккуратной подписью «Герою Ястребу».       Разворачивать её не имело смысла, Ястреб не хотел читать фанатские благодарственные письма, от них становилось плохо, почти физически начинало тошнить. Но у этого письма был свой магнетизм, он тянул внимание героя. «Я буду ждать тебя сегодня в ХХ на месте, где ты признался мне» —Это бред.—Кейго пробормотал вслух и уже готов был выбросить письмо в стопку других, пока не заметил маленький огонек, нарисованный внизу страницы.       Живот скрутило и пальцы сами разорвали лист. Но он все равно запомнил время.

***

—Я не думал, что ты действительно придешь, Кейго.       Поза Даби была скованной, напряженной, но он выглядел хрупко в своем огромном плаще, с тростью, что было абсолютно неуместно, и странной кофтой с высоким горлом, перчатки на руках были забавно меховыми, хотя Ястреб никогда не слышал жалоб пиромана на морозы. Голубые глаза в переулке светили как маленькие звезды, которых никогда не видно в городе.       И подходить к нему было страшно, он казался отталкивающим и острым, заведомо ранящим. Но Ястреб всегда покорно шел на поводу у боли. —У меня есть что тебе сказать, но боюсь ты быстро захочешь уйти.       У Кейго дрожали пальцы и он старался держаться на приемлемом расстоянии для двух приятелей и бывших коллег. —Не уйду даже если захочу, у меня, знаешь ли, теперь с этим некоторые проблемы.—В темноте видно как звезды в глазах становятся всё бледнее.       Кейго может только вопросительно поднять бровь, дрожа от переполняющих чувств. —Мы с тобой уже были откровенными и как бы ни было больно показывать себя, мы справлялись. —Даби улыбнулся как всегда косо.—Я справлялся хуже тебя. —Если ты решил драмы нагнать, то это лишнее, я достаточно взволнован, чтобы тратить время на разжевывание сентиментов.       Чем ближе Кейго подходил к Даби, тем сильнее ощущалась его острота и скованность. Герой старался вытеснить из головы мысли о том, что Даби ждет удара. —Даже уже нельзя побыть чувственным сопляком, ты ранишь меня! —в голове злодей бесконечно извинялся за то, как ранил Ястреба.—Я, кажется, умираю. По-настоящему кстати, у меня кости крошатся и по плотности не лучше хрусталя. Конечно круто, что внутри моего тела свыше 1200 градусов, но если бы они меня не разрушали, то было бы ещё круче и….       Даби не заметил как начал тараторить, сбиваясь с основной линии повествования и руша свои планы о романтизированном и лиричном признании. Его челюсть нагло дрожала и рука все крепче, игнорируя боль от проклятых слабых костей, сжимала трость.       Он боялся смерти. Он очевидно боялся исчезнуть в памяти. —Даби, заткнись. Заткинись прямо сейчас.—И тот замолкает, клацая зубами.—Если ты решил так пошутить и оправдать свое отсутствие, то это было необязательно, мог отмазаться делами ПФО или чем-то таким. Умирать необязательно.       Почему-то Ястреб говорил это, продолжал невидяще смотреть на зажатого в тиски собственного тела человека, игнорируя то, что подобная реальность возможна. Он прямо сейчас находится в такой реальности.       Когда Даби снимает перчатки, то перед глазами, остекленевшими от отрицания, предстает кисть с множеством рубцов, едва зажившие шрамы торчат почти уродливо на лиловой коже, доходящей до второй фаланги пальцев. Худые кисти и запястья, темная рубцовая кожа и абсолютно беззащитный напуганный взгляд исподлобья. Даби искал спасения в Кейго. Но не был уверен, что Кейго сможет его спасти. —Я не могу нормально двигаться и держать что-то достаточно крепко, чтобы оно не валилось из рук. Они пострадали больше всего. Прости, что оставил, оттолкнул тебя и теперь прихожу к тебе с этим.       Ударить его было нельзя. —Если я буду тебя держать, то мы сможем долететь до меня? Я хочу увидеть что случилось не в переулке, позволь мне, пожалуйста.       Даби соглашается, решая покончить с насилием над собой и над героем за эту ночь разом.       Крылатый герой ещё никогда так бережно не держал на руках человека, защищая его не только от сопротивления воздуха, но и от опасности быть непонятым. Хотя, Кейго на самом деле не понимал много, сейчас он действовал ориентируясь на чувства, он не мог обдумывать происходящее, это было невыносимо. То количество крови и смертей, которые он видел в своей жизни, должно было отрезвлять его в таких ситуациях, Кейго уже хоронил друзей, коллег, но держать на руках живого Даби было больнее каждой битвы и каждого удара.       Он чувствовал себя в безопасности, находясь в воздухе, только сейчас его сердце разрывалось от страха.       Дома, где гораздо тише, Ястребу даже не приходится просить Даби снять плащ. —Я похож на солевого наркомана.—его шутки были неуместны, но Кейго рассмеялся от напряжения.       Под одеждой скрывались худые руки, торчащие острые локти могли служить оружием, ребра выпирали из-под майки хрупкими мостами, ключицы напоминали птичьи, тонкие и светящиеся голубыми венами в местах, где ещё можно было разглядеть здоровую кожу, кости скрипели и кричали, просясь наружу. Кейго видел, что Даби стыдно, но он продолжал стоять без плаща, скрывая глаза, цвета потухших звезд, за черной смоляной челкой. —Что я могу сделать для тебя?       Кейго готов продать свою карьеру, чтобы найти лекарство. Он готов убить, чтобы заполучить антипричудную сыворотку.       Сыворотка? —Ты пробовал…       Герою даже не дают договорит. Даби опережает все его мысли и рушит веру в быстрое спасение. Он дьявол безнадежности. —Сыворотка, снижающая действие причуды не действует, также как и не действуют все остальные препараты, потому что они разрушаются прежде, чем начнут действовать. Антипричудный браслет снижается огнеупорность моего тела вместе с силой огня внутри, но по факту эффекта нет, температура не опускается ниже 700 градусов. Поэтому у меня есть только это!       Даби бросает неловким движением Ястребу коробку с ампулами. —Это ядерная сыворотка для регенерации Ному. Она залечивает раны, но не убирает саму проблему. Отчасти я Ному, получается.       Пораженные информацией Ястреб крутит в руках кислотно розовую ампулу, всем видом высказывая недоверие к методам Уджико-сан. Ощущать собственное бессилие было унизительно и страшно, Ястребу приходилось прикладывать множество усилий, чтобы не сорваться на поиски решения проблемы, но он все же ощущал себя загнанным в клетку этим известием, также не теряя предчувствия, что даже после того, как Даби дал себе помочь в прошлый раз, он не позволит сделать этого сейчас. —Ты хочешь остаться? —его голос дрогнул. —Я не могу.—Даби выглядит уничтоженным своим отказом.—Мне жаль, Кейго, мне ужасно жаль, что я поступаю так с тобой, мне мерзко от того, что я поверил в своё исцеление и подпустил тебя так близко, что ты тоже можешь оказаться со мной в могиле. Я не хотел этого, мне так жаль. Как бы я ни старался в итоге не могу забыть того, что случилось и кем я стал. Что если у меня на самом деле никогда не было шанса?       Оказывается, хрусталь никогда не был прекрасным, он был омерзительно ноющим под кожей, трескающийся от малейших усилий и хрустящий при подрагивании плеч.       Даби не умел плакать по-настоящему, он пускал кровь из уголков глаз, где, предположительно, должны быть слезные каналы, и если бы не Кейго, то он бы до сих пор не позволял бы себе даже этого, но сейчас, он уязвленный стоял перед ним и не мог сдержаться.       Сейчас, как и в прошлый раз, Кейго видел перед собой не злодея, даже не психопата на свободе, он видел ребенка, человека, нуждающегося в помощи, нуждающегося в том, чтобы кто-то прошел с ним эти мучения. Умирают все—эта простая истина известна нам с ранних лет, но принять этого не могут миллионы людей, при этом не важно герои они, злодеи или мирные жители. Страх смерти—основа существования. Принятие смерти—основа жизни. —Тише.—Кейго подходит осторожно, почти крадясь.—Я с тобой и я не злюсь на тебя. Пожалуйста, останься сегодня со мной, я хочу быть рядом.       Он говорил тихо, вкрадчиво, стараясь дотронуться до Даби не руками, а словами. Теперь он понял почему тот оттолкнул его возле штаба ПФО. —Мне не страшно жить, зная, что я умру. Мне страшно чувствовать смерть.       В комнате тишина и капли, падающие с лица героя, разбиваются о паркет. Он ненавидит смерть, потому что он хочет забрать ту часть его жизни, которую он выгрыз себе своей болью. Но Кейго верная птица, он не улетит от хозяина, даже если тот, спасаясь, выжжет ему крылья.