Дневник сталкера

- Представьтесь, пожалуйста. - Статья 51 УК РФ. Гарантирует свободу не отвечать на вопросы следствия. - Это точно ваши имя и фамилия? Так, значит, и запишу. - Бесспорно, - ухмыляюсь я настолько весело, насколько позволяют давление темно-серых стены помещения для допросов. - Значит, сознаваться не желаете. Я молчу. - Ай-яй-яй! Нехорошо-с вы поступили, товарищ Яффе! Инспектор кажется мне довольно доброжелательным. Рыжеволосый добротный мужчина лет пятидесяти в очках в металлической оправе и новеньком салатовом пиджачке, удивительным образом выделявшем его из толпы местных служителей порядка. Боже мой, сейчас ещё за этот погром прилетит, будь он неладен. - Нос человеку сломали ни за что, ни про что. Сейчас вот вы признаетесь, штрафчик вам выпишем, и пойдёте на все четыре стороны, - хихикнул следователь, поправил очки. - Нос сломал? – не удержался я, нарушив обещанное молчание. - Вы видать пьяны совсем были, господин, ежели совсем ничего не упомните. - К сожалению, не был. - Преинтереснейшая мысль, не находите – «к сожалению, не был пьян»! – мужик заулыбался. – Вижу, вы таки настроены теперь действовать в рамках привычных нам, служакам. Так что, милок, давай-ка.. - Михаил Кузьмич, это сын этого, как его там.. - Да помолчишь ты или нет? Сам знаю, Владимира какого-то сын, ты что думаешь, я отчества его не видел? А ну, брысь отсюда на свой заслуженный отгул! – прикрикнул на помощника Михаил Кузьмич и тут же рассмеялся. – Вот ведь умная голова – везде лезет, куда не просишь! Ему даже удалось на секунду заразить меня своим беззаботным смехом. - Продолжаем наш соцопрос. Итак.. - Михаил Кузьмич, на него тут между прочим заявление подал один парень. Мол, изнасилование. Михаил Кузьмич и не подумал меняться в лице. - Что же вы пучите глазки-то свои, Леонардо Владимирович, не побоюсь этого слова? Надо было сразу на месте его решать – тогда бы некому было заявление на вас строчить, - очевидно, чёрный юмор был не чужд следователю. Я тоже улыбнулся. Чёрного юмора мне не также занимать. В руках следователя, тем временем, материализовалась тонкая красная папка. Ну-с, посмотрим, что тут у нас. Анализы и экспертиза будут свидетели есть. - Блеф! - Дайте я дочитаю, потом я вас с удовольствием выслушаю, Леопард Владимирович. - Я Леонардо! - А вы, Леонардо, Леопардо, один хрен Владимирович, пройдёмте-ка на экспертизу. Сейчас вам расскажут, что вам следует сделать. Вы у нас, выходит, по мальчикам, - подмигнул следователь. - Почему вы постоянно называете меня Леорпардом? - Был у нас в части охотник. Тоже Леонадо звали. Любил стрелять из служебного оружия по зверью. Ну вот пришёл как-то раз пьяный в стельку. Все рассказывал, как он в Африке леопарда стрелял в прошлом году, фото шкуры показывал. А как протрезвел – стал бегать и всем говорить мол, не было никакого леопарда – тюрьмы боялся. Ну с тех пор он у нас и стал Леорпардом. Итак, анализ семенной жидкости покажет положительный результат, не сомневайтесь. Я мог с ним просто заняться любовью. Это ничего не доказывает. Вслух молчание - По вашим глазам, Лео, вижу, что вы сечете фишку. Но не спешите радоваться – впереди у нас очная ставка. Ну, или свидание, - готов поклясться, глаза инспектора в этот момент блеснули сердечками. Следователь развернулся и направился в сторону двери. Я не видел, как он вышел из комнаты. Слышал только щелчок закрывающейся двери. В этот момент я почувствовал чьи-то руки на моих плечах. Костлявые, холодные и тонкие. Думаю, точно такие же были бы у смерти, будь она человеком. - Это моё заявление. Я обернулся. Надо мной стоит сладкий и глядит на меня в упор. Глаза его сияют нездоровой искрой, а в волосах довольно быстро можно приметить пару хвойных иголок. Кожа мертвенно бледна. Он и вправду был в лесу. Буквально только что. - Вот тебе бумажка. Подпиши её. - Не буду я ничего подписывать! Все же было так хорошо вечером. Хотя вряд ли. Что случилось с тобой утром? - Я хотел умереть. В своих любимых местах детства. Я даже взял с собой пушку. Но в тени буйной зелени леса я как-то остыл и.. передумал. Как-то расхотелось. Солнце подарило мне щепотку сератонина. И я спросил себя : с каких это пор я должен отвечать ещё и за чужие ошибки? Он быстро прильнул ко мне и я начинаю ощущать, как сердце начало биться чаще и чаще. - Я не могу простить тебя. Не имею права. Я не могу встречаться с насильником. Ты должен искупить свою вину. Ты легко отмажешься сейчас от этого. Отец даст взятку после того, как ты попляшешь перед ним на коленках. Поэтому я говорю : хватит прятаться за влиятельным отцом. Отвечай за свои действия сам. Без никого. Это признательное. Держи. Я дождусь тебя, сколько бы ты не провел в тюрьме. Где-то три года. Ну и условно-досрочное освобождение, все такое.. Потому что я хочу быть с тобой, мой дорогой насильник, - он улыбается, его глаза отражают моё измученное лицо. Я хватаю его за шиворот. Прислоняюсь губами. Он целует меня страстно, как в первый раз. Он обнимает меня за плечи, примкнув ко мне всем своим телом. Его холодные руки гладят мою спину, это будоражит мои нервные окончания. - Я нарушил главное правило преступления – анонимность. Сорвал повязку. Так вот куда приводит импульсивность, - эти слова еле слышно растворяются в воздухе, словно их никогда не существовало. Он отпускает меня, чтобы скрыться. Возможно навсегда. А я остаюсь наедине со злосчастной бумажкой. - Ну что же мне с вами делать, а, Леопард… Леонардо Владимирович. Да, свидетелей нет, увы, вы были правы. Я блефовал. Вот у вас тут какая интересная вещица – признательное. Чувствую, вас уже с этими признательными достали сегодня. По большому счету, все теперь зависит только от вас. Скажете «да» - будет суд или не будет – неизвестно. А коли скажете нет – на нет и суда нет, ха! Шутка. Всё равно вас ждёт эдакий геморрой. Посидите, подумайте.. - А я уже все решил. *** Вот уже как месяца три прошло с тех пор, как я сижу в тюрьме. Поначалу было сложно. Но потом я осознал, что здесь применимы только жёсткие методы. Либо кого-то сам прессуешь, либо прессуют тебя. А то и присунут. Тебе. Но мне фортит, впрочем, как и всегда. В университете академический. Днем и ночью корпею над учебниками психиатрии и биологии. За это к моим многочисленным прозвищам добавилось ещё одно – «ботаник». Впрочем, как-то уже и не так радует психиатрия, лучше сменю себе профиль, вернусь обратно в столицу и перекрою свои воистину имбецильные баллы по единому государственному экзамену. Возможно, попробую восстановиться. Благо, здесь времени для учёбы хоть отбавляй. А уж до репутации – просто обжалую приговор – мечтаю об этом втихаря. Дали минимальный срок – три года, но могу выйти и раньше, если не буду потакать своему чересчур задиристому характеру. Что касается учебников – их мне носит мой сладкий тюремщик. И надо сказать, он тоже собирается перепоступить. В нормальный университет, на бюджет. Как-то я заразил его всей этой темой. А ещё ко мне сегодня приходил, как ни странно, Максим Сергеевич, охранник моего провинциального университета. Представляете, он, оказывается, все знал! - Я установил в обоих туалетах камеру, сначала хотел только в женском, но потом решил, что из мужского видосики будут так же актуальны для извращенцев вроде тебя так сказать, хоть и не настолько. Чуял я каким-то место видать, что она мне ох как пригодится! Ваш видосик в даркнете улетел моментально! Но сдавать я тебя не стал – мало того, что сам себя поставлю с камерами так ещё и.. Сам сидел за это все, за изнасилования, еле устроился на работу. И это при моих-то трёх образования. Короче, не захотел тебе жизнь ломать. Мы готовы карать за чуждые нам преступления, ненавидеть их, мстить. Но не за свои.. Наверное, я неправ. Но таков уж я. И я понял, кого мне напоминал следователь – Максима Сергеевича! Другие заключённых много болтали о том, что он бывший уголовник, потому и сочувствует каждому и старается разглядеть даже в самом отъявленным убийце что-то хорошее. Взяли сюда чисто из-за хорошего аналитического ума и способностям к допросу. А вообще, в принципе, если абстрагироваться от осознания собственного дна, на которое ты опустился по собственному выбору, в тюрьме хорошо в принципе в теории, я мог бы иметь кого пожелаю. Но меня ждут там, снаружи. Михаил Сергеевич ржёт надо мной из-за того дела, мол, нафиг нападать на людей с изнасилованиями в жизни, если есть тюрьма, где все на блюдечке, и ждёт, пока я отсижу. Желает успехов в учёбе. Как ни как, общая проблема, общие ошибки прошлого. Решил, короче, найти этого Раскольникова. Всегда забивал на школьную программу, а тут вот те раз – «Преступление и наказание » оказалось довольно интересным. Я нашёл своего любимого литературного героя – это как раз Раскольников. Слабак он, конечно, все идёт к тому, что он сдастся - но впрочем, кто из нас достаточно силен, чтобы не идти на поводу у мук разума? Ах да, опять я вывел на свет совершенно не ту мораль. Ну, такой уж я, что поделать! Теперь я начинаю понимать твои сравнения с Родионом Раскольниковым. Мнил себя крутым. А по итогу сам же себя и наказал. Теперь каждый день после редких встреч со своей странною любовью я по многу раз вспоминаю твои взгляды, твои слова: - Ты решил показать, что и без родительских капиталов чего-то стоишь. Что ты здесь царь и бог – нагнул кого надо в коридоре – и всё! Герой хентая – смех один! – говорил мне сладкий, зажимая мои руки внутри своих ледяных культяпок. - Ты моральный урод, Лео. Сходи к психиатру. Давай, досиживай свой несчастный срок и начинай (несложно догадаться, что ты об этом тоже думаешь ) свою борьбу за чистую репутацию. Обжалование - единственный выход. Вот тогда мы с тобой точно узнаем. Кто ты без папкиных денег? - С тебя признания в ложном доносе. - Я подумаю,- ты улыбаешься, а в моей голове в это время порхают бабочки. - Спасибо, - говорю я, целуя твою изящную руку. – Я более не хочу причинять тебе вред. Ты прав. Я для тебя чудовище. Знаешь, я отпускаю тебя в твою пещеру. Хочу, чтобы тебе было интересно жить. Ревновать не буду. Только обещай мне, что твоя бывшая так и останется бывшей, хорошо? Все что мне остаётся – это верить тебе. Папа тебя отмажет от статьи за ложный донос. Он уже знает, что я гомосек. Я не хочу, чтобы ты сидел не за что, хоть мы и условились без отца все это решить. К черту все формальности. - Хорошо, я подумаю. А что до бывшей - она изменила мне, я и не простил бы её. Там уже ничего не может быть. Вообще меня никогда никто так не любил, как ты. Хоть твоя любовь и странная. И страшная. И последнее время я все остываю, остываю. В голове больше нет царя-самодура. Только президент, хах. И все чаще задаю себя один и тот же вопрос: а стоила ли та игра свеч?