"The Shadow of the Prominences"

      Завалившись домой глубоким вечером, я едва переставляя ноги добрела до кухни: у меня слипались глаза, усталость накатывала быстрыми волнами, желудок должно было крутить от голода — с утра у меня не было рисового зёрнышка во рту — однако после увиденных крови и боли, как в своём лазарете, так и подземелье Чона Уёна, я не могла справиться с удушливо-сжимавшимся кольцом на горле, которое периодическим нервным спазмом подсказывало, что поесть я сегодня не смогу. Заглянув в холодильник, я поняла — что у меня и нечего. Поставив чайник, я приняла душ в десять минут, тщательно елозя мочалкой по измученному телу: под горячей едва ли не кипящей водой я просидела в углу ванной, тихо рыдая в кафель и подвывая, крепко прижимая ладонь ко рту, а вторую руку к напрягающемуся в спазмах животу, пока голова от пара не стала у меня кружится.       Выйдя из душа я переоделась в пижаму, феном подсушила волосы, думая, что стоит укоротить стрижку ещё больше. И растрёпанная, с пушашимися волосами отправилась обратно на кухню за чаем. Голова раскалывалась от нахлынувшей мигрени.       Я с огромным трудом затолкала в себя полторы чашки чая, параллельно чуть не скрючившись на полу и не вытошнив принятую внутрь жидкость.       Последнее, что я сделала прежде чем доползти до кровати Чонхо и упасть на неё в беспамятстве — поставила будильники.       Первый раз я проснулась в пять утра: что было закономерно — как меня отрубило с вечера, едва голова коснулась подушки, так я и проснулась — глаза открылись как по щелчку невидимого внутреннего включателя. Вначале я спросонья подумала о самом чудовищном — что я проспала, — и судорожно кинулась искать телефон: гаджет обнаружился на прикроватной тумбочке и услужливо подсказал мне, что до официального времени подъёма у меня была ещё целый час.       Я с колотящимся сердцем рухнула обратно, прикрывая глаза и силясь восстановить дыхание. Тыльной стороной ладони я, по привычке знакомой многим, прикрыла лоб: как ни удивительно, голова, которую вчера будто сдавил огненный раскалённый обруч, иглами впивавшийся в кипящий словно чайник мозг, сегодня меня не беспокоила. Да, она всё ещё ощущалась тяжёлой, слегка кружилась при резких поворотах, а собственные мысли казались медлительными, странно-неуклюжими и запоздалыми, но боли больше не было.       Ощутив ужасную сухость во рту и ноющий желудок, я решила всё-таки сходить на кухню, чтобы съесть фазана и заодно его яйца — и обмануть голод, и утолить жажду.       При попытке вылезти из кровати я запуталась в одеяле и рухнула на холодный пол, больно ударившись бедром. Запоздало я ахнула, сцепляя зубы и потирая ноющее место, и прокляла свою неуклюжесть.       А потом — и свою глупость.       Пальцы на руках едва-едва сгибались, мышцы кистей ныли, движения были неуклюжими и натужными — от количества операций, проведённых вчера, даже руки, рассчитанные на работы с мелкой моторикой, забуксовали. Но не это было самым худшим.       Самым худшим было то, что вчера я, вымотанная событиями дня и выжатая на любые реакции и эмоции, благополучно забыла о креме, который Сонхва мне подарил, и легла спать.       До этого я бесконтрольно в течение дня мыла руки ледяной водой и тут же пользовалась антисептиком со спиртовой основой — и естественно, что без должного ухода, мои руки покрылись цыпками, кожа была иссушена и возле ногтей треснула маленькими трещинками, которые тут же наполнились алой жидкостью.       Я поморщилась, попытавшись стряхнуть с кожи мелкие шелушки, и уже повторно пожалела о своём поспешном не самом умном решении, когда под тонкой кожей, явно теперь не рассчитанной на трение, лопнул капилляр. И ещё один. И...       Теперь мне точно нужны были пластыри.       Что ж, признание собственной глупости не повлекло за собой ничего, кроме лёгкого разочарования и обязательства действовать: я тяжело поднялась на ноги и добрела до кухни. Залпом в несколько десятков глотков осушила стакан холодной воды: чувствительные зубы заныли, но я проигнорировала, повторно наполняя стакан. Выпив его, направилась в ванную, где вымыла руки тёплой водой, терпя зуд и крохотные уколы боли, после тщательно вымазала руки кремом и стоило ему почти сразу начать впитываться повторила процедуру, покрыв руки второй раз.       После этого я вернулась в постель, прикрыла глаза и неподвижно пролежала в тепле и комфорте остаток времени до зазвеневшего будильника.       Окончательно проснувшись и встав в шесть утра, я начала собираться на "работу".       Умывшись, я обнаружила опухлость под глазами от вчерашних слёз, которую визуально спрятала с помощью косметики. Уложила волосы и подобрала комфортную одежду не заморачиваясь с выбором: это была тёмно-зелёная кофта с длинным свободным рукавом, который фиксировался эластичной резинкой только у запястья. Ткань была мягкой и раздражающей. Надев джинсы и носки, я села за компьютер.       Так как все сборы заняли у меня не более двадцати минут, и я не позавтракала — по привычке заглянув в холодильник я обнаружила пустоту, вспомнив, что ещё с вечера там ничего не было, — я заварила чай; который теперь был моей, видимо, перманентной опцией. Я залезла на сайт университета: сегодня необходимо было пройти небольшой тест на пятьдесят вопросов, два из которых требовали письменный ответ. У теста было ограничение по времени в полтора часа: я — с лёгкостью управилась за сорок с небольшим минут, думая, что после вчерашнего, любые вопросы по анатомии, патофизиологии, физиологии и неврологии мне не сложны. Дольше всего я возилась с разделом стоматологии, но когда и с ним было покончено, а сайт выдал зелёный кружок, символизировавший окончание теста и то, что моя работа принята и отправлена на анализ и оценку, я с облегчением выдохнула и написала небольшое уважительное письмо нашему декану о том, что слегка приболела и на кафедру приду не сегодня, а завтра: у меня была такая возможность, потому как зачёты у нас сдавали два дня подряд.       Не дожидаясь прочтения сообщения я поспешно глотнула чая, глянула на телефон, коротко отписавшись Ёсану, что у меня всё хорошо и что я встречусь с ним завтра (я надеялась, что мне не придётся опять переносить встречу), после чего гаджет я отключила.       Мой "рабочий" телефон зловеще молчал, и мне приходилось успокаивать себя тем, что это значило, что всё в лазарете было нормально.       Ближе к семи часам десяти минутам я наспех привела себя в порядок, перепроверила, что сумела собрать с собой всё необходимое, и, закрыв дверь, накинула пальто и спустилась вниз к автомобилю.       Сев за руль, я некоторое время сидела, глядя перед собой: если честно, я была в прострации, словно пришибленная, плавала где-то в глубинах своего сознания, вдали от каких-то конкретных мыслей и даже чувств. И эти минут шесть или семь в утренней тишине, когда одинокий золотеющий глаз равнодушного светила выползал над домами Сеула мне очень пригодились, дабы выскрести свою душу на поверхность неспокойного разума, заставить взглянуть на окружающий мир уже более осознанно, собраться с силами и поставить перед собой задачи. Решительно нахмурившись и хлопнув себя по щекам в пока что холодном салоне своей новой машины, я вставила ключи зажигания в скважину и завела мотор. Тот погудел некоторое время, исправно нагреваясь и поднимая вместе с тем температуру в салоне.       Я выехала с парковки, первые минуты ведя автомобиль предельно осторожно, привыкая к габаритам и вспоминая каково это — сидеть за рулём.       Фраза из любимого геройского аниме Чонхо резко заиграла светом под другим углом.       Выйти за предел.       Собственные бледные пошедшие пятнами руки с несколькими царапинами, покрытыми пластырями, и едва отмытой кровь у основания ногтей; кожа там всё ещё оставалась воспалённой и красноватой; напрягали. Перед глазами то и дело всплывали изящные объятые чёрными перчатками сильные длинные пальцы — я гнала мысли о них подальше, думая, что не стоит привыкать к тому, что лучший киллер в Корее периодически на безвозмездной основе становился моим водителем.       "Это опасно и неразумно, Йери-Йери..."       Подъехав к зданию семьи без двадцати восемь, я оставила машину на внешней парковке и прошла к посту охраны уже заученным путём: знакомый угрюмый реджиме молча и быстро глянул мои документы и пропустил без досмотра, также безмолвно кивнув в сторону тяжёлой двери.       Я слегка удивилась, но качнув головой прошла дальше.       Первым делом я решила проверить состояние своих подопечных: несмотря на то, что ни одного звонка ни ночью ни с утра мне на рабочий телефон не поступало, я всё же слегка беспокоилась о раненых, так как это были мои первые прооперированные со столь серьёзными травмами.       Пока я шла к лифту, я отвлечённо подумала, что давно не видела того реджиме с похабными шуточками, который досматривал меня в первый день моего пребывания здесь. Неприязненно передёрнув плечами и поморщившись, я подумала, что, впрочем, также и не хотела бы его видеть, и нажала на нужную кнопку.       Я спустилась вниз на свой этаж, проходя до лазарета, и когда открыла дверь, заметила самого неожиданного, из всех людей, что можно было увидеть здесь в столь утренний час.       — Господин Сан?       Капо, которого я позвала по имени, медленно повернулся, смеряя мой образ мрачным взглядом: на дне его глаз цвело беспокойство и внимательность к деталям.       Кажется, он провёл бессонную ночь — и часть неё он точно был в лазарете… у кровати моего пациента?       Под чёрными блестящими глазами в змеином прищуре залегли отчётливые сизые тени, костюм младшего босса пребывал в некотором беспорядке, волосы были чересчур небрежно уложены, что совсем не соответствовало его привычному образу.       — Я уже собирался уходить. — наконец, вновь отвернувшись к спящему мужчине, удостоил меня кратким пояснением капо.       — А… Да, хорошо. — запоздало сказала я, безотрывно наблюдая за ним.       Внезапно раздался короткий пиликающий звук, и пока я снимала пальто, откладывая рюкзак со своими инструментами, Сан принял вызов со своего телефона, поднося гаджет к уху.       — Да? — почти вежливо обратился он к собеседнику.       Я постаралась незаметно прислушаться, однако у меня ничего не вышло, потому что разговор очень быстро прервался, после того, как Сан выдал лишь малоясное:       — Понятно. Хорошо. Я скоро буду.       Мужчина нажал на отбой, тут же поворачиваясь ко мне.       — Дон ждёт меня. — узкие глаза, готовые приморозить меня к месту, едва заметно потеплели. — Чонгиль сообщит тебе об обстановке.       — А где Минги? — невольно вырвалось у меня.       Сан чуть поморщился, но всё же терпеливо разъяснил:       — Его вызвал к себе с отчётом господин Кёнхун. Он сказал, что кратко написал всё важное для тебя в записке.       Проследив за взглядом Сана я действительно увидела аккуратно сложенный квадратик на одной из открытых полок, и сердце моё забилось чуть скорее. Я сглотнула возвращая взор к статной фигуре младшего босса, не желая проявлять неуважение и нетерпеливость.       Сан, впрочем, уже шагнул к выходу, но остановился, икогда вновь посмотрел на меня сверху-вниз, с высоты своего роста, в глазах его блеснуло нечто необычное.       — Йерин… — обратился он ко мне без прежней стали в голосе, помолчал секунду и добавил: — Спасибо. За то, что спасла его, — как быстро его рука оказалась на моём плече, также быстро она и пропала с него, однако меня поразил не столько его жест, преисполненный искренней благодарности, сколько непрозвучавшее меж нами, но отчётливо разлившееся в тишине и на несколько мгновений застывшее "моего друга".       Сан чуть дёрнул уголком губ — и я не поняла, была то благодарность или же неприязнь, — и стремительно покинул стены лазарета, оставляя меня в высшей степени замешательства.       По счастью, скоро в поле моего зрения оказался мой вчерашний ассистент — Ли Чонгиль: помятый молодой человек, неловко пригладил волосы, при виде меня он едва заметно улыбнулся и коротко оповестил меня о том, что ночью всё было тихо, с пациентами порядок, а после двенадцати подтянуться те, кто получил нетяжёлые ранения и мне надобно будет их тоже принять. Я покивала головой, осмотрела каждого из нынешних "тяжёлых случаев", с вящим удовольствием отмечая их положительное состояние, сменила капельницы, ставя новые с физраствором и антибиотиками, после чего прочитала успокаивающую записку от Минги, который ускакал по заданию очередного капо, и поэтому не сможет сопроводить меня на завтрак.       Я слегка расстроилась, но понимая, что дела "семьи" сейчас были для него приоритетом, просто молча смяла и выкинула листок.       — От капо были для меня переданы какие-либо задачи? — поинтересовалась я у Чонгиля.       Тот удивлённо на меня посмотрел, после чего вежливо ответил:       — Вчера вас не беспокоили из-за операций, однако сегодня вам сообщат напрямую, если от вас будет что-то требоваться.       По намекающему взгляду реджиме я поняла, что речь шла о мобильном.       Взяв устройство в руки, я не обнаружила ни единого пропущенного звонка или непрочитанного сообщения — что значило, что хотя бы в ближайшее время я была предоставлена самой себе.       А потому, ощущая, как голодный желудок очередной раз сходит с ума, я, учтиво распрощавшись с Чонгилем и попросив его и кого-нибудь ещё из реджиме проследить за состоянием пациентов, отправилась на завтрак.       Перед входом в зал я вдохнула и выдохнула, набираясь решимости и слегка нервничая, однако затем решительно распахнула двери.       Было время раннего завтрака, поэтому в столовой Семьи большинство столов уже были заполнены: за длинными дубовыми рядами сидело множество реджиме, за изящными круглыми столами у резервации с блюдами также сидели группы некоторых членов клана, видимо более высоких по статусу.       Под множеством уставившихся на меня взглядов я прошла к стойке с блюдами, собираясь взять поднос и собрать себе скромный набор для трапезы в одиночестве, как старик-повар меня заметил.       Он шустро обтёр руки о фартук и тут же поставил передо мной уже сервированный поднос, смеряя прищуренным настороженным взором.       Я опустила удивлённый взгляд сначала на него, а затем на поднос, который он собрал специально для меня. Рамен из индейки, лёгкий салат и йогурт в плошке. Также он поставил рядом чашку с ароматным чёрным чаем на блюдце.       Я перевела взгляд чуть заслезившихся глаз на него, благодарно-неглубоко поклонилась и уже потянулась за подносом, когда повар, тоже опустив взор на блюда, заметил мои дрожащие пальцы. Он придержал моё запястье и молниеносным движением положил рядом с десертной ложечкой для йогурта вилку, при этом убирая палочки.       Я, забрав поднос, одарила его ещё и улыбкой: мы оба понимали, что палочками я сегодня с утра поесть буду не в состоянии. Победой будет, если я сумею согнуть пальцы для владения вилкой...       Проследовав на выбранное мной место, я, более не обращая внимания на взгляды, направленные на меня, и странную тишину в столовой, принялась за еду.       Старик-повар, кажется, действительно был прекрасно осведомлён о моём состоянии: будь у меня на подносе жирный рамен из свинины или слишком специфично-пахнущий из говядины — меня бы, скорее всего, стошнило, но индейка была превосходным вариантом. Не жирная, без ярко-выраженного "душка", при этом нежная и питательная.       Я ощутила, как слюна скопилась у меня во рту, и, не мешкая, взялась за йогурт. Съев его, отведала горячего мяса, лапши с минимумом специй, с удивлением выловила листья шпината и сельдерей, которые также с удовольствием проглотила. Конец своего сытного завтрака я запила горячим бодрящим бульоном.       Мне захотелось вначале немного глотнуть чая, прежде чем приступать к салату, так что я отложила вилку, утёрла губы салфеткой и подвинула чашку с блюдцем к себе.       Внезапно один из реджиме очень резко встал из-за стола и направился в мою сторону. Я внутренне напряглась, не подавая виду, и рискнула посмотреть в его сторону только тогда, когда он подошёл достаточно близко ко мне.       Жутковатые беснящиеся глаза глядели как бы сквозь меня, когда он застыл, вытянув руки по швам. Я незаметно сглотнула, ожидая худшего, но не дрогнувшим движением отвела чашку с чаем от губ, поставив её на стол.       — Ты спасла жизнь моего брата. — достаточно громко вдруг произнёс мужчина и тут же немедленно поклонился мне в пояс, замирая в таком положении.       В зал обрушилась тишина.       Разговоры разом оборвались, и время для меня будто бы начало идти по спирали, и с каждым витком оно замедлялось одновременно пугающе и волнительно.       Многие реджиме обернулись в нашу сторону, созерцая эту невероятную картину.       Я как можно мягче постаралась спустить фразу с языка:       — Вы не должны это делать. — голос мой прозвучал с твёрдостью, которой я в себе не ожидала, и мне удалось выговорить вторую часть лишь сделав паузу, но не запнувшись: — Я — ваш Доктор. Это моя обязанность и долг перед Доном и… Семьёй.       Дабы сделать свой промах незаметным, я тут же слабо улыбнулась и коротко-неспешно поклонилась в ответ.       Многие реджиме начали переглядываться меж собой, в зале медленно поднялся тихий нестройный хор голосов, когда поклонившийся мне мужчина медленно выпрямился и, бросив на меня ещё один удивлённый взгляд, кивнул, возвращаясь на своё место.       Боковым зрением выцепив движение за столиком рядом, я увидела, как тридцатилетний суровый мужчина, схватив за плечо юного светловласого реджиме, будто одним грозным взглядом попытался его урезонить. Однако юноша выпрямился, не сбрасывая чужой руки, и посмотрел на меня величественной гордостью, на которую неожиданно оказался способен.       — Ты спасла нашего отца. — громко и чётко проговорил он. — Я и хён тебе благодарны.       Его старший брат также повернулся, прожигая меня горящим взглядом, однако не поморщился и ничего не добавил.       Я почтительно поклонилась.       — Благодарю вас за ваше доверие. — скороговоркой произнесла я.       Стоило юноше сесть обратно, как гул голосов мерно вновь заполнил помещение столовой: пусть и не сразу разговоры вернулись.       И предметом обсуждения теперь была я, и невольно я слышала разговоры за столами, что были ближе ко мне.       — Стой! Так это чё она-то Юнмина обратно собрала? Он же как не прожаренный стейк выглядел?!!       — Ага. Она вогнала ему спицу в лёгкое, а потом сделала что-то с этими нитками, иглами и шприцами, и через час он уже в швах мирно спал.       — Да, я утром к нему заходил — живее всех живых!       — Во дела…       За другим столиком переговаривавшиеся были не так дружелюбно настроены:       — Слышал она с того света достать может…       — Чушь это всё… Семеро погибли. Семеро, да ещё и Намбок!       — Ким Намбок?! Так он же здоровее быка был?..       — Вот-вот! И я о том же! Мог бы жить, если бы эта вовремя подсуетилась! И главное, это она под кураторством младшего босса халатничала! А ты прикинь, как она работать станет без пушки у макушки?       — Ленивая сука…       Я сглотнула вязкий ком в горле, размышляя, какая характеристика могла быть хуже, чем эта?       — Я тоже о том, что её переоценили! Слышал, она во время операции держала на коленях книжку. Ты прикинь! Настолько неумеха, что даже не знает, как свою работу без пособия сделать!!!       Однако по большей части слышались просто удивлённые пересказывания вчерашнего дня или краткие комментарии поражённых бурностью и динамичностью случившегося, и я не знала, чему удивляться сильнее — тому, что эти люди вообще не ужасались чудовищным событиям, произошедшим буквально только что и буквально с ними и их друзьями, или же тому, как они оказывается взахлёб следили за моими действиями.       — Она новую руку Сёхуну сшила!       — Так у него ж только обрубок оставался?..       — Я те клянусь — сам видел! Он ей кусок мяса с кожицей и костями выложил, и она — чирк-чирк — и сшила в человеческую кисть!       — Вот те на…       — Четыре часа девка провозилась…       — На совесть…       — Ничего особенного — она и должна так работать.       — Ну… так-то оно так. Но ты бы видел её глаза…       — А что не так? Не кореянка просто, вот глаза и на выкате — у них европейцев у всех будто совы в дальних родственниках были.       — Нет-нет! Взгляд у неё был… самозабвенный, горящий — будь я проклят, если девка не знал, что тогда делать.       — Да-да..! Я её голос ещё тогда припоминаю! Она с таким вызовом тогда обратилась к нам, мол всем окажу помощь, но вы должны сделать то и то. Я тогда подумал, ну неженка, я-то всё сделаю, а если ты потом мне не поможешь — попрошу у капо личного разрешения на прилюдную казнь! А она — хоп! — и в десять минут меня заштопала. Сейчас даже рана не болит. Хороша…       — Да-да, даже предыдущий врач хуже был…       Я едва заметно поморщилась, тут же делая большой глоток и, пользуясь тем, что чай у меня был горячий — чисто кипяток, прикрыла опасно-увлажнившиеся глаза.       — Ну, ты сравнил: с ним у нас такого дерьма и стычек не было…       Говорившего недавно тут же осудили, и это вызвало ко мне облегчение.       — И то верно, и то…       — А всё ж она хорошо с этими нитками да шприцами вяжется… Рукастая, затейливая…       — Ты бы осторожнее, Тэджун. Говорят, она любовница капо…       В этот момент мне стало немного тошно, и я поняла, что может быть хуже, чем оценка моих врачебных навыков…       — Чу! Тише со своими фантазиями, кретины!       — Это ещё отчего?       — Потому что докторша… с Доном…       — Не-а. Тогда бы даже младший босс не рискнул бы её коснуться — а я видел, как он её… хватал…       — Значит она с господином Чхве Саном?..       — Ну, может оно и так.       — Даже не верится, что такой благородный человек…       — А что? Это и не пятнает чести младшего босса, это докторше стоило бы быть поскромнее.       Я едва не подавилась, стараясь переключиться на что-то другое, и невольно услышала более тихие перешёптывания за столом более высокопоставленных реджиме совсем рядом:       — Я видел её и консильери, идущих под руку…       — Дон нынче много разрешил своему брату…       — Много?! А что он ему не запретил?..       — И с консильери и с младшим боссом? М-да...       — И ведь не скажешь, что "бесстыдно"?       — Лучше такое не шепчи даже. Не наше дело, кто и в каких количествах в неё спускает.       Помолчав после такого мерзкого предложения, мужчины, как ни в чём не бывало принялись обсуждать последние новости:       — Говорят, будет внутреннее расследование…       — Тоже консильери?       — Не-а. Хуже. Назначили Инквизитора.       — Инквизитора? Нет, информация устарела. За дело возьмётся отряд господина Кёнхуна.       — Ого!.. Значит господин Сан и господин Кёнхун вновь вместе работать начнут?!       — Это впервые с того нападения на господина Ха Хёну…       Я невольно вся обратилась вслух, поражаясь масштабу происходившего, оказывается, в стенах Семьи...       — Ты про то, что было полгода назад? Так вроде замяли же дело, не?       — Ты чего?! Совсем дурак, что ли?!! Три месяца назад пытались грохнуть господина Ха Хёну!       — Это тот самый слух про невидимого киллера? Тупость и бред! Заявление от капо не поступало. От Дона тоже. Так что ваш "Невидимка" — выдумка.       — Ходят слухи, что он — японец…       — С господином Сонхва ему не тягаться!..       — В том-то и дело. Одноглазый шепнул, будто бы это тот же самый мерзавец, который подстрелил Сонхва четыре года назад…       За их столом надолго повисло гробовое молчание. А у меня сердце в груди начало отплясывать чечётку, а в голове закрутился, как гудящий улей, сразу хор различных мыслей.       Впрочем, реджиме возобновлять разговоры не спешили, и, когда я уже думала закончить свою трапезу и направиться обратно в лазарет, как в столовую зашёл в сопровождении всего одного телохранителя тот, кого я не ожидала увидеть никоим образом: вот уж воистину это было утро внезапных встреч.       Заметив меня капо замедлил шаг, поправил очки в чёрной блестящей оправе и радостно улыбнулся, приблизившись к моему столику.       — Йерин! Какой приятный сюрприз... — почти ласково проговорил мужчина, пока остальные реджиме в молчании с опаской поглядывали на наш необычный дуэт. — Не возражаешь, если я присоединюсь к твоей трапезе?       — Нет, конечно, нет. — поспешила я поклониться и ответить капо: — Прошу располагайтесь, господин Хёну.       Господин Хёну кивнул в ответ на моё приветствие, и молчаливый телохранитель тут же принёс ему специально-сервированный поднос.       — Не ужинала вчера? — учтиво начал беседу господин Хёну, небрежно указывая палочками на пустые тарелки рядом и вазочку с ещё несъеденным салатом.       Я смущённо промолчала, не рискуя вытаскивать дрожащие руки, бывшие не в самом приятном виде, из-под стола.       Господин Хёну, кажется, поняв мою заминку по-своему, пусть и всё равно верно, проговорил нарочито легко:       — Это ничего. Я тоже помню свои первые операции — рисового зёрнышка в рту не было в течение последующих суток. — в его голосе промелькнула успокаивающая интонация, в глазах — смешинки, пока он одну за другой окунал креветки в кремовый соус и аккуратно их проглатывал, не думая чавкать или издавать другие неприличные звуки: — Аппетит совсем пропадает...       Я невпопад прокомментировала:       — Здесь вкусно кормят.       — Да. — господин Хёну стрельнул внимательным сияющим взором из-под очков и с мягкой полуулыбкой поддержал: — Обеды, к слову, не хуже.       Он снова, но в этот раз аккуратно указал палочками на мой нетронутый салат.       — Не нервничай так. — ободрил он меня, приступая к своему салату: с кусочками нежного краба, свежими помидорами и листочками молодого шпината. — Я решил подойти дабы просто выразить благодарность и одобрение: навестил минут десять назад лазарет — мне сказали, что найду нашего доктора в столовой. Операции отлично провела, состояние пациентов более чем удовлетворительное, особенно учитывая их ранения... — он улыбнулся, едва заметно повысив голос, из-за чего в обострившейся тишине столовой его предложение прозвучало особенно слышно. — Сомневаюсь, что кто-нибудь справился бы лучше. Тебе разговорами и расспросами не надоедают?       Внимательный почти хищный взор вначале мне в лицо, который потом угрожающе протёк как горная лавина по всем присутствовавшим в столовой, из-за чего я буквально ощутила нарастающее напряжение в телах окружавших нас реджиме.       Я оглядела столовую и сама, чтобы убедиться что все слышат, и вернула господину Хёну ласковую тёплую улыбку — в большей степени искреннюю.       — Нет. — я выразительно качнула головой. — Всё хорошо.       Ха Хёну без слов считал мою реакцию, также ласково улыбаясь.       "Йери-Йери, он только что избавил тебя от любых перессудов и нелицеприятных слухов! Теперь эти мужчины будут шептаться о тебе разве что по тёмным грязным углам… Едва настанет возможность — нужно будет ему отплатить…"       И эта мысль не вызвала во мне страха или неприязни.       — Вот и славно. — заключил с довольством господин Хёну, переключаясь на суп, в то время как я, дабы избежать неловкой паузы, послушно принялась за салат, всё же вытащив руки из-под стола.       Мы поглощали пищу ещё где-то полторы минуты в молчании, пока я не доела салат, а господин Хёну не выпил суп. Он забавно и быстро подцепляя палочками также прикончил лапшу.       — Не откажешь себе в маленьком десерте? — усмехнувшись спросил он, вгоняя меня в очередную волну смущения. — Иначе моя диета сегодня сломается…       Я послушно взяла предложенное мне с его тарелки овсяное печенье с крупными кусочками молочного шоколада, про себя думая, до чего он похож…       — А чего ты сегодня без Минги? — внезапно спросил капо, поглядывая исподлобья и помешивая палочками небольшую порцию удона с обжаренными побегами молодого бамбука и кусочками дикой запечённой утки. — Вы же обычно вместе завтракаете?       Я на миг растерялась, разглядывая его лицо, вдруг сделавшееся непроницаемым для меня, но сориентировалась быстро.       — А... Ну, обычно мы встречаемся у лазарета, но последние дни его не было — он видимо очень занят, так что... — я коротко отшутилась, и господин Хёну понимающе улыбнулся, возвращаясь к своей порции, сначала выбирая кусочки мяса. — … вот я и завтракаю в компании самой себя.       — Ясно-ясно. — пробормотал он, меж делом, прожёвывая и глотая дорогой завтрак. — Оно и не удивительно, впрочем, Минги ведь собираются повысить до приближённого к верхушке, по сути, так что он сейчас чрезвычайно занят.       — Правда?.. — я немного удивилась, но постаралась как бы невзначай бросить: — Он ни о чём таком не упоминал...       — Ну, может решил пока обмолчать... — пожал плечами господин Хёну, откладывая пустую тарелку. — Это впервые на моей памяти за последние года, когда юного реджиме столь скоро поднимают выше.       Он прихлебнул ароматный чёрный кофе из своей кружки и вернул свой блестящий анализирующий взгляд на моё лицо.       — Минги этого заслуживает. — чуть запальчиво произнесла я, уже спокойнее добавляя: — Так что капо, к которому он будет привязан, очень повезло...       — Да... — хмыкнул господин Хёну, не сводя взгляда с моего лица. — Только не капо.       У меня внутри заворочался нехороший червячок, пока паузу между нами заполняло гулкими паническими ударами тревожно-забившееся сердце.       — Сон Минги рекомендован консильери, так что скоро он уже будет под началом Кима Ёнсаля. — выдохнул мужчина, сидевший напротив меня.       Меня как громом ударило, я распахнула глаза, некоторое время пялясь на уже фактически пустую чашку перед собой.       — Вот как... — просипела я, силясь придать голосу хотя бы подобие нормального и подняла взгляд на вмиг расслабившегося капо.       — Ах, да! — господин Хёну, очевидно наблюдавщий за моей реакцией с вниманием затаившегося аллигатора, переключился на какую-то иную мысль и воскликнул, уже мягче улыбаясь: — Ну, что мы всё о других да о других? — он поднялся, и я синхронно повторила его движение, когда господин Хёну коротким кивком показывая не беспокоиться о приборах и жестом показал мне идти рядом. — Как прошло твоё знакомство с остальными капо? — от Боксунга я уже наслушался отзывов на ближайший месяц-два...       Я кратко пересказала о своих знакомствах, пока мы шли через столовую, — нас не провожали взглядами притихшие реджиме, — и по коридору к лифту, а господин Хёну внимательно слушал меня, периодически кивая и одобряя реакцию Дона.       Лишь на моменте моего рассказа о Мин Кёнхуне он удивлённо вскинул бровь.       — Ты его не встретила? — чуть нахмурив брови он сощурил большие яркие глаза. — До чего странно…       Я кратко кивнула, сказав, что про себя решила, что не мне разбираться со странностями последнего из капо, и что, если он захочет, я предстану перед ним, как и полагается.       Господин Хёну благосклонно отреагировал на мою фразу, и на том мы распрощались, направившись в разные стороны: я — к Чону Юнхо, он — на нижние этажи, и я смутно по его посерьёзневшему вмиг лицу догадывалась, с кем его ждал там разговор…       Я замерла перед мастерской, вспоминая в каком раздрае обнаружила молодого механика в прошлый раз и гадая, а точно ли мне стоит посещать его сегодня, однако мои сомнения быстро оборвало короткое искреннее чертыхание, раздавшиеся из-за двери и я, не колеблясь, слегка приоткрыла тяжёлую дверь, дабы юркнуть внутрь.       Шустро пройдя вглубь зала я взглядом обнаружила Юнхо: с взъерошенными волосами и подтёком масла на ключице, он в своей привычной майке — сколько у него этих маек? — стоял с гаечным ключом наперевес над открытыми капотом очередного автомобиля, при этом активно дуя на покрасневший палец другой руки.       Первоначально его лицо озарила широкая светлая улыбка, и я невольно улыбнулась в ответ, однако затем механик нахмурился.       — Если тебя послал мальчик-айсберг, можешь вернуться и сказать ему, что я в порядке. — буркнул Юнхо, до умиления забавно надув щёки от мнимого раздражения. — И что он — та ещё трусливая задница.       В такой момент крепкий широкоплечий механик становился похож на медвежонка, которого оставили без сладости: я даже не смогла сдержать смешка, шагая ближе к… другу? и присаживаясь на единственный стул в зале.       — Минги ведь твой лучший друг, Юнни, — больше утвердительно, нежели вопросительно произнесла я. — Так почему вы оба вечно бегаете друг от друга и делаете вид, что вам нет дела, если исподтишка всё равно заботитесь друг о друге?       Юнхо нахмурился сильнее, покручивая в слегка дрожащих пальцах гаечный ключ, но затем всё же решительно отложил его, тяжело вздыхая.       — Всё не так просто, госпожа Доктор… — протянул механик, избегая смотреть мне в лицо, и глаза его, глядящие куда-то в пространство, словно бы остекленели, чтобы спрятать эмоции владельца.       Однако, если чему-то я и училась в этом месте — так это делать выводы и стараться прочитать чужие эмоции.       В глазах Юнхо были застарелая боль и грусть от одиночества. Я догадывалась почему — уже видела схожий взгляд у одного человека на маяке.       — Господин Чон Боксунг — твой отец?       Юнхо вдруг выпрямился, чуть сжал челюсти — нижняя выдалась вперёд, придавая ему брутальности и суровой хмурости, — и действительно стал похож.       — Это тебе снежок растрепал? — нарочито безразлично бросил он, разочарованно вздыхая.       — Юнни, ты действительно считаешь, что Мин-Мин мог "растрепать" хотя бы один твой секрет без согласования с тобой? — спросила я не скрывая удивления. — Я догадалась сама. — и на его подозрительно-сощуренный взор я ответила своим — ясным и искренним. — Потому что вы... похожи.             Юнхо горько усмехнулся, но окинул меня уже другим взглядом — не раздражённым и враждебным: нет, там было уважение и лёгкая толика восхищения.       — Да, Чон Боксунг — мой отец. — с грустью признался он, опуская взгляд на внутренности капота перед собой. — И иногда, когда я просыпаюсь по утрам и смотрюсь в зеркало, мне хочется разбить его к херам. — он выплюнул фразу с ненавистью настолько искренне, что мне сделалось немного не по себе. — Или срезать себе лицо — только чтоб не быть похожим на него.       Я молчала, терпеливо слушая его эмоциональную исповедь.       — У нас никогда не было с ним хороших отношений: между нами есть только ненависть — всегда была лишь она. Вначале из-за мамы и Маки-онни, потом… да всё из-за того же. — я удивилась, но виду не подала, продолжая сидеть, как в рот воды набравши. — Боксунгу никогда не было дела ни до чьего мнения, и если хочет, чтобы я стал таким же — пусть катится ко всем квисинам! — Юнхо чертыхнулся, закидывая ключ в набедренную сумку, а капот захлопывая. — А снежновласка просто бесит меня тем, что, блять, корчит из себя голубя мира, вечно таскаясь к нему на ковёр и выгораживая меня! Мне это не нужно. Моему отцу это не нужно. Пролитая вода не возвратится в стакан — надо было раньше головой думать, а не когда припекло!       Он замолчал, а я не рисковала оборвать повисшую тишину: частично эмоциональные излияния Юнхо и факт того, что между ним и отцом всё плохо, были мне понятны, частично — я не понимала причину столь радикального гнева.       И что ещё за страшное "прикипело"? Что именно произошло и когда? Ненависть между ними и непринятие явно были не один день — несколько лет в лучшем случае. И если Юнхо ненавидел его за дела мафии, то зачем сам пошёл в её ряды? Или же дело было не в "семье", а в отношении господина Боксунга к его жене и дочери? Мог ли он быть жесток? Мне не хотелось об этом размышлять, но игнорировать факт подобной проблемы казалось конщунством по отношению к Юнхо, ведь он теперь фактически тоже был моим другом и он... помогал мне? Хотя ему от этого проблем светило явно больше, чем выгоды...       Но механик семьи был человек, что называется, точно "не про выгоду". И это грело мне душу и начавшее коченеть сердце.       А ещё я с неприязнью поняла, что в тот день, когда Минги попросил меня зайти к Юнхо и сказал, что тот якобы неудачно прыгнул с балкона, это была маленькая ложь: Юнхо и господин Боксунг повздорили, и оба, будучи мужчинами с весьма горячими нравами, скорее всего, подрались. Теперь становилось хотя бы ясно, почему Юнхо в тот день был пьян...       Хотя больше всего меня, конечно, шокировало наличие у Юнхо матери — нет, ну, о факте её существования я догадывалась, но мысль о женщине, которая даже состояла в возможном браке с капореджиме мафии, меня несказанно удивила. А уж, тем более, сестра...       Маки-онни.       Нежный старший брат.       Теперь мне становилось это чуть понятнее, и я невольно ощущала себя ещё более привязанной к Юнни — потому что наши с Чонхо отношения хотя бы частично повторяли его отношения с сестрой...       Юнхо медленно выдохнул, возвращая себе часть контроля, перевёл взгляд на меня и вдруг...       — Извини, что вывалил на тебя это всё, я…       Я прервала его, вскинув руку, и по-доброму улыбнулась.       — Всё в порядке. Нам всем иногда нужно быть просто выслушанными. — Юнхо посмотрел на меня слегка удивлённо, прежде чем огонёк понимания и благодарности загорелся в его ясных красивых глазах. — Я не хочу делать поспешных выводов, Юнни: в конце концов — лягушка в пруду не знает большого моря. Я буду рада когда-нибудь услышать всю историю, если ты решишься доверить мне её. — мы оба обменялись достаточно тёплыми и искренними улыбками, чтобы атмосфера в машинном зале оттаяла. — Пока я лишь надеюсь, что вы с Мин-Мином… помиритесь. — я кашлянула, тут уже не скрывая своего возмущения в адрес ухмыльнувшегося механика. — Потому что мне не хочется быть Гердой, которая сводит… бунтаря Кая со Снежной королевой!       Юнхо посмотрел на моё недовольное лицо, но вопреки всем моим ожиданиям просто-напросто... расхохотался на месте.       — Так значит я — бунтарь? — уточнил он отсмеявшись.       — А то ты не знал. — буркнула я, всё ещё недовольная его реакцией.       — С горячим сердцем? — поигрывая бровями продолжил напирать он.       — Ещё с каким. — я не смогла сдержать мягкой улыбки.       Юнхо покачал головой и пожурил меня:       — Осторожнее, прекрасная Герда, а то я и твоё заберу — чтобы согреться.       Я едва смутившись отвела взгляд от столь прямого заигрывания: я всё же к ним не привыкла, и тут Юнхо как-то странно вытянул лицо, прищурившись оглядел меня после чего резко выдал нечто странное:       — А. Не заберу. Оно уже занято.       Я вскинулась, распахивая глаза и изумлённо поднимая брови.       — Ничего оно не… — начала было отрицать я, когда Юнхо, взмахнув рукой, скучающе оборвал мои попытки:       — Занято-занято. — и с усмешкой добавил: — Я такие вещи чувствую — настоящие мужчины всегда чувствуют.       И пока в неловких размышлениях, закусывая губу, судорожно мяла ткань своей кофты, Юнхо вдруг вопросительно вскинулся.       — Кстати, госпожа Доктор. — я подняла на него озадаченный взгляд. — А ты чего ко мне пожаловала? Ну, если снежок тебя не звал?       Я чуть ошарашенно отклонилась, после чего всё же аккуратно призналась:       — Просто зашла проведать, да и… есть один вопрос, на самом деле.       — Валяй. — Юнхо шлёпнул себя по бедру.       Я набрала в лёгкие побольше воздуха, прежде чем выпалить.       — У Чонхо… у моего брата была своя рабочая машина?       — Да, конечно. — без колебаний ответил Юнхо.       После этого признания последовала непродолжительная пауза, за которую я успела понять, что продолжать фразу Юнхо не собирался и предлагать мне взглянуть на машину не собирался.       — А… — всё же решилась я тогда осторожно поинтересоваться, — Ты не мог бы разрешить мне её осмотреть? — и под его пристальным взглядом окончательно стушевалась и, отчаявшись, пояснила: — Ну, чтобы улики поискать какие-нибудь...       Юнхо вздохнул, вьерошивая свои и без того торчащие во все стороны волосы, и оглядывая свои "владения".       — Ты всё-таки не очень хорошая девочка, верно, Док? — тихо задал он риторический вопрос, а потом посмотрел внимательно сверху-вниз, из-за чего у меня засосало под ложечкой. — Решила вляпаться в расследование убийства? — и раньше, чем я успела открыть рот, сказал, повторно хлопнув себя по крепкому бедру: — Что ж… Полагаю, что быть тебе плохим другом я не хочу. Хорошо, осматривай.       Я вопросительно посмотрела на него.       Потому что Юнхо не сдвинулся с места, не сводя с меня непроницаемого взгляда. И на лице его я не прочитала ни единой подсказки...       — Я отдал её тебе, Йери-Йери. — Юнни озорно ухмыльнулся мне, показательно постучав указательным пальцем по виску, и глянул исподлобья. — Ты катаешься на автомобиле твоего брата.       Я вскочила с места как ошпаренная.       — Спасибо! — крикнула я на ходу, едва обернувшись, но потом замерла.       Резво вернувшись, я порывисто обняла ошарашенного моей выходкой механика.       Когда я отстранилась, смутившись собственного импульса, Юнхо лишь мягко ухмыльнулся:       — Пожалуйста, госпожа Доктор.       — Спасибо, Юнни.       Я счастливо улыбалась уходя от механика и думая, что по окончании рабочего дня непременно осмотра весь автомобиль сверху-донизу.       Вернувшись на рабочее место, я начала приём первых пациентов, заглядывавших ко мне, и я была воодушевлена до предела. Мне казалось, что ничто не сломит меня, что ничто не способно испортить мне настроение, что я на пороге открытия чего-то важного...        Параллельно в голове крутились мысли об услышанных сегодня слухах. Мне предстояло многое обдумать и проанализировать.       Таинственный киллер из Японии, двойное нападение на капореджиме, ссора сына и отца...       Однако... как же трудно оставаться оптимистом глубокой ночью. Когда до зари ещё далеко, дурные мысли обретают плоть и начинают ходить. Глубокой ночью мысли эти становятся зомби. Так и здесь, по Кингу, когда выздоровление далеко, а раны страшны и глубоки, как легко оставаться позитивной и настроенной на победу?       После десяти первых пациентов настроение моё немного омрачилось будничной пугающей рутиной. Позже были пациенты, больше недовольные моим лечением и испытываемой болью, чем лояльные. А затем, ко мне пришёл худощавый дёрганный реджиме — у него не было ни единого ранения, однако его брат оказался на койке у меня в лазарете. Я, усталая и измотанная, попыталась его успокоить, и получила вполне однозначно-негативную реакцию.       — Что ты вякнула, а, мразь?!!       Он выхватил кортик, резво поднося острое кривое лезвие к моей сонной артерии.       Я опустила глаза не смея лишний раз двигаться и уже открыла было рот, чтобы как-то успокоить мужчину, как он сильным движением стиснул моё плечо, рявкнув:       — Захлопнись, паскуда! — узкие горящие глаза сощурились ещё больше, превращаясь в два тлеющих угрозой уголька. — Я знаю таких как ты. Выскочек, шалав, привыкших жить на всём готовеньком… Думаешь, если раздвинула ноги перед Лидером и нашим капо — всё будет как мёдом тебе обмазано? — он снова встряхнул меня как тряпичную куртку. — Ни-хе-ра. Тебя выпотрошат, как дохлую рыбёшку и выкинут нахер. И никто о тебе не вспомнит даже…       Я сглотнула, стараясь смотреть куда-то в пространство перед собой и считать до ста, ради сохранения спокойствия.       — Твоя мокрая щёлка не спасёт тебя, паскуда. — зашипел реджиме мне в лицо, и ниточки от брызг его слюны остались на моих щеках; я не поморщилась, надеясь не спровоцировать его. — Если ты не вытащишь моего брата — я тебе обещаю: ты будешь гнить заживо.       Кортик у моей шеи резко пропал, а грубая рука, до этого стискивавшая плечо в грубой болезненной до онемения хватке разжалась, едва ли не толкая меня в сторону ближайшей кушетки.       Я чудом сумела устоять на ногах, переводя взгляд на стоявшего передо мной мужчину: тот вытянул руку с ножом вперёд и свет больничных ламп отразился в холодном сизом лезвии. Он чуть намекающе покачал оружием, но затем убрал его за пазуху.       — И только попробуй не сделать всё возможное ради его спасения, тварь.       Едва дверь госпиталя с грохотом захлопнулась, как я осела на пустую больничную койку, остекленевшим пустым взглядом вперившись вникуда.       Усилием воли я заставила себя подняться и вернуться к своим рабочим обязанностям.       До вечера я следила за состоянием больных, изучала медкарты, записывала расходы и составляла список возможных будущих медикаментов. Украдкой посмотрела результат анализа — тот странный порошок, найденный мной на складе, действительно оказался остатками героина. И это дало мне ещё немного пищи для размышлений.       Торговала ли Семья наркотиками? И если да, то — какими именно?       В одном только Инчхоне их могут быть десятки разновидностей…       Размышляя об этом, я также пыталась понять — был ли Чонхо в курсе? Мог ли помешать распространению наркотиков? Но тогда при чём здесь речь о предательстве?       Мысль о том, что мой брат мог собрать внутри мафии группу мятежников, дабы очистить улицы Сеула от нелегальных веществ казалась мне абсурдной… и в то же время, это могла быть одна из рабочих гипотез.       Так ничего не решив, я последний раз оглядев лазарет решила отправиться домой.       Я вышла в тёмный коридор, по привычке прикрывая дверь, но не запирая её на ключ, и уже собиралась направиться к лифту, как меня внезапно пихнули.       Мои рюкзак и пальто полетели на пол, выдернутые сильным рывком.       В полумраке коридора я не успела увидеть кто это был, как меня уже развернули спиной перехватывая взметнувшиеся было для защиты руки и толкая к стене.       Мысли заструились огненной лавой, пытаясь перегнать друг друга в ужасной гонке, пока всё более растущий страх разгонял кровь и заставлял сердце глухо колотиться в грудной клетке.       Он подкараулил меня в пустом коридоре.       Он знал, когда он сможет это сделать. От отчаяния хотелось завыть, но я могла выдавить из себя лишь короткий крик, быстро оборвавшийся из-за удара щекой о стену. На моё горло опустилась огромная грубая рука, тут же стиснувшая так, что не то что вдохнуть — закашляться стало тяжело.       — Заткнись! — прорычали мне на ухо, и вдовесок ещё раз впечатали лицом в стену до едва слышного сипа с моей стороны. — Заткнись, я сказал! Не то я сверну твою цыплячью шею, так и знай!..       Я замолчала — голос исчез то ли от перспективы оказаться со свёрнутой шеей, то ли от того, насколько омерзительное действие собирались совершить со мной. Однако я не оставила попыток спасти себя от надругательства со стороны выродка, отчаянно вырываясь из хватки насильника. Он вцеплялся в моё тело как клещ, то сдавливая бёдра, то грудь, то бока — и там, где оказывались его руки, непременно должны были возникнуть синяки. Вдовесок он отвратительно громко дышал, потираясь о мою поясницу своим пахом, нечленораздельно выговаривал мне что-то грязное и пускал слюну на мою шею, не скрытую воротом кофты.       Заломанные за спину руки ныли, связки на них опасно натягивались, грозясь разорваться от напряжения, но я всё равно бесцельно дёргалась, словно мотылёк, насаженный на иглу. И видимо в какой-то миг прижимавший меня к стене бандит окончательно рассвирепел из-за этого.       — Ну всё, сука! Сама напросилась! — он резко ударил меня об бетонную поверхность сильнее прежнего, и мне даже показалось, что я ссадила щёку до крови.       У меня перед глазами всё поплыло, и я смутно ощутила, как с меня сдёрнули джинсы с бельём, а между бёдер оказалась крупная влажная плоть.       — Сейчас ты поймёшь, как надо ублажать мужчину..!       Я из последних сил дёрнулась и вскрикнула.       А ещё через секунду всё прекратилось: в коридоре раздался выстрел, и через несколько неимоверно долгих мгновений грузное тело, прижимающее меня к стене исчезло, с мясистым грохотом заваливаясь на пол.       Я, всё ещё не веря во всё произошедшее, медленно повернула голову, удерживаясь за стену на уровне груди. Из моих глаз хлынули слёзы.       В коридоре стоял Пак Сонхва, медленно опускающий пистолет с нечитаемым выражением лица.       Он одним отточенным движением достал что-то из кармана пальто, невозмутимо поднося к ухе и не повышая голоса монотонно проговорил:       — Небольшая проблема на Б-6. Вынесите мусор.       Я судорожно пыталась восстановить дыхание, хватая открытым ртом воздух, пока дёрганными движениями натягивала обратно джинсы с бельём. В голове судорожно билась мысль, что это почти случилось. Почти... если бы не...       Сонхва приблизился ко мне столь стремительно и бесшумно, что я едва не вскрикнула.       Руки в чёрных перчатках обхватили мои плечи, не вздёргивая и не встряхивая — просто чуть сжимая; до ощущения безопасности, до того, чтобы я немного пришла в себя.       — Йерин.       Я распахнула глаза, смотря в золочёные бездны, которые чуть сузились, когда Сонхва прищурился, цепко оглядывая моё заплаканное лицо и дрожащие губы.       Было ужасно стыдно, а ещё больше — страшно. Меня натурально потряхивало — впервые настолько сильно после той ночи, когда я узнала, что мой брат мёртв.       Хотелось сбежать прочь, запереться в квартире на все замки, что были, забраться в горячий душ и соскоблить с себя кожу металлической мочалкой, какой обычно отдирают грязь с чугунных сковородок.       А ещё хотелось прямо сейчас вжаться в мужчину напротив, который спас меня сегодня уже по-настоящему — я была бесконечно благодарна ему за несвершённое насилие.       Я впервые видела, как Сонхва напряг челюсть, и желваки на его щеках проступили отчётливым пламенным гневом, губы сузились в тонкую нитку, а брови — нахмурились, сойдясь на переносице: он хотел скрыть злость, но не смог, и осознание этого поразило меня.       Одна из рук, облачённая в вечную чёрную перчатку, вдруг невесомо коснулась моего недавно-раненного уха и почти незамедлительно перемещаясь к моей щеке, также осторожно стирая мокрую влажность.       Я застыла глядя на Сонхва, а Сонхва застыл смотря на меня, и мне показалось, что само время замерло меж нами хрупким коконом — в разы сильнее и неподвижнее, чем раньше. Янтарные всполохи в чужих радужках настолько притягивали и гипнотизировали меня, что я не сразу заметила.       — Йерин… — обычно ровный бархатистый голос стал ниже, значительно ниже.       А лицо моё обжёг единственный горячий выдох моего имени, пуская вдоль позвоночника дрожь.       И я не посмела опустить глаза ниже.       Сонхва, будто тоже очнувшись, быстро отпустил меня, делая шаг мимо и поднимая с пола мои вещи: пальто он аккуратно накинул мне на плечи, рюкзак — себе за спину.       — Это закончилось. — вновь спокойным невозмутимым тоном проговорил он.       О силе, всё ещё бушевавшей в нём злости, я могла узнать лишь по тому, как жалобно скрипнула ткань влажной от моих слёз перчатки, когда он сжал руку в кулак.       — Идём. — кратко добавил Сонхва и, не оборачиваясь, направился прочь.       И я пошла, потому что у меня не было выбора.       Когда мы поднимались в лифте, я сосредоточилась на чужих эмоциях — о своих думать не хотелось, потому что иначе я бы разрыдалась прямо там, на месте, — и украдкой поглядывала на непроницаемый профиль Сонхва.       Золотые глаза мерцали неясными клубящимися меж собой кольцами: челюсти он всё ещё сжимал и, кажется, о чём-то усиленно размышлял.       Мы молчали всё то время, что лифт поднимался наверх, однако уже на выходе на парковку, когда мы шли к моей машине Сонхва негромко оповестил меня:       — С завтрашнего дня будешь учиться стрелять. И драться. — отрывисто и непререкаемо как приказ выдал он: — Выдам тебе оружие. Сможешь защищать себя.       Сердце моё забилось чаще от открывшихся перспектив и… закономерно, новых страхов. Но я лишь кивнула, принимая очередной подарок Судьбы и очередное её проклятье.