
Пэйринг и персонажи
Метки
Драма
Психология
Ангст
Пропущенная сцена
Отношения втайне
Сложные отношения
Underage
Сексуализированное насилие
Неравные отношения
Нездоровые отношения
Психологическое насилие
Подростковая влюбленность
Исторические эпохи
Психологические травмы
Контроль / Подчинение
Character study
Трудные отношения с родителями
XIX век
Садизм / Мазохизм
Service top / Power bottom
Семьи
Домашнее насилие
Переходный возраст
Психологический мазохизм
Родительские чувства
Описание
Они такие разные...и все-таки они вместе. Интересно, почему?
Как известно, все мы родом из детства, где благими намерениями семья мостит нам дорогу...не туда, куда собиралась.
Александр, как известно, любимый внук своей бабушки. Как ни странно в жизни Аракчеева тоже был человек, любящий его до безумия.
Про детские травмы и их последствия.
Примечания
Очередной приквел-дополнение к «Чертополоху»
https://ficbook.net/readfic/10597608
2.
12 июля 2021, 08:34
1777
Алёша лежал в постели, накрывшись до подбородка простынёй, и всматривался в ползающие по потолку кривые тени. Тени страшные, они принимают причудливые формы, ползая по стенам, напоминая ночных чудовищ. Даже закрыв глаза и укрывшись с головой одеялом, он знает… они следят за ним и выжидают...
Мальчик прислушивается к звукам в комнате. Вот тихо и безмятежно сопит на соседней кровати младший брат, шуршит в углу кот, едва слышно постукивают часы на комоде. А вот скрипнули половицы где-то рядом... Алёша замер, вцепляясь в подушку. Он явственно слышит, что кто-то шевелится в темноте, в углу. Он видит, как одна из теней туда метнулась, к шкафу, и Алёша знает, он чувствует — там, там спряталось чудовище и ждёт, чтобы он заснул...
Он медленно свесил ноги с кровати, осторожно ступая на пол босыми ступнями. Пол ледяной, а ещё ему чудится, что под кроватью кто-то тоже может схватить его за ногу и утащить. Он сидит так какое-то время, после быстро спрыгивает и в три прыжка добегает до двери.
В коридоре темно, гуляет сквозняк. Слышно как на улице воет собака. Алёша идёт по деревянному полу, осторожно, замирая при каждом скрипе половиц и держась рукою за стену. Доходит до спальни родителей и замирает. Полоска жёлтого света видна у двери.
Ему чудиться, что слышит он голос матери... и отца.
— Алёша!
Она сидит на кровати. Всегда забранные в причёску из двух кос волосы сейчас распущены и струятся по плечам. С правого спущена ночная рубашка так низко, что видно грудь. Он слышит голос отца, который появляется из-за её спины и на лице его заметно раздражение:
— Что колобродишь опять?
Елизавета Андреевна, поправив быстро рубашку, встаёт, подходит к стоящему в дверях сыну.
— Тебе снова чудятся всякие страсти? — голос матери добрый и мягкий. Он совсем не такой, каким говорит она с ним днём. Ночью всё не так… теперь не только тени занимают его, но и вид матери, и что было здесь, в комнате родителей, до того, как он пришёл… И почему отец так смотрит на него, как будто б он сделал что-то плохое.
— Алёша, иди спать..
Он молча утыкается лицом в мягкий живот матери и молчит.
— Уложи его спать, ради Бога! Что он вечно бродит по дому, как домовой! — голос отца недовольный, и мать берёт его за руку и выводит из спальни, отводит в комнату,
укладывает обратно в кровать, присаживаясь рядом.
— Ну и чего ты здесь боишься, глупый?
Мама поправляет покрывало, гладит его по волосам, наклоняется и целует в лоб. Губы её прохладные и мягкие, и ему хочется, что она так целовала его ещё. Мать хочет встать, чтобы идти, но Алёша тянет её руку, не отпуская, и вот уже и слёзы на его глазах блестят, как маленькие бусинки.
Елизавета Андреевна вздыхает и покорно садится рядом вновь. Он уже знает — она будет сидеть с ним, пока он не уснёт, и Алёша уже и благодарен чудовищам за то, что благодаря им с ним мама и она вся, вся сейчас его…
— Алёша, моё сокровище... спи уже спокойно… — шепчет она.
И Алёша засыпает.
Утро и всё меняется опять. Елизавета Андреевна погружена в свои заботы по хозяйству.
Алёша сидит за столом с отцом и занимается чистописанием. Тот недоволен его почерком, а как без почерка быть в канцелярии писцу? Он с упорством заставляет сына переписывать страницу за страницей, и Алёша старательно выводит буквы пером, склонившись над бумагой и почти касаясь её носом.
Петля... крючок... буквы напоминают тени. Они тоже живут своей жизнью, пугают и издеваются над ним. Он совершенно не способен совладать с ними… Руку сводит болью от напряжения, а отец тычет пальцем в написанную строчку. Ошибка. Он написал не ту букву… Жарко. Полуденное солнце греет прямо в окно.
— Лисавета, квасу дай! — бросает Аракчеев.
Алёша смотрит в бок и видит, как мать, которая только что мыла пол, бросает тряпку и, вытерев пот с лица, спешит в погреб. Она не садится с самого утра — как Алёша её видит, мать чем-то вечно занята, хоть в доме и есть прислуга из дворовых. Она всё делает сама: шьёт, убирает, готовит, подаёт на стол, стирает, моет. Ни разу он не видел её сидящей просто так без дела. А вот отец почти всегда сидит, то читает газету, то нюхает табак, то пишет что-то, но чаще просто со скукой глядит в окно, как будто каждый раз там видит что-то новое. Алёша не понимает, как можно столько времени глядеть на одну и тут же картину с утра до вечера, а главное — зачем.
Мать ставит на стол большую кружку и тут же рядом и вторую. Жарко, он хочет пить и тянется за квасом, но отец отодвигает кружку и строго говорит:
— Перепиши сперва как надо! А то вишь, написал! Как будто бредут мухи!
— Да дай ты ему попить, чего там! — восклицает мать.
— Нет, пусть пишет. Хочет квасу, пусть постарается и заработает...
Отец берёт кружку и жадными глотками пьёт, смочив усы. Алёша смотрит на него, вздыхает, разминает пальцы и снова берётся за перо.
***
— А что, Андрей Андреич... Алексей-то твой всё в кадеты рвётся? — засидевшийся после пасхального застолья дьячок, мутным, захмелевшим взглядом смотрит на Алексея, который помогает матери расставлять столы и стулья, наводя порядок. — Представь! Вбил в голову такое! Вот подавай ему кадетский корпус! А денег где мне взять на него, а? Нету денег… Все дети, как дети... А Алексей сам по себе всегда… сядет букой и иногда глядит так... что не поймёшь... что у него там на уме? Андрей Андреевич остановился и, повернув голову, посмотрел на сына, ни капли не смущаясь того, что тот слышит каждое сказанное им слово. Взял опустевшую почти на две трети бутылку и водки налил в стакан. Елизавета Андреевна смотрит на мужа молча, но с укором. — Иди, Алёша, погуляй... — говорит мать. Алексей покорно поставил стул и вышел из комнаты во двор. Сев на ступеньки, он просто смотрел на видневшуюся за забором дорогу и ему неудержимо захотелось вот так вот взять по ней и пойти куда-то... дальше всё и дальше... Он не понимал за что, но чувствовал, что отец им недоволен, что он злится и ищет повод это зло сорвать. Миролюбивый и мягкий от природы, Андрей Андреевич становился угрюмым и раздражительным в минуты, когда пил. Он часто брался ругать жизнь, которая была к нему несправедлива и хаял и управляющего, который якобы ворует деньги и губернатора, и императрицу, и закон, и жизнь вообще в России. Никто с ним в тот момент не спорил, давая выговориться и выплеснув обиду, Андрей Андреевич спокойно засыпал, а на утро часто и не помнил, что говорил вчера. Но Алексею казалось, что вот именно в эти минуты, когда отец напивался, он говорил, что думал на самом деле. Дьячок, пошатываясь, ушёл, прихватив с собой ещё мешочек с едой, которую щедрая Елизавета Андреевна ему упаковала. Проходя мимо сидящего на ступеньках крыльца Алёши, он потрепал его по волосам и заплетающимся языком произнёс: — Ну, ты пойдёшь далече... И почему-то так это прозвучало, как будто б он его этим упрекал. Стемнело. Алёша продолжал сидеть, не желая возвращаться в дом, так как пройти к себе он мог только через комнату, где сидел отец. Он надеется высидеть до того, как тот уснёт, и к себе уйти, ему не попавшись на глаза. Шум и крики заставили его испуганно вскочить с крыльца и побежать обратно в дом. Алёша замирает на пороге. Он видит совершенно пьяного отца, который кричит на мать, пытавшуюся его утихомирить. — Ага, ты мне ещё будешь указывать, кого с собой сажать за стол и с кем о чём мне можно говорить? Алёша, никогда его таким не видевший, замер, испуганный, в дверях. — Уймись, Андрюша, не кричи! Соседи слышат! Неприлично! — молилась мать. — Что мне твои соседи? Насобираешь вечно тьму народу, чтобы похвалиться, а мне корми их и пои! И вот как мне с другом посидеть, так это значит он не к месту! Это неприлично! — Детей пугаешь! Тут отец заметил его в дверях и ткнул пальцем. — Ага, вот ты! А ну, сюда иди! И отчего-то в этот раз Алёша не мог его послушаться, буквально прирос к двери. Взгляд отца показался таким страшным. Тот резко шагнул к нему, шатаясь и схватив за руку, грубо выволок на середину комнаты. Алёша стоял ни жив, ни мёртв. — Вот ты! Маменькин любимец! Притаился! — М повернулся снова к жене. — У тебя трое сыновей, а ты любишь только одного! Ты посмотри на него! Никто не хочет с ним дружить! — он схватил сына и стал трясти за плечи, да так сильно, что Елизавета Андреевна бросилась оттаскивать его. — Оставь его, что он тебе сделал? — А то он сделал, что он злой! Злой он! И пустит меня по миру! Он начал сыпать ругательствами, и Алексей, испуганный, вырвался и бросился бегом из комнаты к себе. Там он, дверь закрыв, забрался в шкаф, забившись в угол. Из-за двери он слышит грохот, крики и в ужасе зажмуривает глаза и закрывает уши. Потом всё разом стихло... Алёша вылез из своего укрытия не сразу, но, вспомнив про мать, решился посмотреть... Отец спал на лавке, мать же сидела за столом, закрыв лицо руками и плакала. Услышав его шаги, она отняла руки от лица, и Алёша вздрогнул, увидев под её отёкшим уже глазом синяк. Повсюду на полу лежали осколки разбившейся посуды. Елизавета Андреевна протянула сыну руку и, подозвав к себе, обняла, при этом приговаривая: — Ты не бойся, Алёша… Не со зла он… переживает... Сходи-ка, принеси лучше веник. На следующей утро Андрей Андреевич проснулся с больной головой, как обычно ничего не помня. Алёша видел в приоткрытую дверь комнаты, как отец тихо охал, лёжа на кровати и прося жену принести ему то чая, то воды. И Елизавета Андреевна всё суетилась, как обычно, ни сколько не упрекая мужа, и велено было всем ходить на цыпочках, чтобы не будить беспокоить «болеющего» отца. Алёша никак не мог понять, в чём он виноват, а он знал, что виноват, потому что с ним вели себя, как если бы он был виноват. Протрезвев, Андрей Андреевич сыну не сказал ни слова, больше не ругал и не кричал, и почти неделю ходил тихий и смиренный. Всё пошло прежним чередом, как будто ничего и не случилось, но Алёша, боясь до дрожи вызывать снова чем-то гнев отца и толком не зная, на что тот может злиться, старался угодить ему во всём. Но казалось, что Андрей Андреевич чем больше он старался, тем сильнее недоволен, и пусть не прямо, но постоянно за что-то на него ворчал. Алёше начало казаться, что он ничего не делает как надо, а мать всё повторяла: «Ты слушай… он тебе добра желает!» Потом узнал он, что мать беременна, и отчего-то испытал такую злобу на отца, какую никогда прежде не испытывал. Он вдруг обнаружил, что даже беременная, Елизавета Андреевна по дому продолжает делать всё сама и даже тяжести таскает, а отец по-прежнему посылает бегать её в погреб, где на одной из крутых ступенек она в один из дней и упадёт. Малыш родился раньше срока и умер через три дня. Алёша помнил этот странный детский гробик, похожий на ящик от стола. Хотя в семье их раньше умирали дети, но Алексей почти не помнил ничего, оставаясь к их появлению и уходу равнодушным, но эта смерть запечатлелась в памяти его так ярко, что он несколько ночей не спал, ему везде мерещился тот гробик… и тени, жившие в стенах, снова начали пугать его. Он думать много стал про смерть и о том, что когда она за ним придёт, для него такой же закажут гробик, только больше. Он так много думал на эту тему, что заболел, да так, что Елизавета Андреевна все дни проводила возле его постели, меняла простыни, клала на лоб прохладную ладонь, и Алёша подумал, что если он умрет, она одна и будет о нём плакать.***
— Ну что, не передумал, Алексей? Если ехать в Петербург-то вот теперь... Андрей Андреевич с довольным видом стоял в дверях. Он сообщил, что продал на рынке две коровы и деньги на поездку есть. Алексей, который о поездке и мечтать теперь не смел и речь боялся заводить об этом, вдруг, понял: отец хочет, чтобы он уехал. Хоть в Петербург или в Москву. Куда угодно. Он испытал одновременно и бешеную радость и страх, а глянув на побледневшую в раз мать, вину и грусть. Стали собираться. Елизавета Андреевна ходила печальная, а как пришёл день им уезжать, вдруг горько так заплакала и вцепилась в сына, не желая отпускать. Алёша тоже плакал, обнимая мать, а Андрей Андреевич подшучивал над ними: — Ну ты прям на войну его что ли отправляешь... — И добавил, — его ещё ведь может и не примут. Уже выйдя за калитку и сев в повозку, Алёше вдруг захотелось выскочить и броситься обратно в дом, обнять маму и тут остаться... Он посмотрел в серьёзное лицо отца, который следил за ним внимательно, будто ждал, что он сорвётся… и смолчал. Провожая взглядом родной домик, увитую плющом ограду и любимый сад, ему казалось, что он дом свой покидает навсегда. На отца Алёша старался не глядеть. Он думал и стыдился своих мыслей. Ведь думал он, что выгонял его отец.