Я увижу тебя в кошмаре, а потом пойму, что это был самый прекрасный сон

Тишина... слишком звонкая, слишком тяжелая. Пустая. Она напирает своим фантомным весом, сдавливает пространство вокруг и лишает легкие кислорода. В одночасье в абсолютное ничто превращается понятие времени и реальности. Он застыл где то в неопределенности. Без возможности разбится, быть в конце концов хотя бы раздавленым окружением. Где то в груди загнаным зайцем взметнулось напуганое сердечко. Заколотилось о ребра с такой силой будто пытается их выломать, высвободится из заточения человеческого тела. Но...его не существует. Всего его тела, которое все же ощущается дикой фантомной болью... Его попросту нет. Он сейчас не больше чем больное сознание. Сломаное, извращенное, бьющееся в агонии разгорающегося пожара. Все его сознание - одна сплошная мясорубка в фарш перерубающая его существо, начиная от основания из костей, заканчивая прилеплеными к телу кусками мяса формирующими его плоть. Его черт побери физическую оболочку, делающюю его человеком. Его мозг один сплошной лабиринт без правильного выхода и с перекрытым входом через который он переступил кажется сразу как родился. Все его мысли это острые ножи, что втыкаются в спину клинками навязчивых образов. Они душат его каждый раз как только он остается с ними наедине. А он одинок практически всегда. Весь его мир.. это головоломка у которой попросту нет решения. Та самая шарообразная игрушка с малюсеньким металлическим шариком и запутаными лабиринтными дорожками по которым его нужно провести. Без цели, без приза, без победы. Это замкнутый круг. Слезы холодят несуществующие щеки. Опускаются стремительными драгоценными кристалами в бесконечные, мутные воды того океана на дне которого покоится его последнее пристанище.  Его звезда  《надежды》  уже даже кажется не искрится. Она наверняка закопана рядом с его гниющим сердцем. Втоптана в грязь вместе с мечтами, перспективами и его детской, наивной верой в мир. Ощущение тела неспешно возвращается в полной мере. Каждая клеточка тела вновь становится реальной и тут же ломается, заставляя его мучатся в агонии собственых ощущений. Кости заныли от нестерпимой боли. Они крошатся, срастаются вновь с колосальной скоростью, ломаются с оглушительным треском. Вся спрятаная под внешней оболочкой нервная система кажется сейчас распространяющимися реками пламени, выжигающими его изнутри. Внутрености скручивает от спазма, каналы легких передавливаются крепкими узлами. Под кадыком будто затянули петлю. Он не может дышать, не может вырваться, не может очнуться.. Дикий крик отчаянья остается неоглашенным. Голос отсутствует вовсе. Его попросту нет, не существует даже кажется в его голове. Как и голосовых связок, как горла..

БОЛЬНО!

Дно неожидано перестает существовать вовсе. Он проваливается в пустоту. Чуствует как ломается его хрупкое существо, слышит треск швов которыми сшита неказистая оболочка уродливого по своей сути человеческого тела. Каждый сантиметр плоти разрывается на части, делится на атомы, в конечном итоге разлетается микроскопическими феерверками. Сердце испугано замирает на месте. Раз.. Два.. Заново ощущается запредельная скорость колотящегося сердца. Но теперь этот стук под ребрами кажется лишь далеким и весьма назойливым фоном. Размытые границы сновидения неспешно приобретают очертания сотканые из самых светлых мыслей, что остались в его голове. И он наконец открывает глаза.

.

.

.

Гипногогическое подергивание стало практически постоянным и до осточертения верным спутником в жизни Найтмера. Он в конце концов попросту перестал от него просыпаться. Вероятно это было вызвано тем, что к выбросу того заумно-названого набора гармонов за последние около десяти лет попросту выработалась привыкание. Все это могло бы ощущаться как миоклония засыпания, если бы попытки мозга оживить тело не превращались в сущий кошмар, заставляя каждый раз переживать психологический хоррор. Сознание каждый раз выворачивает его наизнанку, пока каждая клетка организма отчаяно кричит о желании жить. Его тело раз за разом переживает состояние мнимой смерти. Мар ощущает это не в первый и не в последний раз. Хоть он обычно почти отчетливо осознает переходы между явью и сном, этого все равно недостаточно для "глупого мешка" мяса и костей. Глупый набор деталей конструктора под названием "человек" Но он вздыхает спокойно, полной грудью. Старательно игнорируя волнами перекатывающуюся боль. Странное ощущение. Находиться одновременно и вне своего тела и все же оставаться заключеным в сознании. Отделеный от "стен" физической оболочки, Мар мог бы уже без труда покинуть ее хрупкие границы и испытать внетелесное переживание. Но.. смотреть на свою неподвижную тушку.. ему не интересно и отнюдь неприятно. За границами сна ждет лишь унылая полу-бесцветная реальность, похожая больше на бесконечную пустошь наполненную слоняющимися "живыми трупами", остатками от бывшего-людского. Здесь же, в рамках вполне осознаных сновидений возможно сконструировать целый мир. Наполнить его всевозможными красками, разнообразию которых точно позавидовал бы любой художник возжелавший написать парочку своих бестолковых картин. Честно признать, Найт даже сам себе завидовал. Окружающий его повседневность мир и так не блещет цветом. Люди всегда были однородной массой. А город который он, когда то думал, что любил...никогда не отличался разнообразием. Лишь давил своей желтизной, весьма дешевой пародией на золото. Но даже так, сейчас он был готов обменять что угодно на возможность вернуть время вспять. Правильно говорят.. мы, глупые и неразумные людишки, не ценим того, что имеем, пока не потеряем. Церебральная ахроматопсия появилась в его жизни совершенно внезапно, переворачивая буквально все с ног на голову. Неяркий и без настигшего недуга мир, в одночасье окончательно потух превращаясь в неумелое месиво "полу-раскрашеного" черно-белого кино. Стало попросту невозможно спокойно смотреть на мир с "широко раскрытыми" глазами. Картинка тут же рябила в взгляде, вызывая мозговыносящие головные боли. Все это сворачивалось спазмами отвращения где то в грудной клетке. За какие заслуги ему была уготовлена судьба вечно-больного не знал ни один из сотен тысяч врачей к которым он когда-то активно таскался после перенесенного инсульта. Будь он парнем, хоть на грамм суеверным, решил бы что его прокляли при рождении, подложив какую нибудь заговоренную иглолку за батарею. Но Найтмер не верил в фатализм. Как бы это глупо ни было при том, что из себя концептуально представлял весь их мир. Предначертания судьбы были для него не более чем пустым звуком. В конце концов, он был даже готов поверить в то, что все вокруг просто сошли с ума. Однако было бы весьма печально остаться единственным адекватным человеком в сходящем с ума мире.

.

.

.

Снег.. Холодные хлопья-снежинки почти не ощущаются во сне. Это лишь отголосок пережитого. Не больше чем воспоминание об ощущении мокрого и липкого. Перед его глазами теперь вырисовывается длинная улица, вовсе не похожая на путь с светом в конце тоннеля. Взгляд упал на снующие вокруг темные силуэты лишь отдаленно напоминающие людей. Больше однако похожие на комья серой массы с приляпаными к ним лоскутами разноцветной ткани. По дороге с свойственным городам гулом проносились практически однотипные "крутые" иномарки в числе которых редко можно было наблюдать отечественных поклонников или хотя бы тех, кто типичным белому и черному предпочли разнообразие. На магазинчиках, окружающих улицу со всех сторон, красовались яркие вывески кричащие всяк проходящему о своем содержимом. Неоновые, большие, маленькие, яркие плакаты, поблекшие от времени буквы на торговом центре. Он сегодня.. уже был на здесь. Неохотно сдвинувшись с места, Мар направился вперед. В мыслях не укладывалось почему именно это место стало субъектом его сновидения. В нем не было ничего примечательного, как и в последующем такси, как в остановке перед своим домом. Так почему он именно здесь? Тянущаяся бесконечность грязи и слякоти под ногами уж точно не вызывала ощущения "романтики" происходящего. Глаза метнулись вверх,  к бесконечному грязно-серому полотну небесного простора. Обычно, за приторно розовым небом города нет хоть малейшей возможности разглядеть далекие звезды. Может те просто не хотят мешать свету звездных по своей природе людей? Текие люди обычно стремятся в большие города, в столицы, в центры развития всемирного апокалипса. Мар уверен, что в непроглядной серости бытия, пары - тройки действительно выдающихся человечиков, недостаточно что бы покорить своим светом галактику. Даже созданые природой, мерцающие где-то вдали от Земли огоньки, имеют свойство гаснуть в агонии. Людям же отведено жить гораздо меньше.. Какой же тогда конец уготовлен Мечтателям? И все же глубокая философия была скорее неотъемлемой частью его бытия. Вероятно любой счел бы его пространственые мысли не более чем шизотипическим бредом. Или домыслами от нечего делать. Людям редко свойственно прилагать больший процент своего мозга на попытки стуктуризировать происходящее вокруг и подле. Парень остановился посреди улицы тяжело вздыхая, устремляя взгляд на возникшую преграду. Впереди была пропасть. Черные рваные края бездны жадно глотали падающих в нее серых и безмолвных людишек звучащих лишь монотонным белым шумом. Или может сама эта дыра воспроизводила сей странный звук? Что-то близкое к "шуму моря" которое мы слышим приложив ракушку к уху. Чем пропасть была ближе, тем тише становились звуки вокруг. Она медленно ползла навстречу, поглощая окружение, давя своей непроглядной чернотой. Будто гипнотизировала. Раньше Найтмер бежал от нее в страхе. Пытался скрыться, прогнать ее из своих снов. Боролся с ней так же, как боролся за право остаться "здоровым" уже лежа на больничной койке. И все же сейчас ему было вовсе не страшно. Бездна только внешне была жуткой. Клякса на холсте, конец всего сущего, омут болота из которого кажется уже не выбраться на деле оказался пожалуй самым комфортным пристанищем для измученой души. Приятная прохлада тени под палящим солнцем, глоток воды для измученого длинной дорогой путника, долгожданное пристанище. В пасть чудовищной дыры проваливались машины, целые здания, кажется весь город который он знал, в это мнгновение обрушивался в недрах пораждения его сознания. Губы тронула легкая улыбка. Найтмер находил в этом нечто прекрасное, до сумашествия обворожительное. Пробирающее легким ознобом, пробегающее мурашками вдоль ребер. Это чуство зовут вдохновением. Вдохновением больного творца ищущего великое в паре уродливых мазков на грязном холсте. Собираясь шагнуть навстречу к манящей пропасти, в последний раз оглядел улицу на которую его занесло сновидением. Взгляд снова пробежался по неоновым вывескам, по несущемся навстречу неизвестности автомобилям, обогнул серые подобия людей.. И замер обратившись к стеклам возвышающегося рядом кафе. Мертвенно голубые, почти искуственные  глаза, будто затянутые тоненькой коркой льда смотрели сквозь него, и в то же время  как острый кинжал впивались в Марову плоть. Незнакомец наконец было сдвинулся с места, двинулся в сторону стекла, припадая к нему ладонями с тонкими пальцами. Его щеки очертили черные капли, падая с подбородка. Он пытался что то сказать, донести кажется что-то важное, докричаться через стекло. Пелена в чужих глазах тронулась, треснула обнажая животный ужас сокрытый в самой глубине. Пальцы собрались в кулак, обрушивая по стеклу удар.

Ни звука..

Найт непроизвольно вздрогнул. Табун мурашек промчался вдоль хребта, а необъяснимое чуство потянуло душу вниз. Стоящий напротив точно был человеком. Не одним из тех серых силуэтов, ни выдуманым персонажем, ни глюком больного сознания. Почему то Найтмер был в этом уверен. Из недр той бездны, что неспешно плыла навстречу вынырнули доселе не виданые Маром огромные щюпальца, обвивая ими кофейню. Обрушивая строение, утягивая его с оглушительным грохотом, треском лопнувшего стекла и диким воплем ужаса. Чуство отчаянья охватило Найта. Всплывший из глубин памяти животный ужас заставил сорваться с места, дернуться прочь от нагоняющей пропасти. Вовсе позабылась вся питаемая симпатия, была подавлена инстинктом самосохранения. Теряя равновесие, пытаясь схватится за разорваный край дыры к которой так упрямо шел, Мар растворился в ее пасти, провалился вместе с всем миром который восоздало его сознание. Потеряв землю из под ног отчаяно потянулся к угасающему свету вспоминая самое жгучее желание

ЖИТЬ