Ложь с терпким привкусом самообмана

В одну из пятниц Чимин сидит верхом на парте, бездумно болтая ногами в воздухе. Деревья за окном негромко переговориваются под лёгким дуновением ветра, солнце не слепит, но светит довольно ярко. Чимин наблюдает за всем этим, уже привычно прислушиваясь к происходящему за дверью. Юнги сегодня немного опаздывает. Губы сами собой расползаются в улыбке, когда он слышит в коридоре знакомую поступь. В какой-то момент предвкушение их встреч стало такой же обыденной частью, как улыбки и приветствия — Чимин не заметил когда именно. Едва слышные шаги подбираются к двери и останавливаются, Чимин улыбается, готовясь услышать щелчок открываемой двери… И вдруг улыбка пропадает с его лица. Он чувствует запах крови. Дверь всё же открывается. Знакомый щелчок режет слух, Чимин резко оборачивается и видит на пороге Юнги. Взволнованный взгляд скачет по лицу в поисках синяка или разбитой губы, но ничего не находит. Юнги замирает в дверях, смотрит на Чимина настороженно, явно удивляясь такой бурной реакции на своё появление. Он перехватывает лямку рюкзака поудобнее, закрывает дверь и бросает небрежное, направляясь к инструменту: — Смотришь так, будто со мной что-то случилось. Чимин в замешательстве. Он ясно чувствует кровь. Свежую кровь. — А ничего не случилось? — спрашивает, рассчитывая на искренний ответ. Юнги не смотрит на него, сбрасывая сумку, пожимает плечами. — Ничего. Вот только Чимин знает, что это ложь. Он знает это так же ясно, как чувствует сладковато-солоноватый привкус, что вяжет во рту с той секунды, как Юнги появился у двери. Что-то не так. Пока Юнги садится за пианино, Чимин ощупывает его пытливым взглядом, пытаясь заметить неловкую походку или болезненное выражение, но не находит. Взгляд блуждает по одежде в поисках кровавого пятна или кляксы, но сквозь чёрное одеяние Юнги невозможно ничего рассмотреть. Чимин подходит ближе, и Юнги не глядя пододвигает к пианино один из стульев, молчаливо приглашая присоединиться, сам раскладывая ноты и доставая карандаш. Безразмерная толстовка свешивающимися рукавами закрывает длинные пальцы, но Юнги не спешит её поправлять. Наоборот, он как будто старается подтянуть их пониже, чтобы окончательно скрыть за ними бледные пальцы. Так ему явно будет неудобно играть. Только тогда Чимин понимает. — Тебе удобно? — спрашивает он, подходя к Юнги, устраиваясь за спинкой стула. Мин Юнги оборачивается, смотрит непонимающе. — В смысле? Чимин указывает глазами на длинные рукава. — Это. Ты ведь не сможешь так играть. Может, закатать их? — Нет, не надо. Всё в порядке, — тут же возражает Юнги, пряча руки, но Чимин перехватывает одну за запястье. — Что ты?.. Поздно – Чимин оказывается быстрее. Крепко перехватив чужую ладонь, быстрым движением задирает вверх по руке тёмную ткань… И застывает, сжимая в своей руке чужую. — Это… Это то, что он ожидал, но совершенно не хотел видеть. Рука Юнги от локтя до запястья как шкура тигра в негативе: на белой коже резкие полосы красных порезов разной степени длины и глубины. Некоторые ещё кровоточат, источая тот самый сладковато-солёный вяжущий запах. Кое-где видны бугрящиеся бледные рубцы, явно того же происхождения. И провидцем быть не надо, чтобы догадаться, что Чимин увидит, если закатает второй рукав. Чимина никогда не мутит от самых кошмарных вещей, но сейчас ему почему-то дурно. Он сглатывает, тяжело прикрывая глаза, справляясь с внезапным головокружением. Почувствовав ослабшую хватку, Юнги выдёргивает собственную руку из чужой, тут же натягивая рукав до самых пальцев. — Я сказал, что всё в порядке, — глухо произносит он. Даже не зная контекста, нужно быть идиотом, чтобы поверить его словам. А Чимин уж точно не идиот. Чимин знает, что так бывает, видел такое множество раз. Он понимает: такое было, есть и будет до тех пор, пока жива человеческая сущность. Знает какие явления и предрасположенности приводят к тому, что он видел на руке Юнги. Но прямо сейчас ему хочется, чтобы все эти явления и предрасположенности исчезли, чтобы их просто не существовало. Хочется помочь, поддержать, дать опору и силы двигаться дальше. Внезапно Чимин понимает, что хочет, чтобы у Юнги прямо сейчас всё было хорошо. В тишине класса демон смотрит на напряжённую спину парня, что сжался весь, и дышит напряжённо, словно он вот-вот исчезнет либо доломает себя окончательно. И Чимин принимает решение. А приняв – ни секунды не медлит. Он осторожно кладёт руки на чужие сведённые напряжённые плечи, чувствуя, как моментально вздрагивает и напрягается Юнги под его ладонями. Он не давит, ничего не форсирует, выжидает, пока парень под его руками слегка расслабляется – и начинает медленно гладить плечи. Чимин слышит, как успокаивается чужое дыхание, чувствует, как Юнги помимо воли теряет бдительность, поддаётся ему – и тогда наконец ведёт вниз, скользит руками поперёк груди, смыкая объятия, прижимая Юнги к спинке стула, а через него — к себе. Чувствует, как дёргается и напряжённой струной вновь замирает в его руках Юнги, но не отпускает. Не сейчас. — Ты не должен делать этого с собой, — ласково шепчет на ухо. — Ты такой хороший, лисёнок… — обнимает крепче, утыкаясь лицом в плечо. — Пожалуйста, не делай этого… Ради меня, — Юнги недвижим, будто заморожен, а Чимин всё шепчет, не останавливается, не может остановиться: — Ты знаешь, говорят, души страдающих самые прекрасные. Но тебе не нужно страдать — ты прекрасен и так. Прошу тебя, не надо. Я знаю, я тебе не друг, но всё же… не делай этого. Хотя бы ради меня. Он ждёт, что Юнги вот-вот вырвется, посмотрит зло и скажет больше так не делать, он ведь терпеть не может всё это. И Юнги так и делает. Руки тянутся к рукам Чимина, окольцевавшим его тело, берутся за них с явным намерением объятия прервать — и вдруг опадают обессиленно, плетьми повисая вдоль тела. — Я так устал, — говорит Юнги тихо, и Чимин узнаёт в этих словах тот тяжёлый надлом, который часто слышит в его музыке. Чимин улыбается едва-едва, улыбка получается горькая, но при этом непривычно мягкая. — Так отдохни, — шепчет опять в самое ухо, будто демон-искуситель, соблазняя. Вот только речи его в этот момент совсем не губительны, в них нет выгоды ни Аду, ни самому Чимину. И всё же, он продолжает говорить: — Ты не должен работать постоянно. Дай себе отдых, хотя бы физический. Даже лучшие из лучших должны останавливаться время от времени. — …Наверное, ты прав, — Чимин ясно чувствует сопротивление Юнги этим словам, и успокаивающе гладит парня по плечу. — Конечно, я прав, — мурлычет он ласково, — всем нужен отдых, и тебе тоже. Возьми перерыв, если хочешь, поспи. Это твой отдых, ты можешь сделать всё, что только захочешь. Мне уйти? — предлагает, хотя всё внутри этому вдруг сопротивляется. Но Юнги качает головой, возражая. — Нет, не надо. И, — он мнётся, сомневаясь, стоит ли говорить, и Чимин снова мягко гладит его плечо. — Если не сложно, не мог бы ты постоять ещё немного вот так? Это, кажется… — он опускает голову, пряча лицо в собственных волосах. — Приятно… Чимин улыбается и, не удержавшись, тычется носом парню в висок, взлохмачивая причёску и вдыхая запах пота вперемешку с запахом шампуня и волос. — Конечно. Сколько они так пробыли, Чимин не считал, но за это время Юнги в его объятиях полностью расслабляется, и дыхание его тяжёлое становится на порядок спокойнее и ровнее. Демон одной рукой перебирает рыжие волосы на затылке, испытывая острое желание коснуться участка кожи между воротником толстовки и кромкой волос, но не делает этого — ещё слишком рано. В какой-то момент Юнги нерешительно шевелится, и Чимин, поняв, спокойно размыкает объятия, выпуская, позволяя парню подняться со стула. — Мне надо идти, — говорит Юнги, смотрит смущённо, благодарно и как будто виновато. Удивительная смесь. — Конечно, — улыбается Чимин, смутно удивляясь, откуда в нём столько понимания и нежности. Юнги что-то возится, поправляя одежду, нервно закидывает рюкзак на плечо, идёт к двери и, только взявшись за ручку, вдруг оборачивается и произносит напряжённо: — До пятницы. И… Спасибо за всё. Чимину даже не приходится натягивать на лицо улыбку — она появляется сама. — До пятницы, — прощается он. Юнги кивает и выходит за дверь.