Испорченные вещи принято выбрасывать

       "Все будет хорошо". Хочется, да, но, блять, не верится в это.       Чайльд победно докуривал вторую сигарету в гримерке, пока часы неумолимо отсчитывали минуты до выхода из нее. Примитивно, однако. К полуночи это заведение изнутри и как будто насквозь пропитывалось чем то вырвиглазно-ярким и сладким. Походило на ассоциативный ряд с веществом губительным и явно вызывающим привыкание, хотя впрочем так, наверно, и было. Парень еще раз тщательно пробежался взглядом по отражению и на всякий пожарный прошелся новым слоем лака по шевелюре. Ночь будет долгой, а значит идеальный образ, который так необходим клиентам, с большей вероятностью просто рассыпется в прах. А здесь все такими были. Такими, какие должны уметь рисовать красивые сюжеты и исправно играть в этих сюжетах главные роли, ведь носом не щелкай - деньги уплывут. Хотя не так, чтобы Аякса уж слишком интересовали эти купюры из задницы. Где то сзади бахнуло. Ведром, железякой, чтоб ее, об кафель. Если бы Тарталья сейчас возился с макияжем, то рука обязательно соскользнула бы и начинай по новой. А чуть позже он этой же рукой придушил бы нового уборщика, что теперь чутли не каждую смену рыжего снует туда-сюда, только личиком своим торгует. Толку от него - ну ноль просто, а выводить из себя одним своим существованием вообще мастером оказался. – Куколка, – Чайльд в два шага настиг заторможенного сотрудника, для пущего привлечения внимания пнув упавшее ведро, – расскажи ка, что не понятного во фразе "не мешай мне"? – он нагнулся, чтобы быть в силах поддерживать какой-никакой зрительный контакт с парнишей - шпильки больно мешали этому делу. – Я работу свою выполняю. Иди и работай свою. Раз шлюха, так делай что шлюхе положено - крути задницей у шеста и кончай на меня тявкать. – Долго буковки складывал? – парень опасливо отвел глаза, но лишь за тем, чтобы уткнуть их в пол. Красивый пол, обычный, квадратики белые, побитые. Как бы ему побитым из гримерки этой проклятой не выйти. А рыжий оскалился и продолжил пытать взглядом уборщика. К слову, обычный парень. Но то ли и вправду недалекий, то ли елозить тряпкой - задача воистину тяжёлая, потому что засыпала эта принцесса прямо на ходу. Учится, небось, бедняжка. Однако жалость - черта давным давно пройденная. Если бы таким работникам, как Тарталья, приходилось испытывать ее самую, жалость, достаточно часто по общепризнанным меркам, они бы как мухи дохли в виселицах стабильно с девяти до шести ежедневно. Но вот тут незадача - у Аякса банальное понятие уважения и вежливости, кажется, атрофировалось с опытом работы. Так что парень неторопливо, нарочито растягивая каждый свой шаг, подошел ко второму, все еще стоящему твердо на земле в своей задуманной правильной позиции ведру, но с грязной водой, демонстративно брезгливо поднял его - кончиками пары пальцев и, особенно не церемонясь, выплеснул содержимое на единственного присутствующего в комнате помимо него самого. Упс. Выход на публику. Чайльд молча крутанулся по-своему, по-мастерски и уже в коридоре гордо да громко захлопнул дверь. А что? Предупреждение уже было. "Он был милым ребенком в детстве" - говорили они, - "вот-вот как подрастет, в мед поступит, точно далеко пойдет". Кому как не ему, когда после всякой уличной драки этот ребенок рвал на себе рубаху, только дайте помочь побитому, правда же? А потом отговорки всех мастей: "да перерастет", "переходный возраст как никак", только частота произношений подобных фраз росла, годы шли, а Чайльд от чего то не спешил возвращаться к былому ангельскому образу. Ну, посторонним в общем то и плевать было на истекшее время, так что не мудрено - они не заткнулись и по сей день. Рыжий усмехнулся. Как с животными, они вот тоже такие глупенькие. Гавкают, гавкают по тысячам раз. Попусту только.       По клубу привычно пустился сладкий запах, лишь подбивающий посетителей купить мальчикам парочку коктейлей, чтобы потом выпотрошить свой кошелек еще пуще на более взрослые серьезные игры со стриптизерами. Нет, ну, нужно признать, умышленно нигде никто ободрать никого, естественно, не хотел. А у сотрудников к этому самому привычному кажись выработался нехилый такой иммунитет, потому что Аякса ни в какие далекие края не уносило. – Приветик, золотце, – он завидел у стены паренька, порядком младше него самого. Не дело это - стенки подпирать, хотя нервозности в действиях той особы не позавидуешь. Причина рыжего не волновала, здесь приличная куча с ворохом проблем найдется, даже рыться глубоко не нужно, – Тебе часом не одиноко? Могу составить компанию, – Чайльд, больше походя на кошечку, выгнулся и подмигнул новому собеседнику. – М-мне.. Я не хочу тебя, в смысле.. В смысле не то, что ты не красивый, нет, ты очень красивый, но не для меня. Но я считаю тебя красивым, просто имею ввиду, что я не по парням. Ха-ха, глупо, наверно, здесь, в гей клубе об этом говорить, да? – Тарталья чутка опешил, но фальшиво-успокаивающе улыбнулся. Да, глупо. – Нет, не глупо, – он подошел ближе, уже не так явно демонстрируя свою пидорскую натуру по программе. Кажется, этого зашуганного такое лишь оттолкнет, – здесь люди не только давятся слюнями, заглядываясь на чужие задницы. А такие, как я, не только оттанцовывают, что задумано, чтобы потом за баблишко перепихнуться. – Разве не в этом соль стрип клубов? – Ты платишь за атмосфееру, – Аякс медленно развел руками и ткнул себе в грудь, – тут красиво, скажи? Фонарики всякие, музыка, мальчики. А главное - расслабление, – м-да, не выполняй он свою работу, а втирай ему эту дрянь кто то посторонний, голубоглазый сейчас бы не сдержал смеху и до скончания времён считал того человечка поехавшего кукухой. Однако.. – Вон, видишь ту парочку? – он для наглядного указал в сторону барной стойки совсем рядом, – Мы можем побыть на часок-другой другом для заплаканной жилетки. За зелёненькие, конечно. – По мне настолько сильно видно, что я здесь за этим? Ты даже не представляешь себе насколько, зая. – Угостишь коктейльчиком?       Конечно, конечно угостит. Чайльд пользовался неплохим спросом здесь. Ну, еще бы, начиная от чутли не модельной внешности и заканчивая такой необходимой проницательностью. Танцы это конечно прекрасно, но на той палке крутиться любой дурак сможет, научившись естественно. Только находить с первых секунд подход к людям - вот, что ценно. А пока приходилось с сочувствующей миной выслушивать как же больно терять единственную-неповторимую-самую-любимую девушку. Хорошо, что этот нытик не заметил, Аякс тихо фыркнул. Он равнодушно повел плечом, со скучающим видом разглядывая симпатичные баночки-скляночки на полках. Процент ведь имеется.. – И.. И как вам, стриптизерам, тут нормально? – А думаешь, у нас паспорта отобрали и в рабстве здесь насильно держат? Было бы не нормально - поувольнялись б, делов то. – Мне кажется, для такой карьеры должны быть серьезные причины, в смысле.. От счастливой жизни собой наверно не торгуют. – Не не, я вот с детства мечтал так работать, – рыжий бросил игривый взгляд через плечо, подмечая прибывающую толпу. – Пфф.. Ладно, таких, как я у вас уйма, правда? – даа, окно откройте, этот додик сейчас задушит. Аякс медленно встал, показательно качнув бедрами и подобрался чуть ближе к своему клиенту. Опустил руки на плечи. – Точно не хочешь зайти чуточку дальше? – будь тут Дилюк, его бы стошнило. А пока тошнило, дошло, откуда Кэйа подцепил такую манеру противно-блядски мурлыкать на ушко. – Н-нет, спасибо. Спасибо за компанию и за то, что выслушал, – он как положено оплатил напитки, прежде чем неловко застыть на месте. Да, как то неправильно выходит - он в таком заведении и.. просто уйдет? Парень выдавил виноватую улыбку, так Чайльд решил унять его мучения. Просто нагнулся и одарил поцелуем в щечку. Ну, за смелость. Своеобразная награда.

***

      Так вышло, мы познакомились с тобой так давно. И, если честно, я даже не помню как конкретно. Меня по неволе занесло и я в самый первый раз оказался там, где мне суждено гнить по сей день - на дне. Мы были детьми, случаем оказавшимися по одну сторону мира, за стеной бед и холодного ужаса.       Пока проберешься сквозь плотную стену человеческих тел, можно самому отчаяться и встать подобно им: руки вверх, глаза на смазливых мальчиков в коротеньких шортиках с секретом там же и сделать вид, что время само по себе встало и ты вовсе не преследуешь никакую внятную цель этом клубе. Где конкретно Чайльд, никто не знал. Точнее, официально он должен танцевать и брать деньги с добрых рук, но у Альбедо с каждой секундой все больше складывалось ощущение, что здесь, на самом деле, это работает немножечко не так. У стены народа кишело в разы меньше - естественно, какой смысл платить за вход, если ты собираешься строить из себя стесняшку и разглядывать все что угодно, кроме того, на что действительно стоит смотреть? Ну, только если ты здесь не ради развлечения. Блондин еще раз попытался выцепить взглядом знакомую рыжую макушку, но к сожалению, как и было ожидаемо, безрезультатно.       Спустя пары бокалов чего то, названия чего конкретно Альбедо и не вникал, он с откровенно заинтересованным видом постукивал по стеклу, кажется, пытаясь вспомнить мотив какой то старенькой песенки. – Ого, милый, я похоже сорвал джекпот на знакомые глазки в ближайшие дни, – блондин ничуть не удивился, когда искомое подсело рядом и, как ни в чем не бывало, завязало непринужденную беседу. Это Кэйю в ступор вводит, а с этим всегда так - хоть лет десять ни слуху ни духу, а потом, когда уже даже не вспоминаешь - тут как тут, нарисовались. И ладно бы это чудо так за деньгами на землю опускалось, так нет же.. – Кстати, глазки у тебя потрясающие. Я говорил? – При каждой встрече напоминаешь, – Алхимик толкнул ту заказанную для себя синюю мешанину с алкоголем в сторону рыжего, – Я беспокоюсь. – Так ты празднуй. Тут тебе хорни весь клуб, – голубоглазый обошел шест, оказавшись спиной к блондину. Выждал пару секунд, закинул голову назад и демонстративно похабно высунул язык. – Ты видел Кэйю недавно? – у него, кажется, выработался иммунитет к реакциям на таковые действия. Нет в этом ничего, с такими людьми вести нормальный диалог - только в игнор уходить. – Видел. И он, кажется, был не шибко в восторге от моего места работы. А меня это вообще то до глубины души тронуло, представляешь? – О чем вы говорили? – Слушай, лапуля, – Аякс разом опрокинул в себя все содержимое коктейля, – насчет прослушки говори сразу, а то гемора много по памяти слова собирать. Ах, точно, – по спине пошли мурашки от одного шаблона их с Кэйей мимики, – ты у нас что, гражданин милиционер? Аха, могу одолжить костюмчик.. – Я его не видел несколько дней. После того, как он вернулся из этого чертового места. – Банально не мои проблемы, зай. Я таким романтичным дерьмом, как сопровождение до хаты, не занимаюсь. Если платить за эти бла бла не собираешься, вали. – Тебя, блять, серьезно не трогает, что твой близкий человек возможно в опасности?! Деньги - все, чем твои мозги забиты? – Мои мозги хотя бы не напичканы всякой химической дрянью. Будешь попрекать меня - хуже выйдет, знаешь ведь, убожество. Нет никакой опасности и в помине, дай на ручке погадаю, он наверняка опять связался со своим красноволосым мачо и уехал в закат на его беленькой бехе. И нахуй ты ему не всрался, ведь нужным ты ему будешь, только когда вместо подушки нужно прорыдаться в чье то плечо, а когда все хорошо, то и нехуй беседовать. У нас, кстати, за услуги такие платят. Если и так и эдак хочешь за кем то сопли вытирать, хоть деньги за это бери, ради бога. Альбедо фыркнул, но ничего не ответил. Где то в глубине души он понимал - этот рыжий прав, в конце концов, Дилюк давно не приходил целенаправленно поговорить с Кэйей лично, значит в самом деле логично, что они где то сцепились и сейчас рядом. И, если Альбериху нужно все потрогать и понюхать, просто потому, что интересно, то Рагнвиндр его хоть остановит от чего то явно безумного и опасного. Но первый не отвечал..

***

      Машина так и не тронулась с места. На улице во всю должна красоваться зима, но погода потрясающая веселила: температура отчего то подскочила и теперь вместо снега, который обязан идти зимой, черт возьми, с неба лилась какая то вода. Главное, чтобы потом резко мороз не стукнул. Дилюк спал. Вот так, ему, кажется, вообще по боку как именно, он практиковал сон с открытыми глазами у стойки, а теперь, небось, рай. Сидит, так еще и веки прикрыть можно, что как не мечта? Только Кэйа не мог так. Капли на окне болезненно отдавались по перепонкам. Какой то морзе все твердил, что он с общественностью должен от чего то общаться на равных. Все прекрасно, он снова не один. Так что? Одни разводы от воды и ни капли самоуважения не видно на стекле. А в груди камнем что то сдавило. Что то посередине и слева, так и еще вниз тянуло. Блять, вот говорил же Альбедо, не доведет до добра это пренебрежение здоровьем. Мысли от неправильности происходящего тоже давили. Все как будто дожидались ночи, чтобы раздавить его, Кэйю. Требовали, требовали, требовали рыться-копаться в себе, пищу для ума, только вот у самого Альбериха закончились ресурсы. Да и очевидно здесь все вроде.. Только неясно, отчего ж он, такой самостоятельный и дерзкий, не бежит подальше от Дилюка, а только привязывает себя к нему? Может все обойдется? Нет, не обойдется. Холодом-холодом побежало откуда то снизу вверх внутри Кэйи. А звук таких неправильных капель только создавал, нет, дополнял эту жертвенность. Ведь все в этом неправильном становится таким правильным, когда тебя тошнит от себя самого среди ночи, а ты и рад бы заснуть и не слышать этот будь-он-проклят голос внутри своей головы, да не в силах. А капли эти уже кажется бьют не стекло, а тебя. И не так уж чтобы прямо тебя, а голову твою. И мысли те уносят, выбивают. Только и это они неправильно делают. Что же получается: мысли уйдут, а чувства останутся? Хуже ведь, ты все так же хочешь вспороть себе живот и вытащить оттуда весь снег, но теперь просто не знаешь зачем и почему. Он сорвется. Он, Кэйа, сорвется. И Дилюк сорвется. А с того момента они сожрут друг друга, выпьют до дна, а высохших лужах не видно звезды.. Только звезды они там, на небе, и Рагнвирдру тому надо бы на небо, и вот оттого не сойтись им с Альберихом никогда. А это все так, понарошку. Начнется-кончится, начнется-кончится. Хотя будь Кэйа в силах отправить брата на то небо, он бы не воспользовался правом этим. Потому что отчего это он должен тонуть в затягивающей его бездне, а Дилюк быть счастливым? Хотя и это не правильно тоже. Эгоистично как то, заслужил он что ли, Дилюк этот, чтобы с ним так обращались? Но логика не отменяет первого факта. Это чувства такие? Омерзительно, аморально. Так и что же выходит? Он, Кэйа, тоже такой омерзительный и аморальный? Если нет, то почему все его нутро противоречит правильному? Рядом, слева, послышался шорох. – Ты почему опять не спишь? – Мне вода нашептала, что согласно Нептуну сегодня меня будут мучать кошмары. – А Нептун в курсе, что ты двое суток, если не больше, глаз не смыкал? – он так смешно свел брови к переносице. А в купе с сонной физиономией это выглядело еще нелепее, – а что стучит? – Вода стучит. – Так стучать снег щас должен. – Снег никому ничего никогда не был должен, – Кэйа непривычно устало прикрыл глаза. Он выглядел сейчас, в полной тишине, в салоне, где так жарко, по особенному измучено. Но в этом было что то настолько завораживающее и красивое, что Дилюк обязательно отругал бы себя за это, но не здесь, не сейчас. Позже. А еще таким же завораживающим и красивым было молчание. Странное оно еще было, обычно при нем все неловким сразу становится, а здесь наоборот: спокойно и грустновато как то. И от другой, по-другому интимной тишины эта умудрялась отличиться. Прятаться в объятьях друг друга от всего остального мира не хотелось ни капельки, не хотелось тех сладких поцелуев, даже касаться друг друга не было никакого желания. То ли оттого, что лишние телодвижения разрушили бы ту хрупкую атмосферу, то ли от неправильности действий тех в контексте их, Дилюка с Кэйей, отношений. По крайней мере, Альберих посмел разрушить первую догадку, запутавшись несколько раз в ткани, но все таки сняв свитер. Никто не знал сколько на той улице, зато было ясно, что в салоне спечься можно. И выглядел сероглазый при одном освещении - луне как то истощенно. Но оно и не удивительно - думал Дилюк - с учетом периодичности, с которой этот придурок пихает в себя еду, не мудрено, что ребра его пересчитать можно будет. Чуть выше - плечи. Такие.. ненадежные, право, вот кому в голову придет сбрасывать на них хоть какую то ответственность? Он вывернулся как то совсем не по человечески, так, что все косточки видны стали, потянулся к заднему сидению и начал усердно рыться среди хлама на коврике. Кстати, откуда он там вообще.. – Ты бармен со своим винодельческим бизнесом. Я ни за какой грош не поверю, что у тебя нигде нету ничегошеньки с повышенным градусом, – сероглазый на секунду остановился, да еще и с лицом таким, будто сам пропускает через себя всю информацию, что только что ляпнул, – блять, ты же ненавидишь вино, – и с явным разочарованием вывернулся также, неясно как, обратно. – Вот еще и скажи, что не сбой в матрице. Винодел, который делает вино, – отчего то Кэйа сейчас, именно такой, растрепанный, без свитера, что то так эмоционально жестикулирующий, казался до безумия родным и теплым. К полуголому Альбериху Дилюк привык уже как к себе самому, только когда первый начинал что то усердно доказывать, это обычно и зачастую выливалось сначала в спокойный обмен мнением, а потом в споры на повышенных тонах до того, что голос срывали оба. И не факт еще, что побоев ни на ком не останется. Только сейчас, только вот так, это происходило иначе, – терпеть его не может. Хэй, как ты вообще можешь процессом руководить?! Это же целое искусство. К нему нужно подходить со всей душой и любовью. – Я не занимаюсь процессом изготовления непосредственно. На мне по большей части только бумажная волокита, – но Кэйа был слишком разочарован и возмущен, чтобы воспринимать разного рода отговорки.

***

      Дальше ехали молча. Дилюка, кажется, вообще не волновало ничего вокруг, кроме дороги. Со стороны правильно конечно, но с каждой минутой, проведенной в абсолютный ноль, Кэйа все больше задавался вопросом "а какого черта он вообще поехал?". Причина, несомненно, была спорной: скука. Ну, так он и здесь, Альберих, готов был вешаться от нее самой. А Рагнвиндр мог бы сгодиться для неплохой затычки в мозг, дабы не сводить себя с ума вопросами, на которые ответы получить безумно сложно. За окном начали гаснуть фонари. И, коли рассвет зимой наступает поздно, вокруг все сделалось еще темнее. Альберих бросил небрежный взгляд на брата, тот, ожидаемо, не заметил ни-чер-та. Тогда первый начал рыскать по карманам, так, что хоть на суету эту можно было хоть какую то реакцию воспроизвести, но увы. Вообще то, Рагнвиндр никогда не разрешал курить в машине. Да и пить, впрочем, тоже. Для него эта груда металла была чутли не объектом поклонения, Кэйа не удивился бы, увидь он в кошельке красноволосого фотку его излюбленной тачки там, где некоторые фотки боженьки хранят. Да и не нашел бы он, Альберих, ничего впечатляющего, если бы узнал, что его спутник перед сном передергивает на нее. Во всяком случае сероглазый опустил стекло, запуская морозный ветер, что присутствовал и по умолчанию, но от движения авто еще пуще усугубился. Кэйю это не колыхало. Он отвернулся от источника холода и согнулся ровно пополам, чтобы зайтись в попытках зажечь зажигалку на столь долгое время, дабы у огня была возможность нормально объять сигарету и зажечь ее. Спустя несколько минут и обожженные пальцев у него это все таки вышло. А пока Альберих наклонился к окну, красноволосый успел отыскать в этой то пиздище поворот и, не особенно долго раздумывая, вписался в него. – Сволочь. – Ты же в курсе, что курить здесь нельзя, – он так и не соизволил даже посмотреть в сторону Альбериха, что сейчас громко с явным недовольством шипел, потирая ушибленный локоть. – Ублюдок, – тут же захотелось приложить этого напыщенного уебка обо что нибудь твердое, так, чтобы ему сделалось в тысячи раз больнее Кэйи. Так же без предупреждения, с таким же похуизмом и так же спокойно напомнить, что он посмел сесть в один салон с ним, с Альберихом, так что вякать о таких выкидах права иметь не имеет. А он и остановился. Выжал сцепление, встал на месте. Черт его знает что выгнало все здравое из головы сероглазого, но в момент тот же он резко схватил за порядком растрепанные волосы визави, так, что потянул до боли и вдавил уже все личико в руль спереди. Где то что то хрустнуло, не пойми, то ли рука Кэйи, то ли нос Рагнвирдра, а может и вообще сразу все. Потом еще раз. И так до тех пор, пока на оплетке не показалась темно-красная жидкая кровь, которая уже была и вовсе не только на руле, а витиевато расползалась и по лицу Дилюка и по рукам Альбериха. Потом она почему то оказалась на коврике, на сидении, дальше даже на панели. Ну, совсем чуть чуть. Разве не правильно? Разве он не заслужил? Парень медленно разжал пальцы. Только оказавшись "на свободе", Рагнвиндр нагнулся еще ниже, но все так же не проронил ни звука. И на Кэйю того же ровно как и до этого - ноль внимания. Вместо этого он потянулся через последнего к бардачку искать салфетки. Сухие, влажные, вообще без разницы. Тогда сероглазый тоже соизволил заглянуть в ту тайную коробочку салона, тем более, что он ближе. И естественно, ему не потребовалось прикладывать много сил, чтобы первым выхватить эти белые одноразовые платочки. Он заманчиво потряс содержимым, прежде чем поднять руку высоко над головой, ровно на столько, насколько позволяло положение. Дилюк раздраженно рыкнул. Ему все таки пришлось поднять взгляд на Альбериха, как минимум для того, чтобы забрать искомое. – Проглотишь так просто молча то, что я только что сделал? – а совесть не брала ни капельки. Брюнет только задорно хихикнул, уворачиваясь от чужой руки. – Если я начну что то делать, – его голос звучал тихо и хрипло, – ты разойдешься еще больше и мы устроим войну. А в конечном итоге, – красноволосый рывком все таки выхватил злосчастную пачку, – либо ты либо я загремим на больничную койку и кому то придется наматывать срок за бытовуху. – Или ты прекращаешь вести себя как кусок дерьма и всем становится хорошо. – Ты это сам с собой разговариваешь? – сероглазый выдавил свою излюбленную улыбочку и поднял выразительно брови, – с тобой в этой ущербности никто и рядом не стоит. – Тебя все равно не переплюну на этом поприще, милый, – он потянулся к лицу визави, чего тот, конечно, не ожидал, – с твоим говном вместо личика у тебя везде явный приоритет, – сдавил до боли, – подстать всему остальному, что не без усилий можно в тебе откапать. Дилюк хотел бы ответить, хотел до безумия. Рыкнуть, как обычно самому себе несвойственно, вцепиться в холодные тонкие пальцы этого чокнутого, сжать так, чтобы ему до боли свело эти самые пальцы, вывернуть до хруста каждой косточки, ударить в ответ. Но в том то и дело, что Кэйа делал, а Дилюк хотел бы. Не улавливая сопротивления и изъебистости со стороны брата, не считая его взгляда, естественно, пыл Альбериха начал потихоньку сходить на нет. Он, как будто для проверки, еще раз заглянул в глаза визави, встал как вкопанный, постоял так еще минуты три, и только после этого опустил руки.       Куда они приехали, знал, походу, один только Рагнвиндр. Ранним утром мороз бушевал поболе ночи, дня и вечера вместе взятыми, по крайней мере, ощущалось именно и только так. За колючим свитером Кэйа не стал возвращаться чисто из принципа и вовсе не из за того, что ткань эта впивалась в кожу словно иголками. Просто в противном случае открыть машину пришлось бы Дилюка, а ему, Альбериху, и так в общем то нормально. Просто такое сомнительное тепло ну ни разу не стоило затраченных на него усилий. Парковкой резкую остановку Рагнвирдра назвать было если и возможно, то с немалой натяжкой. Тачку бросил где то на отшибе у черта на куличиках, вокруг сосны да елки. А еще сугробы, кусты и проссаный снег, который помимо привычного отвращения пробуждал в замерзшем мозге логичное умозаключение, что раз на снег ссали, значит было кому. И, вероятно, кто то здесь, все таки, обитает. Правда исключать тот вариант, что любимый братик решил осуществить задуманное и расчленить бренное тело брюнета, было бы неразумно со стороны Кэйи. – Сколько на улице? – Я по твоему на термометр похож? – Альберих раздраженно фыркнул. Не ощущай он себя прямо сейчас куском льда, в процессе застывающим окончательно, наверняка Дилюку такие ничем не прикрытые огрызания с рук не сошли бы. Спустя минут десять холод перестал залезать под кожу и ластиться к косточкам. Морозный ветер больше не проносился былым вихрем мурашек по всему торсу, но в душе, кажись, успел поселиться и проваливать оттуда не собирался. Скоро лес начал постепенно редеть, а сквозь уже тонкие стволы деревьев начали прорезаться хоть какие то очертания цивилизации. Кто бы мог подумать, на самом деле, что от леса все то тройка-пятерка сотен метров и стоит не гниющая деревенька, а вполне себе претендующий на минимальные баллы требования Кэйи поселок. Ну, ожидания, если точнее. – Если здесь людям хватило разума построить дороги, – он наконец то вышел на более-менее расчищенную тропинку не без радостного вскрика, – какого, простите, хера, ты бросил свой металлолом в чаще лесной среди вечных снегов и сердитого мороза? – Чтобы тебе было холодно идти, – а сам Рагнвиндр только сильнее укутался в пальто. Пар костей не ломит, говорят, только вот резкая смена температуры на весьма длительный срок не влияет на пользу. Особенно, когда на улице многим ниже нуля, а ты на пять десятых в том, в чем мать родила. Поймав недоверчивый задорный взгляд брата, Дилюк разве что задумчиво начал буравить нечто белое и хрустящее под ногами, – не ври в том случае, когда точно уверен, что в твою правду поверят туже любой лжи. – Я мог бы вернуться за одеждой. – Но ты не стал. – Шансы были одинаковыми. – Шансы на то, что ты плюнешь с высокой колокольни на свою гордость и растопчешь уж больно раздутое эго, попросив меня открыть машину, чтобы взять то, из за чего тебе было бы комфортно? После того, как ты разбил мне нос и сорвался? – Ни на кого я не рвался. И не говори, что ты бы не открыл. А хотел бы. Не открыть и послать далеко глубоко и надолго Альбериха, не открывать специально, не беспокоиться о его самочувствии после всякого яда в его, Дилюка, сторону. Но почему то никогда не получалось. И Кэйа знал это, а потому, сволочь, пользовался исправно. Разумеется, в тех случаях, когда это не противоречило его кодексу блядства.