Давай навсегда

      Юля озирается по сторонам в поисках знакомой лохматой шевелюры, крепче сжимая в ладони ручку чемодана, в котором лежат наспех скиданные вещи. На улице по-теплому пригревает майское солнце, но девушка всё равно поплотнее кутается в лёгкую джинсовку, пряча в длинных рукавах запястья с ярко-лиловыми отпечатками чужих пальцев: за прошедшие после рокового скандала полтора месяца не изменилось ровным счётом ничего.       Яркие тёплые лучи играючи путаются в русых волосах, так и норовят попасть ей в глаза, заставляя прищуриваться, но, несмотря на это, они отчего-то всё равно кажутся Юле символом свободы от не менее ярких синяков всевозможных оттенков и трещин в рёбрах.       — Юль! — раздаётся за спиной, и, обернувшись на знакомый голос, девушка не может сдержать слёз при виде близкого человека. Паршута тянет за собой чемодан, неуверенно шагая навстречу ему, и вжимается в Марка всем телом, надеясь спрятаться от всех проблем в до боли родных объятиях, заставляющих сердце радостно ускорить свой ритм от нахлынувшей порции счастья.       — Я скучала, — чувствуя тепло рук, нежно поглаживащих по спине, шепчет она, вдыхая уже, казалось бы, забытый запах мужского парфюма. За эти три года, которые Юле кажутся вечностью, Марк совсем не изменился: всё тот же парфюм, тот же стиль в одежде, та же улыбка от уха до уха… Марк всё тот же — она, наоборот, изменилась до неузнаваемости. От той Юли из прошлой жизни, которая была ещё до этих отношений, казалось, не осталось и следа.       — Я тоже, Юлёк, очень, — Тишман не меняется и в привычке называть её именно так, и девушка улыбается, вспоминая «фабричные» времена, когда это производное своего имени она слышала от него каждый день и не по разу.

***

      — Проходи, — Марк гостеприимно распахивает перед ней входную дверь и заходит следом за Паршутой, ставя её чемодан на пол.       — Как давно я у тебя не была, — Юля скидывает с ног кеды, оставляет джинсовку на вешалке в прихожей, не позволяя другу помочь ей снять с себя вещь, и по памяти находит гостиную. Девушка вдруг с ужасом осознает: со всем происходящим в жизни она совершенно забыла, что такое мужское внимание и забота. — Почти три года, кажется, да? — она отрывается от изучения его квартиры, оборачиваясь на Тишмана и вглядываясь в пучину взгляда серо-голубых глаз, отчего-то сейчас напоминающих такое родное Чёрное море, где прошло всё её беззаботное детство и беспечная юность. Мужчина неловко пожимает плечами в ответ, не имея представления, что ответить.       — Главное, что сейчас ты здесь, — улыбается наконец он, наблюдая за тем, как на лице Юли расцветает, словно первый подснежник, лёгкая улыбка.       — Я так понимаю, ты очень хочешь услышать, что такого произошло, что я всё-таки решила сбежать от такой жизни? — Паршута разглядывает их общие фото, стоящие на полках в гостиной в аккуратных рамках пастельных цветов, обводя кончиками пальцев счастливые лица и спиной чувствуя пристальный взгляд мужчины на открытые участки кожи, выискивающий какие-либо повреждения. Юля инстинктивно, не задумываясь, натягивает сильнее рукава темно-синей водолазки с высоким горлом, прикрывая руки вплоть до середины ладоней. Сама не может дать себе ответ, зачем вообще оказался нужен этот жест, который был скорее эхом недавнего прошлого, чем желанием скрыть себя целиком от изучающего взгляда.       — Хочу, — Марк кивает, — но настаивать на рассказе не имею никакого права.       — Рассказать не смогу, — девушка мотает головой в попытке выкинуть из памяти яркие картинки, до сих пор стоящие перед глазами. — Но это скажет всё за меня, — собравшись в силами, чтобы вскрыть страшную правду, она закатывает рукава водолазки до локтей, являя на свет следы уже прошлых отношений, и предупреждающе добавляет, — это ещё не всё...       Юля отбрасывает стеснение, зная, что её ни в коем случае не осудят, понимая, что показать сейчас гораздо проще, чем рассказать, стягивает с себя водолазку, оставаясь в лёгком хлопковом топе кремового оттенка, и поворачивается к мужчине спиной, закрывая глаза и шумно вдыхая воздух. Тишман молча разглядывает ярко контрастирующие с цветом кожи синяки разной расцветки, один из которых, самый свежий, расползся чуть ли не на треть спины, подходит ближе, осторожно прикасаясь к Юлиному плечу, разворачивает её к себе и аккуратно, боюсь навредить, прижимает к груди, даря ощущение защищённости. Паршута не сдерживается, давая волю слезам, а после и истерике — какая это по счёту за последнее время, она и сама сбилась. Не хочет совершенно, чтобы Марк видел её в таком состоянии, но поделать с собой ничего не может — эмоции берут верх.       — Ненавижу, сука, ненавижу! — Юля не просто кричит — она орет как не в себя, захлебываясь слезами и содрогаясь в рыданиях так, что, кажется, она вот-вот сломается пополам, словно тростинка. — Отпусти меня! — девушка бьёт Марка по груди, пытаясь вырваться из его цепких объятий, он, в свою очередь, продолжает крепко прижимать её к себе, несмотря на крики.       Закрадываются сомнения, правильно ли он поступает, удерживая её в объятиях, и не будет ли он этим поступком похож на Юлиного уже бывшего молодого человека, однако желание успокоить девушку, спрятать её от всего мира, показывая тем самым, что она не одна и что он защитит её в любом случае, сильнее в сотни тысяч раз.       Он уже давно читает Паршуту, словно открытую книгу, и этими попытками вырваться она лишь пытается показать, что с происходящим в её жизни прекрасно справится сама. Юля учитывает всё, кроме одного — с этого момента это больше не только её проблемы.       — Отпусти! — она не оставляет попыток скинуть с себя руки мужчины, нежно поглаживающие её в районе лопаток, до тех пор, пока её не посещает ощущение дежавю — кажется, что она сейчас точно так же, как и полтора месяца назад, полетит спиной в стену, и от этого страх на несколько секунд сковывает тело.       Паршута не оставляет попыток вырваться, пока до замыленного слезами сознания не доходит, что это бесполезно: Марк не выпустит её из объятий, пока она не успокоится. И только когда Юля перестает вырываться и рыдать, лишь иногда пошмыгивая носом, Тишман наконец чуть ослабляет хватку:       — Успокоилась? — на неё с беспокойством смотрят бездонные океаны, в которых сейчас хочется утонуть, не всплывая никогда. Паршута кивает, утыкаясь носом в его плечо. — Так, дорогая, давай-ка не прячься, — мужчина подхватывает её на руки, перенося драгоценную ношу на диван, усаживает её поудобнее полубоком к себе на колени, одевает на её плечи рубашку, без дела валяющуюся на спинке дивана, прижимая девушку к груди и утыкаясь подбородком в макушку, тем самым давая понять, что она в безопасности. Она сильный человек, но сильные люди зачастую намного беззащитнее слабых, поэтому им больше, чем кому-либо, нужно чувствовать себя нужными и защищёнными.       — Я так больше не могу, — шепчет она, прерывая затянувшуюся минут на десять полную тишину, лишь изредка нарушаемую её же всхлипами.       — И не надо, Юль, — Марк понимающе кивает, перебирая копну мягких волос. — Я тебя прошу, не стоит больше себя мучить и травить этими отношениями. Если тебе некуда идти, можешь жить у меня столько, сколько понадобится. Я буду рядом, правда, он тебя больше не тронет… Я всё для этого сделаю.       — Ма-а-арк, — тянет Юля, и он впервые с их встречи несколько часов назад видит, как её опустевшие за время жизни в Америке глаза наполняются надеждой, что этой невероятно длинной чёрной полосе приходит конец. — Спасибо тебе огромное, — всё ещё неверяще шепчет Паршута, обнимая его за шею и наконец-то чувствуя себя в безопасности.       — За что, солнце? Я ещё ничего не сделал, — он не видит в своих действиях ничего особенного, уверен, что на его месте так поступил бы каждый. Но Юля знает точно, что Марк далеко не каждый — он особенный. Словно не с этой планеты, не из этого века, мира — от макушки до кончиков пальцев на ногах совершенно отличающийся от семи миллиардов людей, живущих на Земле.       — Спасибо, что ты однажды появился в моей жизни и что ты всегда рядом, особенно, когда это действительно необходимо, — девушка в очередной раз шмыгает носом, вытирая слёзы с щёк. — Спасибо, что чувствуешь, когда мне нужен разговор по душам, а когда просто объятия и молчание. Спасибо, что ты есть.       — Прости меня, пожалуйста, — шепчет Марк, осторожно проводя кончиком носа по её щеке и вслепую находя очаровательную ямочку, однако брошенный в ответ взгляд заставляет пояснить свои слова, — что не уберёг от этой сволочи. Чувствовал, что от него не стоит ждать ничего хорошего, но...       — Ты себя что ли винишь? — глаза Юли в ту же секунду расширяются до невозможности, — ты с ума сошёл, скажи мне? В чем твоя вина?       Тишман молча пожимает плечами, не вдаваясь в подробности, и вопрос так и остаётся без ответа.