Happy death day

      Год пролетел незаметно для Джисока, правда он уже потерял счет времени и не мог понять, сколько времени еще осталось взаперти. Джисок чувствовал себя изолированным, хоть он и находился в этой тюрьме уже год, ко многим вещам он привыкнуть все еще не мог. Например, он не мог смириться с тем, что у него не было выбора, как за пределами тюрьмы, он не мог уединиться нигде, он никак не привык оказаться тем, кого домогались даже ночью, но Ким всегда напоминал, кому еще принадлежал Джисок, как бы странно это не звучало. Ким — единственная защита от тюремных упырей, тонкая стена между ними и Джисоком, названного Белоснежкой. Ким даже не приставал к Джисоку, он был довольно вежлив по отношению к нему и не приставал к нему, хотя и говорил, что в скором времени ему придется отдаться ему, но Ким не говорил, как скоро это произойдет, поэтому Джисок расслабился и не придавал значения его словам.       Заключенные должны были работать в прачечной по очереди, и Джисок крайне не любил это занятие, чувствуя себя униженным в процессе приемки грязной одежды потных мужчин, кидавших свое белье ему в лицо. Джисок работал в прачечной раз в три месяца с заключенными из других блоков, обычно они просто нагружали стиральные машинки вещами и ждали, пока все постирается и вешали сушиться. Джисок принял постельное белье и одежду заключенных, не прекращая нагружать ими стиральные машины. Вместе с ним стоял еще один заключенный, который то и дело поворачивал голову в сторону Джисока, и тому становилось не по себе от столь пристального взгляда. Хоть все здесь были несовершеннолетними, но многие выглядели намного старше своего возраста. Джисок старался делать вид, что не замечал взглядов неприятного типа, от которого пахло потом и чем-то неприятным, но он не мог игнорировать этого. Внезапно чья-то потная рука забралась под рубаху Джисока, и тот охнул, ощущая резкий неприятный запах от чужого тела. Парень обернулся и заморгал, увидев толстого татуированного заключенного, улыбавшегося во все свои тридцать своих и два золотых зуба спереди. От его рта и желтых зубов разило чем-то протухшим, что Джисок еле подавил рвотный рефлекс от этого изобилия вони. Тот прижал Квака к своему вспотевшему толстому телу и стал потираться своим пахом между ягодиц Джисока, продолжая лапать его, но Джисок оттолкнул от себя обидчика и влепил пощечину, но тот недовольно фыркнул и все своим весом повалил парня на пол и навис над ним, заводя руки над головой и прижимая их к грязному полу прачечной. — Иди на хуй, ублюдок, — огрызнулся Джисок, стараясь вырваться из-под парня, но тот был сильнее. Сопротивления молодого человека только смешили мужчины, который просто не мог даже дать отпора, хотя и пытался его всеми силами оттолкнуть, но тонкие руки Джисока проваливались в жиру заключенного, и он не мог ничего сделать. Тот схватил Джисока за кисти обеих рук и занес его руки над головой, прижав его к полу. Заключенный начал стягивать с бедер парня штаны вместе с боксерами, и Джисок старательно вырывался из-под него, крича и зовя хоть кого-нибудь. — Не сопротивляйся, а то больно будет, — посмеялся заключенный, показывая прогнившие зубы, — а кожа-то мягкая, — протянул он, ведя по плоскому животу потными ладонями.       Джисок плакал, понимая, что не сможет вырваться из-под этой туши, и когда он начал стягивать с себя штаны, Джисок готов был умереть от омерзения при виде его покрасневшего от воспалений члена, окруженного вековой черной растительностью, и его чуть не вырвало прямо на месте. Тот приказал открыть рот, и Джисок отвернулся, тот взбесился и прописал по лицу, затем все же схватил его за лицо и начал подносить к своему вонючему члену, и Джисок молился в этот момент просто умереть. В следующее мгновение заключенный оказался на полу, а на его пухлом и покрасневшем лице красовался знакомый ботинок. — Йа, у тебя че совсем с памятью туго что ли? Совсем берега попутал или тебе говно в голову ударило? Я же ясно тебе сказал, чтобы ты держал свой грязный хуй подальше от моей шлюхи, — Ким надавливал на лицо ублюдка, — если кто-то еще посмеет дыхнуть в сторону моей подстилки, то я лично заставлю жопой землю рыть, так и передай ушлепкам своим тугоухим, а если посмеешь еще раз притронуться к нему, то я оторву тебе хуй при своих же и пришью тебе на лоб грязными нитками из-под СПИДозной задницы, понял меня? — тот кивнул и что-то сказал, Ким плюнул ему в лицо и пнул в живот с презрением в глазах.       Ким увидел лежавшего на грязном полу Джисока и подбежал к нему. Парень помог встать Кваку и отряхнул его. Тот, шмыгая носом еле поднялся на дрожащих ногах и прижался к Киму, выдавливая из него удивленные восклики, но не стал его отталкивать от себя. Ким осторожно провел рукой по черным волосам Джисока, чувствуя всем телом, как тот дрожал. Он понимал его, и ему, возможно, даже было жаль его. Ким порой даже удивлялся, как такой хрупкий и совсем неподготовленный ни к чему человека, как Квак Джисок, мог сидеть за убийство здесь. Он совсем не был похож на того, кто мог кого-то убить, он не был похож на убийцу. Ким не хотел, чтобы Джисок познавал все горести тюрьмы, к тому же, это могло его сломать окончательно. Ким помог Джисоку доделать работу, и заключенные вернулись в камеру. Джисок был благодарен Киму за помощь, и не однократно выражал благодарность по пути в камеру, но тот отмахивался, продолжая делать намеки, но он не говорил прямо, чего он хотел, да и сам Ким не хотел заставлять Джисока. — Ты ведь все еще помнишь, Белоснежка? — шершавая рука Кима скользнула на талию Джисока и сжала, тот охнул и опустил голову, краснея от такой близости к его губам горячего дыхания сокамерника. Джисок кивнул, чувствуя, как по его телу прошелся холодок. Все же Ким делал это не бескорыстно, но Джисок все равно хотел верить в то, что Ким в скором времени забудет про свои намерения, по крайне мере, у него была призрачная надежда. Джисок не хотел делать это с кем-то другим, а Ким был более-менее нормальным из остальных, к тому же, он был хорошим человеком.       Джисок старался не отходить от Кима, а тот напоминал заключенным о том, что он принадлежал ему. Во время прогулок и обеда Джисок ловил на себе взгляды, но он привык за время нахождения в тюрьме. Помимо работы и каких-то поручений в тюрьме, было нечего делать, и Джисок все свободное время писал письма, которые потом отправлял. Раз в неделю здесь можно было звонить домой, но всего на десять минут, и Джисок с дрожью в сердце ожидал своей очереди. Множество вопросов крутилось в его голове и столько же опасений. Ему было чудовищно страшно звонить домой и слышать родительские голоса, от которых он мог бы расплакаться, но тем временем, ему хотелось услышать их голоса. Джисок словно к электрическому стулу приблизился к единственному телефону и начал набирать номер, который помнил наизусть, и хоть бы трубку не взяли, но по ту сторону послышался ласковый голос матери, за которым он скучал. Джисок с охрипшим от накопившихся слез сказал, что это он, и мама, обрадовавшись, позвала отца. Слыша голоса родителей, Джисок не мог не сказать ни слова, он лишь мычал и кивал, говоря, что немного простыл, и мама попросила его позаботиться о себе. Та поделилась, что они с отцом собираются на пикник, и Джисок корил себя еще больше, ему тоже хотелось оказаться с родителями и поехать с ними на пикник в парк, где папа покупал им хот-доги, и они могли сидеть и разговаривать часами. Джисок не мог контролировать слезы, и они покатились вниз, но парень не хотел выдавать того, что он плакал. Те сказали, что любят своего сына, и Джисок, положив трубку, чувствовал себя еще хуже, он ощущал себя виноватым. Ему было сложно что-либо говорить. Парень вернулся в камеру, еле держа слезы, он, проигнорировав все косые взгляды, пробежал к своей койке и лег лицом в подушку, тихо плача в сырую ткань. Ему было жаль, что он не оправдал их ожиданий, ему хотелось, чтобы его родители забыли о нем и завели еще одного ребенка, который бы точно оправдал все вложенные в него средства и ожидания. Джисок чувствовал себя отвратительно. Все, чего он хотел, это лишь счастья для своих родителей.