Сны

      Комната.              Огромная комната с высокими потолками и большими ромбовидными окнами. Светлая, просторная, уютно освещенная огнем в камине и праздничными огнями на ёлке.       Ёлка.       Высокая, белоснежная, словно покрытая инеем до каждой, самой маленькой иголочки, богато украшенная изящными серебряными и хрустальными безделушками, переливающимися в огнях свечей. Под ёлкой – гора нарядных, перевязанных бантами и лентами, свертков.       Рождество.       Утро.              Утро в той же комнате, и косые лучи низкого зимнего солнца пробиваются в стрельчатые окна, ложась золотистыми пятнами на светлый паркетный пол и запутываясь в серебристых ветвях праздничного дерева. Огонь в камине давно погас, и только зачарованные свечи все так же поблескивают в пушистых еловых ветвях.       День.       Солнце ушло из этой комнаты, и теперь она ярко освещена большой хрустальной люстрой, а в камине вновь пляшет огонь. Теперь здесь появились следы чьего-то присутствия: идеально подобранные в тон декоративные подушки на софе лежат в легком беспорядке, стулья вокруг небольшого столика расставлены не так симметрично, на полу валяется что-то небольшое и яркое, но никак не получается разглядеть, что именно…       Утро.       День.       Вечер.       Не имеет значения.       Каждый раз все заканчивается одинаково.       Она знает, что будет дальше.       Распахиваются белые двери, и в них бегом влетает мальчик. У него светлые, почти белые волосы, острое личико и серые глаза. Он одет всегда по-разному: утром – в пижаму с какими-то яркими зверушками, днем – в светлую рубашечку и серые брючки, вечером – в не по-детски элегантный костюмчик с галстуком-бабочкой, словно уменьшенную копию взрослого.       Но каждый раз повторяется одно и то же.       Радостный детский вопль: - Папа!..       Красный луч.       Легкое детское тельце, отброшенное заклинанием к стене.       Белая мраморная колонна с фарфоровой вазой на ней, которая медленно, но неотвратимо заваливается набок, задетая им, и обрушивается сверху.       Кровь, много крови.       И серые, как осеннее небо, глаза, смотрящие в пустоту остановившимся навечно взглядом.

***

      Девушка с растрепанными каштановыми волосами резко села в постели.       Опять этот сон.       Снова.       Она привычно щёлкнула выключателем настольной лампы, взглянула на часы и не удержалась от тихого протяжного стона.       Половина пятого утра. И поспать сегодня больше не удастся – никогда не удаётся после этих снов.       Впервые этот светловолосый мальчик приснился ей несколько месяцев назад. Тогда она проснулась с криком на губах и вся в поту, руки тряслись так, что стакан с водой беспрерывно стучал стеклом о зубы. Несколько дней она не могла нормально уснуть, потому что стоило ей закрыть глаза, как перед ней всплывало это острое, бледное, залитое алой кровью мертвое детское лицо. Это был худший её кошмар: ни Беллатрикс, пытающая её снова и снова в её снах, ни мертвые друзья и знакомые, погибшие на войне и являвшиеся к ней, задавая бессчетные и бессмысленные “почему?..“, ни адское пламя, пожирающее её саму в Выручай-комнате – ничто из этого не было так мучительно, как лицо мертвого маленького ребенка.       Тогда несколько флаконов зелья сна без сновидений вернули ей спокойные ночи. Если бы не категорические запреты колдомедиков на регулярное употребление, Гермиона продолжала бы принимать его и дальше, потому что закрывать глаза вечером, зная, что ночью она может вновь увидеть его, было страшно. Но, несмотря на тревогу, первая ночь без зелья прошла спокойно. А за ней еще одна, и еще, и еще. Девушка успокоилась и решила, что это были просто игры разума, сбой психики, еще не отошедшей от ужасов войны, когда её рождественский кошмар вернулся.       А потом снова.              И снова.       Сны приходили все чаще и чаще, а зелья помогали все меньше и меньше, и, в конце концов, как ей и говорили, перестали действовать совсем, оставив девушку наедине с её кошмаром.       В этих снах менялось время суток, одежда мальчика, какие-то незначительные детали обстановки, но неизменными оставались две вещи. Первая – светловолосый сероглазый мальчик всегда умирал. И вторая – она ничего не могла изменить. Как ни старалась, какие бы техники ни использовала, Гермиона никак не могла повлиять на свой сон, и ей оставалось раз за разом смотреть на происходящее со стороны.       Красный луч.       Стена.       Колонна.       Смерть.       Гермиона вылезла из постели, завернулась в теплый не по сезону халат и прошлепала босыми ногами на кухню. До начала рабочего дня оставалось еще больше четырех часов, и тех пяти, которые она успела проспать, было явно недостаточно. Она чувствовала себя уставшей и разбитой гораздо в большей степени, чем вечером перед тем, как отправиться в постель. Тело то и дело пробивала мелкая дрожь, её слегка морозило, несмотря на довольно жаркую даже для летнего Лондона погоду, и ощутимо тошнило. Еще несколько месяцев назад подобные эффекты выбивали её из колеи на несколько дней подряд, но постепенно Гермионе удалось приспособиться. Выработать алгоритм. Почти привыкнуть.       Толстый махровый халат, который был велик ей на несколько размеров, позволял завернуться в него с ног до головы. Сейчас она выпьет чашку крепкого кофе со сливками и сухариком, чтобы окончательно проснуться и унять тошноту. Затем примет обжигающе горячий душ, который наполнял всю небольшую ванную комнату густым белым паром. После душа – легкий завтрак и кофе. Много кофе.       Когда все это началось, и Гермиона еще пыталась как-то бороться, кофе ей категорически не рекомендовали, равно как алкоголь и другие напитки, которые стимулировали нервную систему. Её врач утверждал, что от этого будет только хуже, кошмары станут ярче и приходить будут чаще.       Вранье.       Полный отказ от стимуляторов, мятный, ромашковый и еще черт знает какие травяные чаи, умиротворяющий бальзам и успокоительные зелья, даже двухнедельный отпуск, взятый ради того, чтобы сбросить стресс и привести нервную систему в порядок – не помогало ничего. Этот сон преследовал её все чаще, а что касается яркости… ярче было уже просто некуда. Гермиона уже знала эту проклятую комнату во всех деталях. Свертков под ёлкой было ровно двадцать три, её украшали пятьдесят восемь свечей – по крайней мере, со стороны, видимой Гермионе, на софе лежало пять декоративных подушек… Она пыталась сосредоточиться на деталях, судорожно цепляясь за бессмысленные подсчеты, чтобы не видеть. Не смотреть. На стену. На колонну. На него…       Но все было тщетно. Там, во сне, как будто невидимый режиссер направлял её, отдавая беззвучные команды оператору её глаз. Сколько бы она ни пересчитывала свечи и ни рассматривала лепнину на камине, в какой-то момент её взгляд сам собой обращался в нужную сторону.       Разворот.       Дверь.       Замедленные, как будто под водой, движения.       Полет. Долгий, мучительно долгий.       Фокус на колонну. Крупный план.       Нельзя отвернуться. Нельзя закрыть глаза. Невозможно проснуться. Только наблюдать раз за разом, зная, каким будет финал.       Кофе на самом деле помогал. Помогал пережить долгие от недосыпа дни после, взять себя в руки и сосредоточиться на текущих задачах.       Алкоголь тоже помогал. Бокал вина перед сном позволял хоть немного расслабиться и притушить тревогу и страх перед тем, что сегодня она опять увидит его.       А еще помогали сигареты. Банальные маггловские сигареты. Гермиона когда-то гордилась тем, что выдержала напряжение предвоенных лет, прошла войну и смогла справиться с её последствиями, не сорвавшись в зависимости. Она не глушила боль алкоголем, не спасалась от одиночества в череде чужих объятий, не пыталась ощутить вкус жизни в острых ощущениях. Она смогла. Она справилась. Закончила учебу, получила работу, вышла замуж за любимого парня и делала успешную карьеру. В страшный период, когда похороны следовали одни за другими – она держалась. Когда одиночество и призраки мертвых преследовали её, вернувшуюся в Хогвартс без друзей - она справилась. И даже в тот момент, когда Рон разбил вдребезги её сердце и мечты о будущем, вынудив её положить конец их, будем честными, не самому удачному браку – даже тогда она не сломалась.       Но не теперь.       Не теперь, когда даже далекие слабые отголоски детских голосов заставляли её руки трястись, а на обратной стороне век вспыхивало застывшее острое личико. Она судорожно всматривалась в лица всех детей, встречавшихся на её пути в городе и Косом переулке. Она вздрагивала всем телом, когда поблизости кто-то звонко звал папу. Она перестала приходить в гости домой к друзьям, которые успели обзавестись детьми, хотя среди них не было ни одного светловолосого малыша. Все чаще ее рука тянулась к темно-синей картонной пачке с тонкими коричневыми палочками с черным фильтром и серебристым ободком, и только две-три глубокие затяжки сизым терпким дымом с легким фруктовым привкусом притупляли тремор где-то внутри.       До Рождества оставалось еще несколько месяцев, но Гермиона была уверена, что к тому времени просто сойдет с ума.       Сначала она пыталась справиться сама. После второго раза она выдернула среди ночи Гарри и рыдала до утра в его родное крепкое плечо. Когда сны стали возвращаться регулярно, и она перестала спать, чтобы не видеть их, Гарри уговорил её обратиться к врачу. Тот списал все на посттравматический стресс после войны и выписал кучу успокоительных зелий и отпуск. Когда это не помогло, она стала делать вид, что все в порядке.       И это ей почти удавалось.       Сегодня Гермиона Грейнджер прибыла на работу рано. Непозволительно рано – до начала официального рабочего дня оставалось еще больше двух часов. Из всей череды каминов в Атриуме был зажжен только один, и, за исключением дежурного аврора, здание было абсолютно пустым. Стук её каблуков по мрамору пола гулким эхом раздавался вокруг, и в памяти невольно всплывал их давний визит в Министерство поздним вечером, когда здесь было так же пустынно и тихо.       На столе, несмотря на ранний час, её уже ждала целая стопка папок, отчетов и документов. Гермиона работала руководителем подразделения аналитики в Отделе магического правопорядка. Со всех точек зрения это была прекрасная, идеально подходящая ей должность: она делала то, что умела лучше всего – думать, анализировать и составлять планы, очень часто работала вместе с Гарри, но без опасности для жизни и здоровья, как в былые годы, а кроме того, эта позиция открывала ей прямую дорогу к должности начальника Отдела магического правопорядка, а оттуда – к креслу министра.       По всем этим причинам Гермиона никогда не жалела времени на работу, задерживаясь сверхурочно, не беря отпусков и больничных и без возражений работая по выходным и праздникам. Поэтому никто не удивился, когда к её постоянным задержкам на работе добавилось еще и раннее начало дня. Поговаривали, что еще до конца года Грейнджер станет заместителем начальника Отдела магического правопорядка, и все заранее пребывали в ужасе от вероятности того, что она будет предъявлять к другим те же требования, что и к себе.       Бросив сумку на тумбочку позади стола, Гермиона включила кофеварку и, пока нагревалась вода, придирчиво оглядела запасы в напольном шкафчике. Помимо молока, сливок и разных сиропов, отлично сочетающихся с крепким кофе, она с некоторых пор поддерживала стабильный запас алкоголя – от сладкого сливочного ликера до выдержанного маггловского коньяка и огневиски. По официальной версии, все это было добавками к кофе, позволяющими получить большее разнообразие вкусовых оттенков. На самом деле – лишь способом привести себя в более-менее стабильное состояние в такие утра, как это.       Сделав себе большую чашку кофе с коньяком и капелькой шоколадного сиропа, девушка вынула из выдвижного ящика пепельницу и удобно устроилась за столом, пытаясь полностью погрузиться в работу.       Работа, требующая внимания и сосредоточенности, стимуляторы и немного токсичных веществ – все это помогало отвлечься и забыться хотя бы на несколько часов. Время летело незаметно, и Гермиона напрочь забыла об окружающем мире, прерываясь только на то, чтобы приготовить себе очередной напиток или очистить воздух в кабинете заклинанием. Поэтому когда резко, без стука распахнулась дверь, она едва не подпрыгнула на стуле от неожиданности и инстинктивно выхватила палочку. - Эй, полегче! - воскликнул Гарри, выставляя руки ладонями вперед. Постоянная бдительность по заветам Грюма – это, конечно, прекрасно, но получить проклятие в лоб с утра пораньше как-то не хотелось. - Прости, Гарри, - смущенно улыбнулась Гермиона, убирая палочку. - Хотя вообще-то ты мог бы постучать. - Наверное, - беспечно пожал плечами друг, мельком оглядывая помещение. - И давно ты пришла? - Ну, - Гермиона сделала вид, что задумалась. - Может, час назад или около того. - Не спалось? - Гарри буквально сверлил её своими зелеными глазами, и под этим взглядом ей хотелось съежиться до размеров нюхлера, а лучше и вовсе исчезнуть. Он был единственным, кто знал о её проблеме, но даже он не догадывался, насколько все плохо на самом деле. - Просто рано проснулась, - отмахнулась Гермиона, изобразив на лице некое подобие улыбки. - Кофе будешь? - Да, но потом. Вообще-то я зашел за тобой по дороге на совещание, про которое ты, кажется, забыла, - понимающе усмехнулся Гарри. - И хотел предложить вместе позавтракать после него, потому что Альбус закатил с утра феерический скандал, и мне пришлось бежать из собственного дома, чтобы успеть на работу. - Да, конечно, - Гермиона быстро подхватила бумаги со стола и быстрым шагом направилась к двери, явно не желая развивать и дальше детско-семейную тему.       Совещание прошло быстро и довольно скучно.       Послевоенное время определенно не было безоблачным, еще многие месяцы магическую Британию трясло и лихорадило, однако постепенно дела наладились. Бруствер в роли министра смог восстановить Министерство, а главное – доверие к нему, а обновленный и расширенный аврорат неплохо поработал над поимкой всех представляющих угрозу безопасности волшебников. Сейчас все чаще они были заняты делами о мошенничестве и нарушении правил, чем розыском опасных преступников и убийц, что всех более чем устраивало. Гермиона открыла и курировала целое направление по борьбе с экономическими преступлениями, до которых раньше никому не было никакого дела, а Гарри все чаще охотился на жуликов вроде Наземникуса Флетчера, а не на Пожирателей смерти.       Поскольку внеплановый ланч в первой половине дня не угрожал гибелью миров и массовым геноцидом, сразу по окончании совещания друзья отправились в небольшое кафе неподалеку от Министерства.       На работе ничего интересного не происходило, говорить с Гермионой о семье и детях, которые, по правде сказать, в последнее время занимали все его мысли, Гарри не смел, поэтому, сделав заказ, они оба с чистой совестью уткнулись каждый в свое: Гермиона – в очередную папку с отчетами, прихваченную ей с совещания, а Гарри – в утренний номер “Ежедневного Пророка”.       Заказанный ею кофе принесли чуть раньше, чем чай для Гарри, и, закрыв свою папку и отложив её в сторону, Гермиона вынужденно уставилась прямо в передовицу газеты.       Сердце пропустило удар, а потом застучало, как сумасшедшее.       Не в силах произнести ни слова, Гермиона буквально вырвала “Пророк” из рук друга, разгладила помятую бумагу ладошкой и впилась глазами в печатные строчки. - Гермиона, в чем дело? - возмутился было Гарри, но тут же замолчал, глядя, как по лицу подруги разливается лихорадочный румянец.       Не отрывая взгляда от статьи, девушка наощупь выудила из кармана сигарету и зажигалку. Даже не заметив этого, она глубоко затянулась и только после этого посмотрела на Гарри. Сигарета в её руках ощутимо дрожала. - Гарри, у Малфоя есть дети? - сиплым, сдавленным голосом спросила она.       Гарри растерялся. Личная жизнь докучливого слизеринца, признаться, была тем, что волновало его в последнюю очередь. Малфой был женат – это он помнил точно, потому что их свадьбы случились в один год, и пресса устроила настоящий дурдом, превратив эти два события в соревнование, чье же бракосочетание будет объявлено “Свадьбой года”. - Я не знаю, - нерешительно протянул он, - но вполне возможно. А что?       Гермиона развернула газету в его сторону и ткнула пальцем в угол колдографии, которая занимала почти всю первую страницу.       На колдо Малфой со скучающим выражением лица обнимал ослепительную красотку с голубыми глазами и гладкими каштановыми волосами. Передовица и весь следующий разворот были отданы репортажу с умопомрачительного благотоворительного приема в поместье Малфоев, посвященного очередному дню рождения молодого лорда.       Внимательно осмотрев колдографию и не заметив на ней ни малейших признаков каких бы то ни было детей, Гарри осмелился посмотреть на подругу. Гермиона побледнела, как смерть, руки её дрожали, а глаза сверкали нездоровым блеском. - Я не понял, - вынужден был признаться Гарри. - Ваза! - нервно выкрикнула Гермиона, снова показывая пальцем нужное место на колдо. - Посмотри! Ваза на колонне! Та самая ваза, Гарри!       Гарри прошиб холодный пот. Либо его подруга окончательно сошла с ума из-за своих кошмаров, либо… - Ты говорила, у мальчика были светлые волосы и серые глаза, так? - Да он вылитый Малфой в детстве, как я могла раньше не понять! Почти такой же, как хорек на первом курсе, только гораздо младше и волосы не зализаны!.. И ваза – это та самая ваза, Гарри, я клянусь тебе, я не сошла с ума!       Плечи Гермионы дрожали, и было понятно, что она находится на грани нервного срыва.       Видимо, она и сама это осознала, потому что стремительно выхватила из сумочки флакон с голубоватым зельем и залпом осушила его. Гарри молчал, давая подруге время успокоиться, а самому себе – хоть немного разобраться в ситуации.       Итак, ей несколько месяцев подряд снится сон, в котором по случайности погибает мальчик… предположительно сын Драко Малфоя. Это не может быть воспоминанием – предыдущее Рождество давно прошло, а о смерти наследника Малфоев трубили бы все газеты. Если он вообще существует, этот наследник. Тогда что это? Предвидение? Что-то вроде пророческого сна? Или на самом деле, как и говорил ему колдомедик, подсознание Гермионы таким образом преобразовало весь ужас пережитого в войне, воплотив все ее страхи в образе мертвого ребенка? Но тогда почему этот ребенок – Малфоя? Логично было бы спроецировать это на знакомых детей, детей её близких. А Малфой?.. Почему он?.. И есть ли у него вообще этот самый ребенок?.. - Давай попробуем для начала выяснить, есть ли у Малфоя ребенок, - осторожно предложил Гарри. - Если бы с ним что-то случилось, это никак не прошло бы мимо тебя. Сейчас мы перекусим, вернемся на работу и я запрошу всю информацию.       Гермиона молча кивнула. Она уже прикурила очередную сигарету и теперь сидела, в полной прострации глядя в пустоту перед собой.       Официантка принесла заказанные сэндвичи, к которым Гермиона так и не притронулась, и, в молчании закончив неудачный завтрак, друзья вернулись в аврорат.       До конца рабочего дня ничего полезного Гермионе сделать не удалось. Стопка с документами на её столе становилась все выше прямо пропорционально удельной доле коньяка в её чашке кофе. Она не пыталась напиться – нет-нет, просто это был единственный доступный ей способ хоть как-то контролировать мысли, в которых она бесконечно прокручивала свои сны снова и снова, вспоминая малейшие детали и находя все больше подтверждений своей догадке.       В “Пророке” не было колдографий в нужном ракурсе, но она была почти уверена, что в Малфой-мэноре на первом этаже ромбовидные окна. Ваза и белая колонна определённо были теми самыми. Камин, по её прикидкам, должен был располагаться как раз за спинами эффектной супружеской пары. Мебель на время приёма в гостиной, конечно, переставили, а люстра не попала в кадр, но все равно интуиция во весь голос кричала ей о том, что это та самая злосчастная комната.       Гермиона рассматривала через увеличительное стекло интерьер на колдографии снова и снова, но все чаще лупа в её руках замирала над лицом школьного врага. Как она могла не замечать явного сходства? Самое очевидное – волосы удивительного даже для волшебного мира оттенка, почти белоснежные. Их обладателя в Хогвартсе было видно за милю, как она могла быть такой тупой?! И помимо волос - та же линия челюсти и высоких скул, хоть у мальчика в её снах она еще была сглажена по-детски пухлыми щечками, тот же безупречный нос – Гермиона хмыкнула про себя, вспомнив свою попытку подпортить этот аристократический профиль. Глаза… такие же серые, но разрез чуть мягче, шире – очевидно, от матери, так же, как и губы – у Драко сухие и тонкие, а у малыша – такие же пухлые, как у женщины, которую он обнимает на колдо, верхняя чуть полнее нижней.       Гермиона так увлеклась рассматриванием блондина, что совершенно потеряла счет времени. Поэтому для неё стало полной неожиданностью, когда газетную страницу закрыла колдография.       Светлые волосы.       Серые глаза.       Острое личико.       Тот самый мальчик.       Живой. - Это он… - ошеломленно прохрипела Гермиона. - Гарри, он?.. - Жив, - выдохнул парень, устало плюхнувшись в кресло для посетителей. - С ног сбился, пока раздобыл колдографию через десятые руки у внештатного колдографа “Пророка”. Малфои, оказывается, берегут наследника от лишнего внимания прессы. - Так он?.. - Скорпиус Гиперион Малфой, сын Астории и Драко Малфоев, - подтвердил друг. - Весной ему исполнилось пять лет.       Гермиона дрожащими руками взяла в руки снимок.       Этот мальчик существует на самом деле. Он живет в Малфой-мэноре, бывает в комнате с той самой роковой колонной. А значит, она не сумасшедшая. И ее кошмар может оказаться реальностью. Этот сероглазый малыш может погибнуть по ужасной случайности через несколько месяцев. Этого нельзя допустить!.. - Гарри, это все… - сбивчиво начала она, но друг не дал ей продолжить. - Это все может оказаться правдой, я понимаю. И верю тебе, Гермиона. Но мы этого не допустим. Кем бы ни был его отец, ребенок не должен пострадать. - Спасибо, Гарри, - благодарно улыбнулась девушка и крепко сжала руку друга в своей.       Они этого не допустят.