Заблудшая душа

Их первый серьёзный разговор состоялся только спустя неделю после встречи, потому что и Игорь, и Сергей занятые люди с большим количеством дел и обязанностей, которые в этот раз отложить никак не получалось. За эти семь дней передышки Гром успел поймать сбежавшего подозреваемого и как следует наслушаться от всех вопросов о родственной душе. Кто? Где? При каких обстоятельствах? Сколько лет? Как зовут? Казалось, коллеги просто не могли спокойно пережить новость о том, что у него теперь кто-то есть. Больше всех, конечно, были рады Фёдор Иванович с тёть Леной, которые просто фонтанировали какой-то бешеной энергией, топя в своём ажиотаже и не привыкшего к такому Игоря. И ведь не объяснишь всем, что Гром видел родную душу всего один раз, и то Серёжа тогда долго не мог выдавить из себя ничего членораздельного, а только лишь мямлил, постоянно всхлипывая и проглатывая слова. Кое-как Игорю удалось успокоить Разумовского, впихнув ему один из носовых платков, которые тётя Лена регулярно раскладывала по карманам громовской куртки. Потом проводил Сергея до башни, вложил в подрагивающие пальцы визитку, неловко попрощался и ушёл. Только дома до Игоря дошло, что он дал напечатанный на бумажке номер слепому человеку. Гром прислонился лбом к входной двери, думая над тем, стоит ли раскошелиться и вызвать такси или всё же проделать обратный путь на общественном транспорте. Телефон в кармане завибрировал, и он впервые искренне надеялся, что это не с работы. — Слушаю. — Игорь? Это Сергей. Разумовский. — Да я уж догадался, — Гром тяжело выдохнул, а на той стороне трубки повисла тишина. — Ты что-то хотел? — Ммм, я… я бы хотел встретиться. У меня сейчас достаточно плотный график. Может, через неделю? — снова недолгое молчание. — Е-если ты не против, конечно. — Не против. — Т-тогда приходи в башню. Не хотелось бы, чтобы рядом был кто-то посторонний. — Ага, — трубку Гром бросил моментально.

***

Разумовский в это же время, благодаря замкнутому образу жизни, избежал ненужных расспросов, хотя это было лишь вопросом времени, так как рано или поздно ему всё равно придётся показаться на людях, и в сети тут же появятся сотни фотографий и заголовков о том, что создатель соцсети Vmeste теперь полностью слеп после встречи с родственной душой. Наверняка, жёлтые газетёнки будут мусолить эту тему так долго, как только смогут, вытягивая из неё раз за разом что-то новое, переиначивая слова и факты. Всю неделю Сергей сидел в башне, переписывая защиту, общаясь по аудиосвязи с партнёрами и инвесторами, заканчивал долгожданное обновление. Думать о родной душе ему было практически некогда, но, когда Разумовский всё же уговаривал себя прилечь хоть на пару часов, он в эти мимолётные несколько минут между бодрствованием и сном отдавал все мысли одному лишь Грому.

***

Как только створки лифта открылись, на встречу Игорю тут же вышел Серёжа. — Здравствуй, Игорь, — имя он сказал на выдохе, как-то приглушенно и, как показалось самому Грому, неуверенно. — Ну, привет, — Игорь осматривал Разумовского с ног до головы: отметил пальцы, дёргающие за шнурок худи, заметил взгляд слепых глаз, устремлённый, вроде бы, прямо на него, но всё же косящий вправо, может, на сантиметра два-три. — П-проходи. Чувствуй себя как дома, — Сергей неопределённо махнул куда-то за спину и, развернувшись, без проблем прошёл вглубь помещения и сел на диван. Гром непонятно кому кивнул и тоже, дойдя до середины комнаты, сел, резко откинувшись назад: не ожидал, что диван окажется настолько мягким. Да уж, домом тут и не пахло. По крайней мере для Игоря с его квартиркой, в которой вечно сыпалась штукатурка, ванна стояла на кухне, а в туалете вообще не было двери. Никто не знал, что сказать, от чего неуютное молчание затягивалось. — Газировки? Или, может, ты голоден? — Сергей, мне позвонить в службу доставки? — Блядь! — Гром вздрогнул, когда в комнате неожиданно раздался женский голос. — Н-нет, Марго. Пока что не нужно, — брови Серёжи взлетели, а глаза широко раскрылись. — Прости. Это… это Марго. Она искусственный интеллект. Я сделал её какое-то время н-назад, как будущего помощника для соцсети, ну и пока что она не совсем закончена. Да, в общем, прости. — Не думал, что меня когда-нибудь застанет врасплох робот, — Игорь почесал щёку, бросил неясный взгляд на родственную душу и вздохнул, снова оставляя помещение в тишине, но в этот раз ненадолго. — И как ты теперь? — Гром кивнул, указывая на лицо Сергея, и тут же одёрнул себя. — Ну, с глазами. — Не стоит волноваться об этом. Я действительно все эти годы надеялся на то, что вот это выпадет именно мне. Я знаю шрифт Брайля, выучил его ещё подростком. Хотя, теперь в этом даже особой необходимости нет. Я редко выхожу из дома, но всё равно неплохо ориентируюсь в пространстве. У меня есть программы, у меня есть Марго, — Серёжа нащупал руку Игоря, мягко сжал её меж своих и каким-то чудом посмотрел ему прямо в глаза, — у меня есть ты. И в голосе Разумовского было столько любви, что Игорю стало стыдно за то, что он когда-то не хотел Серёжу, за то, что когда-то не хотел видеть родную душу. Думал о себе, о работе этой дурацкой, которая, безусловно, была его отдушиной, но не дала толком ничего, кроме сбитого режима, ран, разочарования в людях. А Серёжа хотел его. Очень сильно. Но любил всё же сильнее, от того и не искал. Боялся сделать больно. Игорь для Серёжи уже родной, а самому Грому только предстояло к этому привыкнуть, почувствовать, каково это, когда ты чей-то.

***

Постепенно они влились в жизни друг друга. Чаще начали проводить время вместе, появляться на людях. Как Сергей и думал, после того, как он впервые вытащил Грома на открытие очередного ресторана какого-то богатея, СМИ тут же посходили с ума, преследуя их с камерами и тыча микрофонами прямо в лицо. Серёже не нужно видеть, чтобы знать, что Игорь был прекрасен в новеньком костюме и туфлях, но, очевидно, чувствовал себя неловко и всё пытался поправить невидимый галстук, от которого сам же и отказался. Вечер прошёл не так уж и плохо: они двигались от одного гостя к другому, иногда подцепляя с подносов официантов закуски, которые никому из них не пришлись по вкусу. Игорь придерживал Сергея под локоть, отмалчиваясь во время разговоров об их отношениях, которые норовил обсудить каждый встречавшийся им человек. В эти моменты Игорь чувствовал себя как никогда виноватым. Он смотрел на Серёжу, который такой неловкий, такой солнечный, такой для него, а не для себя. И, как выяснилось, всю жизнь так. Если дрался, то за родную душу, а за него это делал Олег. Если работал, то на удалёнке, чтоб ни в коем случае не навредить. Если и принял судьбу, то с благодарностью и облегчением. И Игорю действительно так стыдно за то, в чем он убеждал себя изо дня в день: родственная душа не нужна ему, и он ей не нужен тоже. Кому вообще захочется быть слепым? Тут с одним-то глазом проблем выше крыши, а, ослепнув полностью… Что вообще тогда делать? Как жить? Как работать? Грому всегда казалось, что с потерей зрения его жизнь просто остановится. Он замкнётся в себе, не примет ничьей помощи, даже от данного ему судьбой человека. Ни от кого. Без всяких исключений. Он не хотел быть уязвимым: ещё со школы знал, что таких бьют, а если те не бьют в ответ, то им добавляют уже сильнее. Спасал таких пару раз за гаражами: жалко было. Но к себе Игорь жалости не хотел.

***

Когда они съехались, стало как-то проще и сложнее одновременно. Хотя, для Серёжи ничего особо не изменилось, но Игорю стало спокойнее. Или ему так только казалось. Гром знал, что Разумовский способен справляться со всем самостоятельно, но всё равно с какой-то тревогой наблюдал за ним на кухне в окружении посуды, вилок, ножей. Игорь следил, чтобы на полу никогда не валялись вещи, ну и пусть они перекочевали с него на стулья и диван, главное, чтобы Серёжа не споткнулся. Во время прогулок держал Сергея за локоть, отводя от веток и монотонным голосом предупреждая о поребриках. Когда Разумовский впервые уломал его сходить на крыши, Гром думал, что поседеет. А Серёже ничего, ему нормально. У него всё еще куча технологий, много лет подготовки к возможной слепоте и Игорь под боком. Он в безопасности. И, несмотря на всю эту идиллию, царившую в их доме, Гром не мог перестать думать о том, как ужасны его глаза, как ужасен он сам. А Серёжа только дров подкидывал в его костёр самобичевания: ему нравилось вечерами гнездиться с Игорем на диване среди вороха пледов, прижимать его голову к груди, перебирая волосы, оглаживать веки, нос, губы, заглядывая в лицо напротив, и говорить, говорить, говорить: — Каждый день я смотрел в зеркало и надеялся, что это твои глаза так прекрасны. Грозовая туча, хмурое небо, морская волна, бьющаяся о скалы. Мечтал, как смогу взглянуть в них, пусть лишь на несколько секунд, цепляясь угасающим взором за твою радужку. Молния дважды в одно место не бьёт. Это верно. Да только гром слушать это не мешает. Мой гром. Мой дождь. Мой свет сквозь тучи. А Игорь не видел в этих серых бубликах ничего красивого. Это не должны быть его глаза. Не заслужил. И душа его некрасива. Как только Серёжа её в себе носил? Противно же должно быть. А он вон, чуть ли не оды ему слагает. Умный такой, красивый с этим рыжим всполохом заката на голове, кажется, руку протянешь и обожжешься. Игорь, конечно, тоже умный, но не как Серёжа. Тот особенный. У него и этот, как его, Боттичелли на стене, и статуи по всему кабинету, он любит оперу и мюзиклы, в свободное время слушает классику, а уж то, как он с техникой обращается… Игорь чувствовал себя глупым. Родная душа ему не нужна. Хах, да это он Серёже не должен быть нужен. Он же Игорь. Просто Игорь.

***

Они впервые поругались, потому что Гром уже не выдерживал: ни себя, ни свои мысли, ни Серёжу с его нежностью и лаской в каждом слове, в каждом жесте, которые Игорь не заслужил. Он сорвался и кричал, кричал, кричал, признаваясь и в своих страхах, и в своей неуверенности, и в том, что знать вообще Сергея никогда не желал, да только жизнь Грому снова со всей силы дала по лицу, как это всегда было, и они встретились. Сказал, что вот это всё, что между ними, не более, чем фарс. Ненадолго. Потому что они слишком разные. «Потому что ты достоин кого-то лучше, чем я», — подумал Игорь, но вслух ничего не сказал, лишь сжал кулаки и ушёл, оставляя растерянного Разумовского одного. Серёжа тоже разозлился: расхаживал по комнате, топая босыми пятками по полу и поджимая губы. Но при этом и ужасно расстроился. Ему было обидно, что его искренние чувства и эмоции Игорь выставил как что-то ненужное, бессмысленное. А потом Разумовский вспомнил все моменты, когда Гром слишком болезненно реагировал на его заботу и любовь. Сергей всегда чувствовал, как Игорь сжимался, словно пружина, под его прикосновениями к спине, рукам, ногам, как слегка втягивал шею, когда Серёжа дотрагивался до его лица, глаз, как напрягался на каждый комплимент в свою сторону, как потели чужие ладони и подрагивали кончики пальцев, когда он брал их в свои. И почему-то Разумовскому сейчас казалось, что в те моменты, когда он улыбался Грому, тот не делал этого в ответ. Как же Серёжа был глуп, считая, что Игорю просто нужно время. Его родной душе нужен был маяк, чтобы наконец-то прекратить эти блуждания в бескрайнем тумане сомнений.

***

Когда Марго сказала, что Игорь вернулся, Разумовский сразу вскочил и побежал к лифту, чтобы его встретить. Дверцы с лёгким шумом разъехались, и Гром тут же оказался в объятиях Сергея, но сам он не стал обнимать в ответ, приподнимая руки над головой. — Прости. Я даже не спросил, хочешь ли ты. Просто… Тебя долго не было. Я начал волноваться, но не знал, стоит ли беспокоить тебя, — Разумовский отстранился, но рук с Грома не убрал, продолжая цепляться за чужие бока, будто пытаясь убедиться, что родная душа здесь, рядом. — Е-если хочешь побыть один, то просто скажи, я… Я могу куда-нибудь уйти, чтобы не мешать. — Никуда ты не пойдешь. На вот, держи. В руках Серёжи оказался цветок, и он осторожно ощупал стебель, листья, лепестки, а затем судорожно вдохнул, борясь со слезами. — Игорь… это… — Да я по дворам шлялся, чтобы голову немного проветрить. Ну и увидел клумбу одну, подумал, что на глаза твои похожи. Такие же синие. Гром почесал нос и взглянул на раскрасневшееся лицо Серёжи, который всё пытался что-то сказать, открывая рот и тут же зажимая его рукой, после протянул руку к щеке Игоря, и тот сам подставил её под чужую ладонь, сверху накрывая своей, и наконец-то улыбнулся. — Может, это, по шаве? — Угу.

***

Они сидели на крыше, Игорь накинул на Разумовского свою куртку, оставшись в футболке, и молча ел. Серёжа держал в руке надкусанную шаверму, прижался к Грому ещё сильнее, поцеловав в плечо, и положил на него голову. Моя душа. Моя прекрасная заблудшая душа. Моё сердце, ты так долго искал путь обратно домой, и наконец-то его нашёл. Спасибо, Игорь, что вернулся ко мне.