Wisteria

Вы думаете, что это займет тысячу лет. Вы думаете, что это займет секунду. Никто не говорит вам, что жизнь продолжается, даже если вы не знаете, как это сделать. Никто не говорит вам, что минута все равно стоит шестидесяти секунд, что в Нью-Йорке всегда будет ужасное движение и что вы не сможете попрощаться так, как хотите. Мне потребовалось тридцать четыре минуты, чтобы добраться до Бруклин-Мерси. Две тысячи сорок секунд я не мог с ним расстаться. Потрачены впустую минуты и годы. В больнице царил хаос. Непрерывный поток врачей и медсестер, толкающих каталку, двигался от входа в отделение неотложной помощи к внутренним дверям, ведущим в хирургию, амбулаторную помощь, отделение интенсивной терапии или морг. Каждый раз, когда приезжала "скорая помощь", этот ритм набирал обороты, и в больницу привозили очередного пострадавшего. И было много машин скорой помощи. Повсюду были лица: потрясенные лица людей, которые были на стрельбе, испуганные глаза семей, которые все еще ждали известий. Они слились воедино. Мое сердце билось слишком быстро. Я не мог найти Сашу. Там было так много людей. Там было так много крови. Я подошел к стойке регистрации и привлек внимание первой медсестры, которая стояла неподвижно. Я не осознавал, что задыхаюсь, задыхаюсь. “Kирштейн--” - Я ищу Жана Кирштайна, он был одним из офицеров, участвовавших в перестрелке.--” Медсестра сжала губы в тонкую, твердую линию. - Все прибывшие офицеры были переведены в реанимацию. И вы должны быть ближайшими родственниками, чтобы получить доступ.” - Он ... я --” “Он член семьи, - раздался за моей спиной знакомый голос. Я обернулся и увидела Сашу, направляющуюся к нам от качающихся внутренних дверей, ее глаза покраснели, но выражение лица было решительным, выпуклость живота виднелась под футболкой. Увидев меня, она ускорила шаг, и я встретил ее на полпути, крепко обняв. - Какие у вас отношения с пациентом?” - настойчиво спросила медсестра. - Я значусь в списке его экстренных контактов. - Саша взяла меня за руку и повела в широкий коридор, где собралось еще больше людей, ожидающих новостей о стрельбе. - С ним все в порядке?” - это все, что я мог сказать. - Он в операционной.” Она шла по указателям, ведущим вглубь больницы, в отделение интенсивной терапии. - Все, что они могли мне сказать, это то, что в него стреляли три раза. Дважды в грудь, кажется, один раз в ногу. Он потерял много крови, но больше нам ничего не сказали ... Марко?” Я врезался боком в стену коридора, сильно ударившись плечом о бетон. Я ничего не видел. Я не мог дышать. Саша крепко обняла меня и сжала. - Все в порядке. Все в порядке. Все, что мы можем сделать, это ждать, дорогой. Они делают все, что могут.” - Я ... я не могу ... - я не знал, что сказать. Я задыхался. Стреляли три раза. Я должен был быть тем, кто утешает ее, тем, кто притворяется, а не бывшим, которого утешает жена. Я не понимал, не мог притворяться и не хотел причинять ей боль. Саша взяла меня за плечи и потянула вперед, лицом к себе. - Я знаю обо всем, Марко. Я все знаю. Все в порядке, хорошо? Я позвала тебя сюда. Плачь, если тебе нужно, но сейчас все, что мы можем сделать, это подождать. А теперь пошли.” Она снова взяла меня за руку, и ни один из нас не произнес ни слова, пока мы не достигли вестибюля отделения интенсивной терапии. Там, где нам разрешалось находиться, было меньше людей и меньше шума, но лица были бледнее. Глаза стали еще более испуганными. Мы сели на два свободных места вдоль одной стены, и Саша поставила свою сумку на соседнее. Я не мог смотреть на нее; она сказала это так ясно, приняла правду, позвала меня. Я с трудом сглотнул. - Я не ... я не понимаю. Почему ты так добра ко мне после всего... А вы двое все еще живы...” Саша выглядела удивленной. - Он ведь не сказал тебе, правда?” «Что?” “Этот упрямый сукин сын,” пробормотала она и снова посмотрела на меня. - Марко, Жан и я расстались в январе. Прошло уже несколько месяцев. Мы договорились расстаться через три недели после Рождества. Мы оба были влюблены в других людей, мы не были ... Я сейчас с кем-то совсем другим, и я все еще дружу с ним, но это все. Я здесь только потому, что Жан - один из моих лучших друзей, и, кроме того, он был слишком ленив, чтобы вычеркнуть меня из списка экстренных контактов. Они должны были позвонить тебе.” Мои глаза были так широко распахнуты, что мне стало больно. - Ребенок? .. ” “Ты ведь помнишь Конни?” Даже с покрасневшими от слез глазами Саша была хорошенькой, когда краснела. - Я вышла замуж за этого большого идиота в Вегасе через месяц после того, как Жан вышел за меня, и вот я здесь. И я счастлива от этого, так что не смей винить себя.” - Он вышел к тебе?” Саша слегка рассмеялась. - Не то чтобы я уже не подозревала. Да, он хорошо справляется со всеми этими мачо-сексуальными полицейскими штучками, но Жан-задница, и он определенно не смотрел на мою задницу.” “Я не могу поверить...” Мой голос был тихим. - Он тебе все рассказал?” Саша посмотрела мне прямо в глаза. - Все. И это было больно, и мне потребовалось некоторое время, чтобы действительно понять это, но знаешь что? Я почувствовал облегчение. А потом в мою жизнь вернулся Кон... Мы с Жаном любили друг друга, но не так, как я люблю Конни. Если бы Жан не встретил тебя снова, я бы застряла в этом. Я не была бы счастлив. У меня было много времени, чтобы разобраться с этим и двигаться дальше, Марко, и я говорю тебе правду.” “Я сказал ему, что не могу этого сделать, - тихо сказал я. - Я не смогу быть с ним, если это причинит тебе боль. И я не видел его уже несколько месяцев.” Саша погладила меня по руке. - Но ты все еще любишь его, не так ли?” Я наклонился вперед, уперев локти в колени, и закрыл лицо руками. - Но когда мы виделись в последний раз, я сказал ему, что не знаю. А теперь ... он --” Я не стал продолжать. Но я не мог. Саша погладила меня по спине, и впервые за несколько месяцев я был ей благодарен, не чувствуя себя виноватым. Она знала. Она все поняла. Она была счастлива из-за этого. Жан сказал правду. Он сделал это, и он не сказал мне, и я-- Мы с Сашей долго сидели молча, и я так и остался сидеть, обхватив голову руками. Всякий раз, когда кто-то приближался к нам, мы оба отчаянно смотрели вверх, надеясь, что это будет доктор с какими-то новостями о Джин, но это всегда был просто кто-то, ищущий место или медсестра, бегущая в другую часть больницы. Через некоторое время Конни нашел нас; с тихим “привет, детка” он поцеловал Сашу в щеку и вручил ей чашку горячего шоколада, плюхнувшись на сиденье, куда она бросила свою сумку. Я смутно узнал этого парня, его темные волосы были взъерошены, как будто он был солдатом или кем-то еще, но я не мог вспомнить его, не вспомнив Жана, стоящего на тротуаре, его темные, обиженные глаза и-- “Привет,” торжественно сказал мне Конни. - Значит, ты и есть он.” Через минуту я медленно кивнул. - Я-это он.” Он пожал мне руку, откинулся на спинку стула и присоединился к нашему молчанию. Я молча поблагодарил его за это. Я просто сидел, наклонившись вперед, уставившись в землю. Проглотить все и по-настоящему понять означало думать обо всем, о хорошем и плохом, о восторге и страхе, о ужасе. -- Я завис на краю этой паники, давая себе тихие ободряющие речи и пугая себя еще больше, двигаясь по этому порочному кругу. С ним все будет в порядке. Нет, не будет. Он сильный. Не такой сильный. Три огнестрельных ранения. Это никогда не кончалось. Внезапно Саша шлепнула меня по руке, чтобы привлечь мое внимание. Я поднял глаза, и она кивнула в сторону двери вестибюля. Я увидел форму: четверо полицейских задержались у стола медсестер. “Райнер,” позвал я хриплым голосом. Он оглянулся и сразу же направился ко мне, тяжело опустившись на сиденье рядом со мной. - Привет, Саш. Что ты здесь делаешь, чувак?” - сказал он мне. - Я ... ” я замолчал. “Я ему звонила,” быстро сказала Саша. - Жан все еще в операционной.” - О, он здесь.” Райнер посмотрел на других офицеров, все еще стоявших в другом конце вестибюля. “Жан здесь, ребята, - крикнул он и повернулся ко мне. “Мы не могли понять, куда они его увезли, все автобусы-машины скорой помощи ехали налево, направо и, черт возьми, в центр.” - Ребята, вы в порядке?” Я спросил. - Я только что видел тебя, парень, и не мог поверить...” - У нас все хорошо. Никто из нашего отряда не пострадал слишком сильно, кроме Жана, но мы добрались туда ближе к концу, когда спецназ уже выяснил, где находится стрелявший. Жан...” Райнер вздохнул. - Я думаю, он шел в участок, и ему случайно позвонили, так что он пошел. Он был одним из первых спасателей, он пошел вслепую, глупый рискованный ублюдок.” Трое других подошли к нам, и я узнал возвышающегося над нами Берта, в его широко раскрытых глазах отражалось сочувствие ко мне и Саше и суеверное беспокойство о Райнере. “Он сделал то, что сделали бы все мы, - мягко сказал он. Мне удалось сохранить ровный голос. - А ты знаешь... Ты знаешь, что случилось? Как он...” - Как в него стреляли?” Райнер нахмурился и долго ждал, прежде чем заговорить. - Его нашел один из парней из другой юрисдикции, который был там... Он поднялся на третий этаж, откуда доносились выстрелы. Он и еще один офицер начали пытаться заставить людей эвакуироваться вниз по лестничным клеткам... К тому времени, как стрелявший нашел его, они уже вывели оттуда много людей. Их было много. Но этот ублюдок убил другого копа и выстрелил в Жана... Ну, во всяком случае, к тому времени, как его найдут... - Он прочистил горло. - Он вывел оттуда много людей.” Саша успокаивающе положила руку мне на спину. Я просто уставился на свои руки. Он помог стольким людям. Он вошел, не зная, без стратегии, просто чтобы помочь. Все, что я видел, - это его образ, умирающего в одиночестве на полу. Мы просидели там несколько часов. Райнер и другие офицеры время от времени уходили, но всегда возвращались, вели легкую беседу, а потом вообще ничего не говорили. Мы просто сидели. И тут в палату вошла медсестра, все еще одетая в хирургический халат. Мы все посмотрели на нее, и она посмотрела на нас, затем на планшет в своих руках. “Вы все здесь из-за офицера Кирштейна? - с сомнением спросила она. - Это запретная зона только для семьи...” “Он один из наших, - твердо сказал Берт. - Он-наша семья.” - Это хорошие слова, - ответила медсестра, - но я могу впустить только двух человек одновременно, и вам, ребята, придется выбирать.” Мы с Сашей тут же встали. “с ним все в порядке? - одновременно спросили мы. Медсестра посмотрела на нас обоих. - Я полагаю, вы двое. Он после операции, было несколько осложнений в операции, и он все еще не вышел из комы, но сейчас он должен проснуться. Следуйте за мной. - И без всякого предупреждения она отвернулась. Мы старались не отставать от нее, следуя за ней через вращающиеся двери и пробираясь сквозь толпу людей в коридорах. Саша взяла меня за руку. Его комната была последней справа, вся стена, отделяющая комнату от коридора, была сделана из стекла; я видел свет в его комнате, а потом увидел его. Саша отпустила мою руку. “Ты пойдешь первым,” тихо сказала она. - Иди.” Я толкнул стеклянную дверь и вошел сам, задержавшись в дверном проеме. Грудь Жана была обнажена под толстыми повязками и бинтами, обернутыми вокруг живота и грудной клетки. Я видел, как она поднимается и опускается в такт его дыханию, и это заставляло меня дышать тоже. Его правая нога, обмотанная бинтами и закованная в жесткий гипс, громоздилась под одеялом. Он сидел на несколько вертикальной больничной койке, откинув голову на подушки. К нему были подсоединены длинные провода, кардиомонитор и капельница капали сзади; кислородная трубка извивалась из-под ноздрей и вокруг, за ушами. Его лицо было смертельно бледным, брови нахмурены, а уголки закрытых глаз сморщились от боли. В его растрепанных волосах все еще была засохшая кровь. А потом он открыл глаза и посмотрел на меня. - Черт.” - Его голос был хриплым. - Я определенно мертв.” Я закрыл за собой дверь и медленно подошла к нему, усаживаясь в кресло рядом с его кроватью. Он наблюдал за мной, его глаза методично изучали каждую часть меня. Коричневатый. Я просто смотрел на него. Я просто смотрел. А потом я встал, наклонилась вперед и как можно мягче коснулась его лица. Я провела большим пальцем по его скуле, по краю рта. Я убрал волосы с его лба и оставила там свою руку, просто чтобы прикоснуться к нему. “Жан,” прошептал я. - Он закрыл глаза. “Зови меня...” он с трудом сглотнул, “...50 центов.” Я невольно рассмеялся. - Разве в него не стреляли раз двадцать?” “Девять раз.” Он повернул лицо навстречу моему прикосновению, его губы коснулись моей ладони. - У тебя только три.” Он открыл глаза и слегка улыбнулся. “Тогда пятнадцать центов.” Я с трудом сглотнул и громко рассмеялся. - Ты такой глупый. Ты такой глупый.” И я встал, села на край его кровати и прижался к нему так крепко, как только мог, не причиняя ему боли, прижавшись щекой к его щеке, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи. И это все, что я продолжал говорить, пока мой голос не сорвался. - Ты такой глупый.” Жан обнял меня за шею, запустив пальцы в волосы. Его слова звучали приглушенно. - Я не думал, что ты появишься.” Я откинулся назад и вытер глаза. - Я показал. Как только Саша мне позвонил. Я показал.” Жан откинул голову на подушки, не сводя с меня глаз. Мы просто смотрели друг на друга. Он был так бледен, что мешки под глазами казались синяками. Но его дыхание было ровным, и этого было достаточно. Потом он нахмурился. - Саша здесь?” - Она все еще числится в списке твоих экстренных контактов, поэтому они позвонили ей, и именно она позвонила мне.” - Он тяжело вздохнул. - Дерьмо. Я ее не видел... целых несколько месяцев.” Я погладил его по волосам. "я знаю.” - Ты знаешь?” "я знаю.” - Что ты знаешь?” - проворчал Жан, приподняв бровь. Я улыбнулся ему. В дверь негромко постучали, и Саша распахнула ее. “Привет, Супермен,” сказала она, поднимая руку. Жан взглянул на нее и слегка улыбнулся. - Привет, Саш.” Она села в кресло. - Я бы надрала тебе задницу, если бы здесь не было Марко, ты это знаешь? Иду вслепую. Глупый. Идиотизм. Движение новичка.” “Думаю, избить его-хорошая идея,” мягко сказал я. - Я думаю, мы могли бы взять его.” Он усмехнулся. Потом он прикусил губу, уставился на одеяло и погрузился в молчание. «Что?” Я спросил. “Они его поймали?” только и сказал он. Он имел в виду бандита. Я видел это по его лицу. “Да,” тихо сказал я. - Да, они это сделали.” Жан медленно кивнул. - Там был еще один парень, коп из другого отдела ... он ... Я видел, как он ... - Он замолчал, потом попробовал снова. - Он сделал это?” Через мгновение я взяла его за руку. Он снова кивнул и с трудом сглотнул. - Ладно.” “Ты помог многим людям, Жан, - Саша постаралась, чтобы ее голос звучал уверенно. - И ты даже дожил до того, чтобы рассказать об этом, идиот.” - Больше нечего рассказывать, - ворчливо ответил он, искоса взглянув на нее. - Очевидно, ты уже все рассказала Марко.” “О, потому что ты собирался быть честным?” Саша усмехнулась. - Что, ты просто ждал подходящего момента?” “Да, - прорычал он. - Ты такой ребенок.” - Ты ведь все об этом знаешь, не так ли?” Они ходили взад и вперед, она игривая, а он хриплый, усталый и раздраженный. Я рассмеялся, и он сжал мою руку. Это было головокружение. Это была галлюцинация. Это была параллельная вселенная. Это был мир. Мы заставили его говорить больше. Я мог сказать, что он был измотан, но каждый раз, когда я упоминал, что позволяю ему спать, он бросал на меня грязный взгляд. Или его версия грязного взгляда, хмурый взгляд, который морщил его лоб немного меньше каждый раз, когда он делал это. Жан не отпускал мою руку. Через час раздался стук в дверь, и медсестра, которая проводила нас в его палату, вернулась. Позади нее в коридоре стояли миниатюрная, суровая пожилая женщина и ее муж, неуклюжий мужчина с мышиными светлыми волосами, тронутыми сединой. “Твои родители здесь,” тихо сказала Саша. Жан побледнел. - Черт. О Боже.” Я начал подниматься и машинально отдергивать руку, но он вцепился в нее, переплел свои пальцы с моими. “Нет, - сказал он дрожащим голосом. "Нет.” Я снова сел, не говоря ни слова. Пожилая женщина распахнула дверь, и ее рыжевато-коричневые глаза быстро скользнули по всей комнате. Отец Жана последовал за ним, и вид у него был такой, словно он отказывался что-либо видеть. Сестра наклонилась в дверном проеме. Когда в палате воцарилась неловкая тишина, медсестра скрестила руки на груди и прислонилась к дверному косяку, ожидая, что мы сделаем шаг. Я поднял глаза на его мать и увидела, что она смотрит на меня так, словно пытается прогнать меня силой собственного разума. - Рада тебя видеть, Саша, - сказала она, не сводя с меня глаз. Ее акцент был слабым, едва заметным немецким, как раз настолько, чтобы все звучало официально. Саша встала и закинула сумку на плечо. - Я приду к тебе снова, а?” - сказала она Жану. - Я рад, что с тобой все в порядке, Мачо. Ребята на станции будут держать меня в курсе. Давай, Марко.” Жан без энтузиазма кивал до последней части, потом его глаза расширились, и он сжал мою руку крепче, чем я думал. “Все будет хорошо,” успокоил я. - Не уходи, Марко. Не уходи, - Его голос дрожал. - Я скоро вернусь. Я вернусь, как только мне разрешат, хорошо?” Нахмурившись, Жан откинул голову на подушку. “Я возвращаюсь,” прошептал я. “Иди сюда,” пробормотал он. Он сделал жест свободной рукой, и я сделал, как он просил, наклонившись ближе к нему, как и раньше. Он выпрямился и нежно поцеловал меня в губы. Только так Жан могла отпустить мою руку. Я взглянул на его родителей, когда проходила мимо них с Сашей, направляясь к двери. Они оба просто смотрели мимо меня, как будто меня там не было. Мы с Сашей последовали за медсестрой по извилистому коридору обратно в вестибюль, где ждали раньше. Ребята ушли, и людей, ожидающих их, стало значительно меньше. Интересно, ушли ли они домой на ночь с хорошими или ужасными новостями? Конни все еще сидел в креслах, где мы его оставили, и крепко спал, положив голову на руку. Саша разбудила его, и они ушли вместе после того, как она обняла меня, взяла с меня обещание дать ей знать, как он себя чувствует, и предложила несколько советов: - Даже не пытайся понравиться его родителям. Они не будут.” После этого я остался один, сгорбившись в кресле и несколько раз чуть не засыпая. Я уже несколько месяцев так не уставал. Я наблюдал за людьми, входящими и выходящими из этого подразделения, в одно мгновение тихими, а затем наполненными суматохой, и я мог просто наблюдать за ними. Мне пришло в голову, что я должен ненавидеть себя за то, что сдался. За то, что пришел, за то, что сидел здесь, за то, что вернулся к нему после того, как провел все это время последние несколько месяцев, заставляя себя не делать этого. Но все было по-другому. Сейчас все было по-другому. И я бы никогда не простил себя, если бы не появился, и он не был в порядке. Не знаю, в какой момент я задремал, не знаю, как долго его родители были там с ним. Я проснулся от того, что кто-то схватил меня за плечо, встряхивая, и когда я открыл глаза, она стояла надо мной. “Он спит,” тихо сказала мать Жана. Я встал, протирая глаза. - Как он?” - Это вас не касается.” Я удивленно опустил руку. “Миссис Кирштейн, я не знаю, помните ли вы меня вообще --” “О,” сказала она, - я вас помню. Сосед-гей.” - Она произнесла это невнятно. - Жан-достойный член общества,” продолжала она. - Его лицо было сегодня во всех местных новостях, ты знал об этом? Его называют героем. И до этого года у него все шло хорошо. У него была Саша, приближалась свадьба, его карьера взлетала. - Миссис Кирштайн придвинулась ко мне ближе, ее глаза были рыжевато - коричневыми и свирепыми. - Если я узнаю, что ты имеешь какое-то отношение к краху этих идеальных отношений, ты пожалеешь об этом.” - Маскировка совершенства обычно является симптомом глубоких проблем в отношениях,” тихо сказал я. - Эта “маскировка”, как вы ее называете, и есть то, ради чего процветают истинные честные граждане этой страны, - ответила она, ее немецкий акцент стал еще сильнее. - И именно этого я хочу для своего сына.” Я быстро закрыл рот, когда заметила, что уставилась на нее. - Мэм, я не знаю, что я сделал. --” - Я отдала своему сыну все, что могла, чтобы он стал сильным и хорошим человеком, и сегодня он был таким. Я не позволю дураку со степенью по рисованию пальцами и тупиковой работой отнять у него это только потому, что он слаб.” Я был ошеломлен. - Жан не слабак.” Миссис Кирштайн стиснула зубы, как и ее сын. - Жан впечатлителен и чувствителен, и его легко ввести в заблуждение. Он сильный лидер и хорошо справляется со своей работой, но он слабый человек. Он слаб, потому что цепляется за тебя.” - Значит, быть геем-не единственный его недостаток?” - Мой голос повысился. “Ты - его недостаток,” резко сказала она. К нам осторожно подошла незнакомая женщина. На ней не было ни халата, ни таблички с именем, но она говорила мягко и кратко, как и другие медсестры до нее. Я был слишком взбешен, чтобы замечать что-то еще, пока она не прервала нас. “Простите,” сказала она, - у вас какие-то проблемы? Я подслушал довольно сильный разговор.” “Вы медсестра?” холодно спросила миссис Кирштайн. - Э-э ... ДА.” - Я хочу, чтобы этого человека не пускали в комнату моего сына. Его посетители будут ограничены только его ближайшими родственниками.” Медсестра выудила из кармана ручку и маленький блокнот и начала что - то писать на странице. - Как, вы сказали, зовут вашего сына?” “Жан Кирштейн.” - Ему двадцать семь лет,” выпалил я. - Он единственный, кто решает, кто может его видеть, а кто нет.” - Он мой сын, и ему больно, и я думаю, что знаю, что для него лучше. Присутствие его любовника-гея и беременной бывшей невесты в то время, как на него сейчас смотрит так много людей, - это не самое лучшее для него.” Медсестра лихорадочно писала. Затем она захлопнула блокнот и улыбнулась пожилой женщине. - Об этом мы позаботимся.” Миссис Кирштайн коротко кивнула и снова посмотрела на меня своими холодными карими глазами, так непохожими на глаза ее сына. Затем она повернулась на каблуках и ушла. Я не заметила, что отец Жан все это время стоял позади нее, отказываясь сказать хоть слово. Я повернулся к медсестре, которая уже направлялась в противоположную сторону. “Ему 27,” крикнул я ей вслед. - Они ведь не могут запретить мне видеться с ним, правда?” “Делай, что хочешь, малыш, - рассеянно ответила она и, уходя, достала из кармана телефон. Так я и сделал. Я держал свою ярость под поверхностью, обдумывая то, что только что сказала мне его мать, но заставляя себя уделять больше внимания поиску правильного номера комнаты. Это заставило меня понять, как сильно я должен дорожить тем, что он поцеловал меня перед ними. Что он не отпустит мою руку даже перед Сашей, даже перед своими родителями. Когда я снова нашел его комнату, он крепко спал. Я знал, что он терпеть не может спать на спине, и я знала, что он все еще чувствует боль после операции, и я старался вести себя как можно тише, когда вошел в палату и закрыл за собой дверь. Жан слегка застонал во сне, когда я поцеловал его в лоб. Затем я придвинул стул поближе, наклонился вперед на край кровати рядом с ним и заснул, положив голову на руки. В какой-то момент ночи он снова взял меня за руку.