Успокойся

— Чувствую, сегодня ты поседеешь, — Тобирама с утра был весел, шутил про всякое, и сейчас Изуне кажется, что тот должен был быть более подробным. Тобирама был весел с утра, тянулся, как кошка, и искренне радовался весне, прогулке и своему двадцатипятилетию, которое наступило ещё зимой. Всё пошло не так, как они ожидали. Изуна не знал, как можно было бы обмануть сенсорику Тобирамы, и думал, что Тобирама специально не стал ничего ему говорить. Может, потому что думал, что они смогут сбежать от нежелательного столкновения, может, ещё что, но даже для них дуэт из псевдо-джинчурики — проблема. Самая большая проблема состоит в чакре. Чакра хвостатых ядовита — это не слухи, не приукрашивания и не выдумки. Это просто факт, который всегда необходимо учитывать, держать в голове, постоянно об этом помнить. Драться с людьми, у которых не то, что не сбоит чакра и тело от чакры хвостатых, но являются их непосредственной частью — очень большая проблема. У них есть сила, скорость, клоны, в конце концов, куча техник — это почти всё бесполезно, если ты не должен, не можешь коснуться своего противника, ранить его железом или ещё чем-то. И Изуна во время боя делает непозволительную вещь, особенно для пользователя шарингана. Изуна отвлекается. Картинка перед глазами удивительно чёткая, и из-за шарингана всё кажется невероятно медленным. Псевдо-джинчурики достаточно коснуться, достаточно передать небольшую часть этой ядовитой чакры, и противник, даже если останется жив и сможет относительно безопасно очистить организм от яда позже, в данный момент он станет абсолютно бесполезен как боец. Если вообще не умрёт. Из-за того, что в фокусе его шарингана две фигуры почти застыли, молния кажется невероятно быстрой. Меч Тобирамы перерубает их раньше, чем кто-то из них успел атаковать его, Изуну, но он не может успокоиться. Он чувствует: что-то не так. Что-то не так. Медленно, словно забивая гвозди в крышку его гроба, на боку Тобирамы расцветает алым кровь и ядовитая чакра. Его ранили. До Деревни далеко, Изуна не умеет так, как умеет Тобирама, он не сможет доставить его быстро. Он не сможет ему помочь. Он не сможет. Глаза жжёт, и что-то происходит, что-то, что не должно было происходить. Глаза брата в его глазницах активируют что-то, пускают чакру по венам, и всё на секунду окрашивается красным. Он остаётся один на поляне с двумя трупами и без Тобирамы. Его накрывает ужас и паника. Тобирама с утра явно забыл уточнить, что поседеет не один Изуна.

***

То, что ему пришла в голову плохая идея, Тобирама обычно узнаёт на практике. В последнее время ещё, вестимо, из-за недостатка сна и постоянной близости такого фактора стресса, как целый клан Учиха и мирный с ними договор, Тобирама начинает считать хорошими те идеи, о которых в обычных обстоятельствах даже не стал бы думать. Не то, чтобы его волновал весь клан Учиха, он знал о том, что информационная каждодневная перегрузка просто приспособила их мозг к подобному и, поскольку, очевидно, на эмоции не осталось ресурсов, сделало весьма нестабильными в эмоциональном плане. Его волновал Мадара. Как будто он мог не видеть, какой опорой был Изуна для него. Как будто он мог не видеть, какой опорой был Мадара для брата. Здоровая связь на грани тонкой одержимости — у них с Хаширамой было далеко не так. Хаширама тоже… имел с Учихой определённого рода связь. Равнодушные не останавливают руку с кунаем, зачем им. Тобирама мелькал перед Учихой раздражающим фактором, убийцей брата, и Тобирама это знал. Знал, что чувствует Мадара, и не имел понятия, что с этим знанием делать. Он… думал, что не убивал Изуну. Хирайшин имел другой принцип работы, он должен был просто перелететь, не достичь цели, он и не смог бы, но, каким-то образом, Изуна оказался ранен. Смертельно. В один миг Тобирама стал убийцей заклятого врага, даже не зная до конца, что с этим фактом делать. Он оказался в комнате, где каждый говорил ему, что ваза белого цвета. А он вазы-то не видел, мало ли, какого цвета она может оказаться. Он хотел разобраться. Он… вестимо, хотел найти убийцу Изуны, даже если виноватым в итоге всё равно окажется он. Он хотел знать, что произошло точно. Как Хирайшин мог так сработать — он пространственная техника, он не ускоряет тело. И как так вышло? И если Тобирама был для Мадары убийцей, то Мадара для Тобирамы — напоминанием подступающего безумия. Он сходит с ума и не замечает этого. Ха. Разве не так говорят все безумцы? Как бы то ни было, идея попробовать воскресить себя явно была хуже всех прочих. Из всего возможного он додумался до этого абсурда — и поплатился за это. Он смотрит в чужое лицо — это его лицо — в грязи и пыли, лицо живого человека, чувствует резкий запах крови и озона. Целую долгую секунду он не может понять, что происходит. Человек с его лицом не ждёт. Он атакует, но его ведёт, чужое лицо искажается болью. Чакра нестабильным вихрем разливается в пространстве, будто пытаясь избавиться от чего-то. Та часть мозга, которая не затыкается, блять, никогда, кричит яд? влияние чужой чакры? всё и сразу? Времени думать нет, но он не хочет убивать… себя, видимо? Как он умудрился воскресить себя же, причём, игнорируя все принципы и законы, которые открыл ранее, причём, явно живого, пусть и тяжело раненого человека. Он бросается вперёд, на следующую атаку нестабильного и дезориентированного шиноби, хватает того за руку и только в следующий момент понимает, что такое по-настоящему плохая идея. Резонанс чакры — то, что он никогда не практиковал и не собирался, пусть и слышал об этом. Зависеть от другого в бою полностью — увольте, он доверяет только своему телу, поскольку в разуме у него нет сомнений. Но в этот момент его предаёт тело — чакра изливается в пространство бесполезной потерей, ломает стены и бьётся, как раненый зверь, стараясь выбраться из оков. — Тобирама! Двойник отталкивает его, будто не было проблемы в том, чтобы отпустить, разжать пальцы, и Тобираме кажется, что его тело тяжелеет, разум будто застилает тёмная дымка лишних мыслей. Двойник бросается на его брата, и, видимо, только от неожиданности, Хаширама позволяет оставить на своей шеке царапину — не проблема, она зарастёт быстро, в этом нет проблемы. Необходимо что-то сделать. Он не может это так оставить. Тело слушается его прекрасно, несмотря на то, что кажется тяжелее, чем обычно, однако этого хватает, чтобы оттолкнуть чужака, обратить его внимание на себя. Он слышит стон. О. Двойник закрывает рукой бок, он видит, как из-под дрожащих пальцев течёт кровь. Он… чувствует от раны что-то. Что-то опасное. Несмотря на рану, он всё ещё весьма опасен и способен драться, рука, держащая вакидзаси не дрожит. Тобирама выходит вперёд. — Успокойся, — он показывает открытые руки, он не поднимает их слишком высоко, поскольку может возникнуть необходимость продолжить драку, но это лучше, чем ничего. — Мы не представляем угрозы. Они замирают напротив друг друга — чужак, раненый, но вооружённый, и он, относительно безопасный — повисает тишина. Чужак внезапно вскидывается, Тобирама поднимает бровь. Он чувствует чужую чакру, но он не думал, что… Он слышит треск. Двойник оборачивается мгновенно, бежит от места, где они находятся. Его тело оборачивается молниями, и Тобирама неожиданно чётко понимает — если сейчас сбежит, они его больше не поймают. Он не думает, что сам способен поймать двойника. Проблема решается сама — если быть точным, её решает Мадара, который как-то смог поймать чужака за руку. Тот вскрикивает, и это последнее, что происходит, прежде чем он оседает на землю. Что ж, думает Тобирама, это будет тяжёлый день.

***

— Вы кто? — говорит его двойник в лицо Хашираме, и он не знает, что думать. — Эм, — его брат чешет затылок, он явно не знает, что на это ответить, потому что на его лице появляется то виноватое выражение лица, которое свидетельствует о его беспомощности. — Сенджу Хаширама? Как будто это не самая очевидная вещь на свете. — Мой старший брат, — вмешивается он в беседу, потому что, очевидно, у аники не хватает духу сказать это двойнику в лицо. — А тот Учиха? — Мадара, Глава клана Учиха. Двойник задумчиво кивает своим мыслям, а затем резко отодвигает от себя одеяло. Встать ему не дают. — Ты куда собрался? Беспокойство аники понять можно. Такая рана… для ниндзя и медика сама по себе не опасна, это глубокая царапина и от неё можно потерять много крови, но опасность жизни представляет не она. Опасность представляет ядовитая чакра в ране. Аники попытался безопасно вывести её из организма, но лишь сильнее вывел из равновесия чакру чужака, так что на время пришлось бросить эту затею. И эта ядовитая чужеродная чакра всё ещё внутри. Дестабилизация при таких условиях неизбежна, а чужак ещё куда-то собрался. Тобирама не вмешивается. — Домой, конечно, Хаширама-сан, — чужак недоуменно смотрит на его брата. — Есть ещё какой-то вариант? — Но… ты ранен. — И что? — чужак склоняет голову к плечу, и Тобирама чувствует, как медик внутри Хаширамы на грани истерики. — Это проблема? Тобирама решает вмешаться. — Проблема в том, что ты оказался здесь в результате действия экспериментальной техники. — М, в принципе, что-то такое я и ожидал, — двойник в задумчивости трёт подбородок. — Можешь дать мне выкладки по технике? Думаю, на две головы мы быстрее сообразим решение. — Конечно, — легко соглашается Тобирама, ещё не зная, к каким проблемам это приведёт.

***

Ночью двойник куда-то сбегает, чем доводит аники до ненужного беспокойства (Тобирама брату так и говорит, но, видимо, его лицо на лице чужака очень сильно выводит аники из равновесия — это и прохладное «Хаширама-сан» от чужака, который явно не имел в виду ничего такого), но утром возвращается — без обуви, весь в грязи и подозрительно счастливый. Поскольку лаборатория временно разрушена, Тобирама обитает в башне Хокаге, куда чужак и приходит. — Где ты был? — спрашивает Тобирама, хотя его не слишком сильно интересует ответ. — На кладбище, — более чем радостно сообщает двойник и стряхивает грязь с плеч, и Тобирама перестаёт что-либо понимать. — Зачем? — Где там твои выкладки по технике, дай их сюда, — скороговоркой перебивает его двойник, суя нос в бумаги. — Политика, поставщики, политика, фермеры, политика… а, вот! — нужный свиток оказывается в руках у чужака. — Если что, скажи Хашираме-сану, чтобы он меня не искал. Чужак хлопает его по плечу, и в эту секунду Тобирама понимает, что не ему одному в голову приходят плохие идеи.

***

Двойник не выглядит частью их деревни, думает Хаширама. У него то же лицо, что и у Тобирамы, та же чакра, пусть и отравленная… чем-то, то же присутствие, но всё в нём выдаёт, что он не отсюда. Обращением. Выражением лица. Осторожным взглядом. Абсолютной избалованностью, если так можно сказать про «делаю, что хочу, буквально, и что ты мне сделаешь, я из другого мира». У Хаширамы есть некоторые… предположения. Судя по тому, что двойник Тобирамы его не узнал, Хаширама думает, что он умер слишком рано в том мире. При этом реакция на Мадару была совершенно иная — чужак почувствовал его чакру и узнал её, при этом, очевидно, сперва не ждал от её обладателя угрозы. Также Коноха двойника не удивила, значит, союз кланов в том мире существует. Двойник кажется старше Тобирамы. Определённо, это тоже. Тобирама не рассказывал ему про технику, так что он не знает, какой у неё должен быть эффект, но двойник из мира, где нет его, кажется немного… давящим фактом. Будто там он не справился с тем, чтобы остаться в живых.

***

— Чей это был голос? — спрашивает Тобирама, когда они остаются наедине. Побочный эффект резонанса чакры. Недавние мысли заполнены детской колыбельной — всего одной, и невероятно… старой, если не сказать, древней. И, наверное, из-за этого она кажется знакомой.

Спи, моё Дитя, День пройдёт за днём. Станешь сильным и большим, Будешь Королём.

— Какой голос? — поворачивается к нему его двойник. Свиток перед ним исписан вдоль и поперёк убористым и крайне грязным почерком, который навряд ли способен разобрать кто-то, кроме самого владельца. Тобирама ведёт рукой, словно жестом хочет показать все свои сомнения. Голова снова тяжёлая, но это из-за бесконечной дневной работы, а не из-за недостатка чакры. В принципе, если ничего не происходит, значит все умерли, так что он не жалуется. Кто-то должен. — А, колыбельная? — полуутвердительно восклицает чужак. — Голос мой. Тобирама перестаёт тереть глаза. Эта новость… неожиданная. — У тебя есть ребёнок? — Был, — легко отвечает двойник, не отрывая взгляд от свитка. Он замирает. Был. Был. Если был, значит, умер, причём, не так давно, если чужак думает о колыбельных, но и не так недавно, если он говорит об этом так… легко. Равнодушно почти. Люди о своих недавно умерших детях так не говорят. — Был? — спрашивает он больше по инерции, в действительности не желая знать ничего. Чужак прищуривается. — Давай закроем эту тему, — говорит он, и снова берёт в руки кисть, чтобы начать писать. — А его мать?.. — пробует Тобирама, обещая себе, что больше не станет задавать вопросов. — Умерла в родах. Тобирама думает о том, что его язык и любопытство когда-нибудь его погубят.

***

Мадара встречает чужака всего дважды: когда ловит его в первый раз и когда тот приходит в башню Хокаге, радостно отвечая, что был на кладбище. Мадара не хочет встречаться с чужаком больше никогда, потому что он и так достаточно много видит это лицо, у него нет желания травить себе душу ещё больше. Судьбу, или кто там вместо неё, не интересуют его желания. Ощущение, что он стал встречать это лицо в два раза чаще, и это почти правда, учитывая тот факт, что тех, кто его носит, стало в два раза больше. Лицо чужака из-за раза в раз загорается узнаванием, и Мадара думает: как они смогли познакомиться. Он не слепец и не глупец, очевидно, Коноха смогла существовать даже в той реальности — без Хаширамы, насколько рано Хаширама умер, раз двойник его брата его не узнаёт? — но как эта идея вообще смогла жить без вечного упрямого оптимизма Хаширамы, как она могла жить, объединить и вдохновить людей? Подобное кажется абсурдным, но, кажется, тот мир является тем, где близкие Призраку люди уходят раньше него. Хаширама говорил с ним о том, что услышал. И, если судить по тому, как быстро разговор завершился, его заметили. Мадара малодушно… не хочет об этом думать. — Ты здесь, — констатирует Мадара, и у него от всех мыслей не остаётся сил злиться. — Какого хрена? Чужак трёт заспанные глаза. — Жалко тебе что ли, — бурчит он, затем, ничего не стесняясь, заваливается обратно и укрывается одеялом, — Сейчас уйду, дай только доспать. Мадара отказывается это терпеть. — Пошёл вон, — чужак на его слова откидывает одеяло и поднимает бровь. — Что тебе нужно? Иди к своим Сенджу. Двойник фыркает. — Это не «мои» Сенджу, Мадара, — он подбирает голову рукой, — Да и я уже спал здесь, чего тебе не нравится. Мадара хочет на него заорать. Тобирама его мира никогда так себя не вёл — никогда на его лице не было такой усмешки, Мадара никогда такого не видел — но он лишь устало трёт переносицу. Он ещё помнит про ту рану на бочине у двойника. Помнит про ядовитую чакру и осторожное предположение, выданное одним словом — «Биджу». С кем он сражался? Как он смог выжить? Почему техника сработала именно на нём? — Все вы, здешние, слишком много думаете, — врывается в его мысли голос чужака. — Причём, думаете совершенно не о том. Один думает о том, как он мог убить Изуну, если его память говорит ему о другом, мысли второго постоянно заняты гипотетическим убийцей брата... Он прерывает речь двойника, хватая того за горло. Это не атака, он не давит даже, но очень существенная угроза — особенно для того, у кого проблема со стабилизацией чакры, как у чужака. — Что. Ты. Несёшь? — рычит он, потому что что? Сколько там было свидетелей, и чужак говорит ему о том, о чём не имеет ни малейшего понятия. — Показать тебе, Учиха? — чужак всё ещё клыкасто усмехается, даже не считая действия Мадары за угрозу. — Показать выкладки по технике, показать момент убийства? Ты можешь посмотреть, если хочешь. Это... более чем великодушное приглашение. И почти невозможное от Сенджу. — Какие отношения связывают тебя и Мадару твоего мира? — О, вам всем так интересна эта тема~, — игриво тянет чужак, а затем становится неожиданно серьёзным. — Он спас мне рассудок. Доволен? Мадара медленно отстраняется. Что-то внутри подсказывает ему, что он не хочет знать.

***

Чужак спит в его комнате, ничего не стесняясь.

***

Это разговор для двоих, и он слишком тяжёлый, чтобы он мог подобрать правильные слова. Он даже не пытается, потому что то, что он согласился на разговор с Тобирамой и, более того, пригласил его на этот разговор сам, означает только то, что в остальном Мадара отказывался быть тактичным и приличным. Это слишком для него, выше его сил. Он спрашивает прямо. Тобирама смотрит на него, в его глаза, и там где-то в глубине и на дне Мадара видит что-то, что похоже на боль и скорбь. Этого не может быть. Это не может быть правдой. — Смотри, если хочешь, — и это сигнал к действию. Мадара хочет знать правду, даже если она разрушит его картину мира.

***

Тобирама находит своего двойника возле могилы Изуны. — Ты подговорил нас обоих, — утверждает он, потому что это то, что они с Мадарой тоже успели обсудить. Мадара... Тобирама обретает неожиданного союзника в его лице. Союзника в полном смысле этого слова, как бы удивительно это для него ни было. — Как-то раз я читал про один интересный обычай, — двойник издаёт смешок, но веселья в нём не слышно. — Один народ во время похорон усопшего скорбил о живых, о тех, кто остался. Чужак оборачивается. — Мёртвым всё равно, — в его глазах спокойствие и нечто, похожее на равнодушие. — А живые остаются. И что теперь, душу себе дотравить до могилы? Тобирама молчит. — Зачем ты это сделал? Зачем ты мне... помог? Чужак усмехается, весьма клыкасто. — Знаешь, как взрослый человек, я имею полное право творить всё, что хочу. Тобирама думает, что ему явно не хватает мудрости, которую успел скопить его двойник. Им удаётся отправить его обратно в тот же вечер.

***

— Изуна, у тебя что, седина. — Твоими стараниями, господин Хокаге. В следующий раз мы замотаем тебя в одеяло и спрячем где-нибудь в безопасном месте, раз уж ты так любишь творить несовместимые с жизнью глупости. — Твой Мангекьё спас мне жизнь. — И слава Мудрецу. — Ты только при брате своём не скажи, что я чуть не сдох. — Ты чуть не что?! — Поздно, Тобирама.