Cōgitō ergō sum (лат. Я мыслю, значит, существую)

      - Канделябр! Канделябр, блять!       Крики молодого рыжеволосого мужчины разносились на весь Чумный Форт, отражаясь от стен и пугая многочисленных ворон…       …А, нет, подождите.       Криков молодого рыжеволосого мужчины не слышал никто, включая стоящего в пяти сантиметрах от него глубоко (не)уважаемого доктора-психиатра, с отрешенным видом наблюдающего за происходящим в комнате, но в упор не видящего орущего на него парня, а единственная в радиусе нескольких километров особь птичьей наружности на данный момент была занята счастливыми воссоединительными обнимашками и на внешние раздражители не реагировала.       Последние несколько лет жизнь радовала Сергея Горошко острыми крылышками-гриль и полным отсутствием молока за вредность.       Каким образом из многообещающего актера театра и кино Сергей превратился в расстройство личности одного небезызвестного гения, миллиардера и далее по списку, не уловили ни он сам, ни, собственно, Сергей Разумовский. Просто однажды он… очнулся. Вот серьезно – он даже не помнил, что делал до того восхитительного момента, как его жизнь полетела в Сад Грешников – то ли давал интервью на какой-то известный ютуб-канал, то ли зависал в студии Bubble и выпрашивал у ребят новый выпуск «Игоря Грома», то ли… то ли эта история из той же серии, что его переезд в Питер в далекие студенческие годы. Шел, упал, очнулся – а его уже никто не видит и не слышит.       Никто – это из разумных людей. «Олег Волков» и Сережа Разумовский не считаются, потому что один – не людь, а второй не разумный. Горошко в этой градации где-то между ними, потому что и людем его называть уже как-то неправильно, и родной рассудок все еще при нем.       Вероятно.       Но не факт.       По крайней мере, он старается придерживаться позиции «Я мыслю, значит, я существую», как советовал месье Декарт, и изо всех сил считал себя настоящим мальчиком, а окружающую вакханалию – последствием пищевого отравления крылышками Чака (черт бы побрал Романа Коткова с его остросюжетными шоу).       У Разумовского в голове – проходной двор, и это было бы смешно, не находись Горошко прямо по курсу миграции гениальных разумовских тараканов, многочисленных, как блох во время чумы. А Сергей в тараканах Сережи разбирается, как никто другой.       Половину сам додумал.       Сергей задумчиво прикуривает от полыхающего спорткара Гречкина-младшего и лениво размышляет о том, что в суперспособностях все же что-то такое есть. Романтичное. Зря он на том подкасте сказал, что никакие суперсилы ему не нужны – авось бы сейчас дома сидел, комикс новый листал или роль какую интересную учил, а не торчал бы черт знает в каком мире в компании маньяка-пиромана, зашухерившегося мента и плохо прожаренного сына олигарха.       С другой стороны, не будь у него дополнительных плюшек, он бы торчал тут без сигарет, замерзший, опаленный и, вероятно, арестованный доблестной полицией альтернативного Санкт-Петербурга. А так провиденье, бонусом к невидимости и неслышимости, вручило ему бесконечную упаковку любимых сигарет (правда, только одну на сутки – больше, видите ли, ему не положено), бесконечную же зажигалку, возможность прикуривать от материального пламени и неуязвимость ко всем этим фокусам Разумовского навроде огненного вала в рожу или банки газировки в затылок. Иначе быть бы Сергею битым.       Не то, чтобы он не понимал причин вечной истеричности Разумовского – попробуй тут не истерить, когда в голове на постоянной основе топчутся два мужика, один из которых – воплощение пофигизма и спокойствия, а второй сам истерит двадцать четыре на семь (но потом воплощений пофигизма стало два, потому что Горошко устал).       - Поздравляю, мы заблудились, - констатирует Сергей, когда они с Птицем пятый раз проходят мимо одной и той же картины на стене в особняке Гречкина. Где-то за их спинами охуевал от жизни Игорь Гром и следовало бы поторопиться, если никто не хочет заканчивать сюжет на первом же акте.       Хотя, возможно, пока Игорь будет проламывать ногой стены, они успеют вылезти в окно… Птиц успеет. Сергею пофиг, он физически не может отойти от тела Разумовского дальше, чем на пятнадцать метров, так что арест будет не его проблемой в любом случае.       Но в психушку не хочется от слова «совсем».       Во имя высшей цели всегда нужно чем-то жертвовать. Кто-то жертвует людьми, выставляя их на шахматную доску в роли игровых фигур, кто-то рассудком, а кто-то – здравым смыслом.       Единое в трех лицах существо, известное в миру, как Сергей Разумовский, жертвует всем и сразу.       Горошко, например, внезапно обнаруживает у себя новое хобби, которое отдает сладким запашком мести и откровенного садизма – его прикалывает наблюдать, как «Олег» возится с костюмом Чумного Доктора. Во время процесса Птиц заковыристо матерился, пытаясь то дотянуться рукой в перчатке до нужной завязки, но не запутаться в плаще, то не выронить взрывоопасный боезапас себе на ногу – ну правильно, целой гвардии помощников и специалистов у него нет, пяти копий костюмов разной комплектации – тоже (их у него только два и оба в полном комплекте), вот и приходится страдать. Во имя мира во всем мире.       Сергей наблюдает за мучением чужого альтер-эго, развалившись на диване в офисе VMESTE и лениво пуская в потолок клубы сизого дыма (сегодняшняя порция курева еще не закончилась, и он может себе позволить). Волков, матерясь так, что у приличных барышень уши свернулись бы в трубочку, стоит над рабочим столом Сережи, в сорок пятый раз изучая инструкцию к присланному «HOLT» мракобесию и пытается понять – если он потянет за этот шнурочек, он сам-то выживет или лучше не рисковать?       А ведь потом еще нужно будет отмыть костюм от запаха гари и ошметков оплавленного… чего-то там. Сергей не следил, но это горелое дерьмо явно приклеилось к подошве сапог намертво.       - Может, ты все же поможешь?       - У меня лапки.       Большую часть времени Сергей с Олегом проводят, играя в нематериальные шахматы (блин, как у Птица получается их создавать?), обсуждая высокую философию битвы бобра с ослом и пялясь в окно на серо-каменный Питер с высоты птичьего полета, и у Горошко только один вопрос – почему Сережу вообще никак не волнует, что его распрекрасный Олег вместо работы целыми днями страдает неведомой херней? Нет, ну понятно, что задача телохранителя – охранять тело, но… чет как-то халтурненько работает «друг детства». Вон, аж целая неучтенная личность сидит рядом на диванчике и раздает ценные советы, прячась за любимыми солнцезащитными очками, переехавшими в головушку Разумовского вместе со всем остальным Сергеем. И кому, простите, начисляется Олегова зарплата? Не за спасибо же Сережа его работать устроил… Однажды Сергей пытался даже посмотреть через плечо Сережи на документацию, но искореженное сознание гения, миллиардера и-что-там-дальше выдавало только помехи на месте обычно идеальных компьютерных слайдов. Из чего Горошко делает вывод, что процесс оформления и оплаты работы Птица проходит мимо сознания Сережи тем же транзитом, что и его собственное наличие. Это, на самом деле, очень грустно, потому наводит на подозрение, что Сергей, воспринимая реальность через призму сознания Сережи, на самом деле не видит нихрена и повлиять ни на что не может, потому что бы на что-то влиять, нужно быть уверенным в реальности этого «чего-то».       Сергей не уверен даже в том, что сам не валяется в психушке где-то в реальном мире, пуская слюни под горестные стенания друзей и родных. И винит во всем острые крылышки, да.       А потом случайно выясняется, что Горошко тоже может рулить телом – просто в один момент, когда Сережа во время очередной пресс-конференции мялся, запинался и силился не упасть в обморок, у Сергея сдали остатки нервов, и он, выдав «так, бля, подвинься», на полчасика захватил контроль над телом, решая все вопросы быстро и безболезненно. Просто потому, что он устал.       Как только все вернулось на свои места, Птиц недовольно кукарекал еще минут пятнадцать, пока Сергею не надоело его слушать. Неучтенный учебником психиатрии подселенец отгородился от мира любимыми очками, вздохнул поглубже и заорал птеродактилем прямо в лицо «Волкову», после чего, замахав руками, как курица крыльями, вприпрыжку смылся в соседнюю комнату.       Благо, допустимый радиус позволил, а ему было жизненно необходимо побыть наедине с самим собой. «Олег» счел за лучшее не связываться с психами (ха-ха).       Сереже Разумовскому все, в принципе, зашибись, разборок своих телохранителя и дублера он не заметил в упор. Вообще, паршивец устроился просто прекрасно – убийствами вместо него занимается Птиц, связь с общественностью легла на плечи профессионального актера театра и кино, вместо секретарши и вовсе искусственный интеллект последнего поколения (Марго – лапочка, жалко, не умеет считывать команды всяких там попаданцев). А сам работает в свое удовольствие, иногда выползая на свет божий пообщаться с коллегами и выдуть пару бутылочек элитного шампанского в компании будущих шашлычков.       Сергею тоже так хочется. Желательно в родном мире, без убийств и с нормальным мясом. Свининкой там, например, ну или курочкой на крайний случай. А вместо шампанского сойдет и пивасик, лишь бы холодненький. А то пока что пиво ему достается только после конференций, когда Сережа еще недостаточно очухался и у Сергея есть возможность заполировать стресс чем-то, кроме призрачных сигарет, и прогуглить какую-нибудь фигню на тему «я попал в другой мир в тело персонажа фильма, что делать, памагити».       Не, ну а что. Есть же в этом мире Кутх (по крайней мере, в комиксном… а он в фильме… черт) со своей божественной ратью, и факт перемещения из мира в мир тоже есть. Значит, должны быть и какие-то выходы на всю эту мистическо-магическую хрень, осталось только их найти.       Знать бы еще, в какую сторону искать.       Птиц, который в инородности подселенца не сомневается, предлагает помочь в великой цели очищения мира от скверны, используя все эти очень вкусные знания другого мира. Сергей предлагает сходить на экскурсию на мясокомбинат и найти там отдел с птицей.       Хотя, честно сказать, задумывается о том же. Потому что знакомиться с Кутхом хочется еще меньше, чем с доктором Рубинштейном, а на идеалы света и пацифизма Разумовский на реагирует.       - Ты… Ты сошел с ума! – разорялся Сережа перед Олегом, расхаживая в одной шелковой пижаме из стороны в сторону и судорожно пытаясь придумать, как из всей сложившейся ситуации выходить.       - Какая досада, - лениво прокомментировал гениальный вывод развалившийся на диване Сергей, докуривая восемнадцатую сигарету за день и дочитывая открытую на телефоне Сережи сводку новостей. До полуночи (и обновления бесконечной пачки) оставалась пара часов – сигарет как раз на истерику Разумовского хватит. А вместо чтива будут зрелища.       - А ты вообще молчи! – в Горошко обвиняюще ткнули трясущимся костлявым пальцем, после чего вернулись к более животрепещущей теме. – Зачем нужно было убивать всю семью?!.. Ты должен остановиться! Или я тебя остановлю!       - И… что же ты сделаешь? – Волков, воплощение пафоса и пофигизма, даже лицом к Сергеям не повернулся. Горошко восхищен. В психиатрическом расстройстве имени воображаемого друга детства пафоса и брутальности столько, что ему, как актеру, пилять до таких результатов и пилять. Или пилить. Мозги. Сережи.       Интересно, можно ли сойти с ума, являясь нематериальным обитателем чужой головы? Или что он там сейчас из себя представляет?       Скандал шел по сценарию – Сережа истерил, Олег пафосничал… Сергей валялся на диване в позе морской звезды и вставлял ценные комментарии, которые все равно никто не слушал.       - Отрубите людям соц.сети, и они сами кого хочешь сожгут. Скорее всего, нас.       - А почему нам за продажу мерча никто не платит? Давайте подадим в суд за нарушение авторских прав.       - Не, Марго, давай сразу Игорю Грому звони, у нас же есть его номер? Пусть подтягивается, нам тут срочно нужен разгром.       И да, за несколько проведенных в четырех стенах разумовской черепушки лет, Сергей начал говорить «мы», потому что, ну… Куда деваться с подводной лодки? А еще, под шумок, он успел сменить религию, потому что от непрекращающегося Сероволка его начало тошнить и он проникся теплыми чувствами к Разгрому. Другой вопрос, что он будет делать, если мечта половины фэндома воплотиться в реальность и Разгром станет каноном.       Игорь, как бы, в отличие от «Олега», очень даже живой. Со своими человеческими потребностями. Тут уже жарким, как пламя ада, бромансом (селфцестом?) не отделаешься, и Сергею заранее страшно (или скучно).       Когда Сережа остается рыдать, раздавленный и опустошенный творящимся вокруг него бардаком, у Сергея внутри просыпается что-то, смутно похожее на совесть. Он торчит в этом мире уже пару лет, заебался настолько, что фактически игнорирует происходящие под его призрачным носом террористические акты, и слишком хорошо знает, что было и что будет. Он знает и то, что происходит прямо сейчас – в городе, в Разумовском. Поэтому, затушив сигарету, Горошко сполз с удобного диванчика и опустился рядом с навзрыд ревущим Сережей, молчаливо хлопая его по плечу.       «То ли еще будет, парень» повисает в воздухе.       - Я должен… Я должен что-то сделать, понимаешь?       Ага. Понимает. Он тоже должен. Знать бы еще, что именно…       Девятнадцатая сигарета и час до полуночи.       «Золотой Дракон» проходит по графе «социальное взаимодействие», поэтому у Сергея есть возможность пообщаться немного с кем-то, кроме Птица с Сережей, и серьезно – это для него уже за счастье, даже несмотря на все свое отвращение к зазвездившимся ублюдкам (…нет, на его мнение об убийствах эти чувства никак не влияет. Возможно. Лучше об этом не думать). Столько новых лиц, людей, голосов… И с ними можно поговорить, пошутить, поулыбаться. Для запертого в чужом сознании парня такие вечера едва ли не подарок судьбы… А еще можно взять сюжет в свои руки и по-тихому свинтить из центра событий, не нарываясь на лишнее внимание со стороны доблестной полиции, выраженной в одной человеко-единице с номиналом «Игорь Гром». Но у Сережи на этот счет свои планы – и руки сами по себе тянутся к любимой марке шампанского (кто там сказал, что Сережа – тряпка? Это кто-то просто никогда не стоял между ним и объектом его желания).       По большой элитной пьяни все разумовские тараканы слились в единый организм и Сережу понесло на подвиги.       - Если будет нужна какая-то помощь – обращайтесь, - кривляется невидимый Сергей за спиной переживающего паническую атаку от количество социального взаимодействия протрезвевшего Сережи. – Тьфу, блять. А можно было не устраивать тут разгром, нет?!       У Горошко – крик души, потому что его никто не слушает, воздействовать на материальный мир он не может, а в психушку все еще не хочется. Хотя все явно к этому и идет. И никакое шипперство тут не аргумент – Сергей слишком стар, чтобы верить в сказки (ему, мать вашу, едва ли двадцать пять, если считать проведенное в этом мире время, а то и двадцать три, если считать только «реальные» года).       Сережа, кажется, свою шизофрению номер два даже не пытается слушать. Ему все еще плохо от трех сказанных Игорю предложений. А может быть, от трех выпитых перед этим бутылок алкоголя.       Как вариант, он раздумывает о том, нужно ли в ближайший месяц мыть руку, к которой прикоснулся Гром.       -…А это означает только одно, - довольный жизнью Птиц с лицом в кои-то веки не Олега, со смаком пинает бессознательное тело майора и лыбится хищно, нездорово. - Мы с тобой становимся одним целым.       Сережа рыдает, дрожащими пальцами смазывая с висков Игоря кровь и лопочет что-то о том, что он не виновен и что это все ненастоящее.       Сергей бы поспорил по всем параметрам, но у него технические неполадки – он слегка недееспособен. А если говорить точнее – массивными металлическими скобами распят на стене прямо поверх небезызвестной Венеры, и ни вдохнуть нормально не может, ни вякнуть что-нибудь жизнеутверждающее, потому что грудь и шею обхватывают скобы, а рот закрыт мягким кожаным ремнем. Горошко может только сдавленно мычать и дергаться в своих оковах, с бессилием и злостью глядя на то, как Сергей Разумовский уничтожает сам себя.       В собственном подсознании человек всесилен, и Разумовский в этом плане не исключение. Проблема в том, что в кроваво-черной какофонии из шума и крови всесилие сосредоточено в руках жестокого и принципиального Птица, а более покладистый, мягкий и беспринципный Сережа не может ничего ему противопоставить. Или не хочет.       Третье колесо этого двухколесного велосипеда, Сергей Горошко, слишком хорошо знает, что одной моральной неустойчивостью дело тут не ограничивается – Сережа боится не Птица. Сережа боится реальности.       Реальности, в которой у него на руках – кровь, в которой на полу валяется полудохлый майор полиции, с которым нужно будет что-то делать. Сережа, на самом деле, не хочет ничего, кроме как писать свои программки, сидя в самом темном углу офиса и общаясь разве что с Марго и самим собой, реальные же проблемы это для него слишком сложно.       Поэтому, мать вашу, Птица и существует.       Потому что Сережа не хочет ничего делать, тем более принимать ответственность за свои поступки, он хочет сложить лапки на клавиатуре и заниматься исключительно своим хобби.       И все эти выкрутасы с осколком стекла у горла – ложь и показуха. Демонстративное самоубийство, шоу в никуда – потому что на самом деле офис цел, и весь красно-черный мир вокруг – самообман. И даже если у него хватит сил перерезать себе глотку, то победа автоматически засчитается за Птицем, поскольку реальное-то тело остается нетронутым.       Все заканчивается резко и предсказуемо – сквозь тяжелую давящую атмосферу подсознания пробивается явь. Падает на пол Сергей, судорожно откашливаясь и растирая рукой передавленную шею; ухмыляется довольный своей победой Птиц; валяется бесполезным мясным мешком Игорь.       Пафос и торжественность момента плескаются через край, и Горошко, как только отдышался и распластался на идеально-прохладном полу в позе морской звезды, счел своим долгом подпортить победителю триумф.       - Как думаешь, наши сапоги на лапы Грома налезут вообще?       Птиц как-то сразу скучнеет. Почему весь геморрой вечно висит на нем, а эти двое только развлекаются, делая при этом вид, что мир – тлен, и им очень плохо в нем живется?       Интересно, а если убить материальное тело Сергея Разумовского, что случится с сознанием Сергея Горошко? Птиц-то понятно, он – часть Разумовского так же, как и Сережа, а Сергей? Он тут, как бы, на птичьих пра…       …В смысле, он тут лишний, и вообще у него где-то там свое собственное тело есть. Или все, финита ля комедия и родной дом ему не светит так же, как Разумовскому – адекватность? Это было бы весьма печально.       И впервые такие мысли появляются в голове Сергея, когда его единственная привязка к жизни висит вниз головой над пропастью, удерживаемая по принципу репки Жучкой с Кошкой. Или Жучкой с Сучкой – новая интерпретация сказки.       В нем слишком много сарказма, господи, спаси.       -Хы-хы-хы… Поцелуйтесь еще, - у Птица сарказма тоже хоть отбавляй, идиотских шуточек – не меньше, а еще он слишком долго общался с представителем прогрессивного человечества и знает, что такое шипперство. Сергей на заднем плане, подглядывающий за тем, что там в своем телефоне строчит Юля, ржет.       Сергей Разумовский этого мира – химера трех абсолютно разных характеров, которые нахватались друг от друга всякой дряни, но вырулить ситуацию в свою пользу все равно не смогли, потому что бобер всегда побеждает осла и все такое прочее.       - Прямо сейчас он мечтает о том, чтобы выкинуть нас в окно, - любезно информирует Сергей Птица, и тот отвечает острым ехидным взглядом под аккомпанемент противных полу-истерических смешков. Они оба знают, что Гром этого не сделает. Один – просто знает, другой – неплохо разбирается в человеческой натуре.       Пчелкина все же сучка и Сергею становится очень-очень грустно:       - А я говорил, что план дерьмовый.       - Накаркал.       - Помойная ворона у нас, вообще-то, ты.       - Канделябр! Канделябр, блять!       Разумовского хоть лечи, хоть не лечи – проходной двор в голове как был, так и остался. Птиц уже вовсю строит планы один гениальнее другого, Сережа загнан в угол еще больше, чем обычно (что явно не способствует его моральным силам), а Сергей пытается одновременно помочь Птице и поддержать Сережу, потому что у него одного в этой компании есть мозги.       И спойлеры.       - А давай ты встанешь у руля и сделаешь вид, что с нами все нормально? – генерирует очередную идею Птиц, развалившись вдоль трясущегося в истерическом припадке Сережи, которому опять не дали успокоительного. – Тогда нас быстренько отсюда выпишут, и мы сможем заняться делами.       - Судебная система работает не так, - Сергей сидит под окном и усиленно дымит пятой сигаретой за час. – Если нас выпишут из больнички, то тупо переведут в обычную тюрьму, потому что пока мы здесь, то проходим как «невменяемые» и не подлежим заключению за решетку. Докажем вменяемость – здравствуй, небо в клеточку и друзья в полосочку.       -…а когда можно будет просто выписаться? – переваривает новую информацию Птиц, и даже Сережа под ним затихает, прислушиваясь к чужим словам.       - С нашим пожизненным? Боюсь, не скоро.       Естественно, они все равно выбираются из этого дерьма, чтобы счастливо увязнуть в следующем.