Дьявол носит школьную форму

kristian kostov — beautiful mess

hope: уже почти полгода прошло как долго они будут бегать? yoongi: мы недавно говорили об этом с чонгуком, и там так башка поплыла, что я посоветовал ему обратиться к врачу когда я сказал ему, что тэхен в первом семестре получил грант и послал нахуй родителей и всё их бабло, он заявил мне, что ему стыдно на него будет даже взглянуть namjoon: он ебанулся? hope: мы сейчас точно о том чон чонгуке болтаем? о том самом чонгуке, который получил спортивную стипендию в унике, вступил в студсовет и которого просят дать интервью для университетской газеты? namjoon: чимин тоже спрашивает, не ебанулся ли он и добавляет, что ты забыл дописать, что чонгук стал самым желанным первокурсником в этом году hope: да поебать до конца летних каникул осталось всего ничего namjoon: а тэхён не хочет поговорить? hope: хочет, но он на очке, потому что за эти шесть месяцев чонгук с ним не связывался когда я говорю «на очке», я имею в виду, что у моего лучшего друга депрессия, ладно? он учёбу дрочил весь первый семестр, чтобы получить ёбаный грант, и реально поставил на кон всё, что у него только было, чтобы по итогу узнать, что бывший, которого он всё ещё любит, полгода целенаправленно его избегает а теперь выясняется, что чонгуку, блять, стыдно долбоёб yoongi: я думал, это мы идиоты namjoon: неправда, я всегда думал, что вы крутые ребята, а идиот из вас только намджун yoongi: здравствуй, чимин hope: приветик, чимин namjoon: прошу обращаться ко мне не иначе, как ваше величество. меня в школе все так называют yoongi: слышь, школота, рот закрой и верни телефон своему парню, окей? namjoon: я им всего себя, а они мне нож в спину (￢_￢;) лучшие годы потратил на них, а они (￢_￢;) я любил их так преданно, как бухать не люблю (￢_￢;) а они (￢_￢;) мыши (￢_￢;) вонючие (￢_￢;) желаю вам всем, чтобы когда-нибудь вас постирали в стиральной машинке (￢_￢;) yoongi: ... hope: ... namjoon: я приношу извинения. телефон у меня. я на связи yoongi: я бы хотел, чтобы их нам принесла мама чимина за то, что когда-то решила не делать подпольный аборт hope: короче, у меня есть один отвратительный план но я знаю, что он точно сработает

***

      Со вздохом Чонгук обводит глазами помещение галереи, чувствуя себя немного потерянным: Юнги и Хосок говорили, что встреча будет в семь тридцать, а затем написали, что на сорок минут опоздают, так что ему стоит узнать там, внутри, как дела обстоят.       Чон Чонгук — открытый гей, будущий финансист и полупрофессиональный спортсмен — от искусства далёк. А последние месяцев шесть у него так и вообще аллергия. Или на себя самого — пока не решил, потому что чувство вины его жрёт за всё то, что он сделал, довольно нещадно.       Но выбора нет: он ходит из зала в зал, продавая глаза, и понимает одно — в картинах он совершенно не шарит.       Но он полгода назад знал того, кто бы...       Стоп.       Остановись, Чон, окей? Если ты сейчас о нём снова задумаешься, то вся встреча с женатиками полетит к чёртовой матери.       Но как не думать о том, кто не выходит из мыслей? О том, кто поселился в них, живёт и уходить не планирует?       Чонгук так хочет извиниться перед Тэхёном за то, что он выкинул в последний день школы, но не может найти в себе сил. Или же смелости. Или и того, и другого, чёрт его знает, но он просто не может заставить себя прийти и сказать, что он всё ещё любит, не может и думает — не после того, как устроил в чужой семье тарарам.       Поначалу боялся, что Ким не захочет его даже слушать, столкнувшись с суровой действительностью.       Потом стало стыдно, что он принял решение и разорвал эту их связь без согласования с другой стороной.       А теперь банально уверен, что Тэхён пошёл дальше. Но не знал до победного, какую сторону выбрал.       А с утра — один Мин Юнги со своим: «Кстати, ты слышал? Тэхён съехал в общагу от предков и от их деньжищ отказался, мол, из-за того, что те не принимают его таким, какой есть. Имею в виду, геем, если что, бро. Ты сечёшь?».       Не то чтобы Чон не думал о бывшем двадцать четыре на семь последние месяцев шесть, однако если бы после таких новостей в сутках прибавилась пара часов, а в неделю добавили день, то он бы стал думать двадцать шесть и на восемь.       Собираться с силами пока не выходит, но он очень старается.       В галерее красиво, пусть он ни хрена и не смыслит в картинах: мысли снова и снова крутятся вокруг того, что он бы хотел посетить это место с Тэхёном. Пройтись вдоль предметов искусства и послушать его мнение на счёт каждой из них — слушать, как тот говорит о том, что ему действительно нравится, всегда было чертовски прекрасно.       В идеальном мире Чонгука он исправляется, объясняет ту сцену пониманием важности чужих страхов и дополняет, что не хотел давить на Тэхёна фактом выбора между ним и отцом в столь шатком возрасте. В антиутопии Чонгук осознаёт, что в тот день Ким бы из страха его точно не выбрал, и поэтому он избавил его от мук совести, обеспечив себе это дерьмо.       В реальности он чувствует себя до ужаса глупо и упирается взглядом в плиточный пол, даже не представляя, что уже через пару мгновений его жизнь станет сценой в кино.       Потому что он натыкается. Неожиданно, резко, чтобы, вскинув лицо с громким: «Простите, пожалуйста!» вдруг замереть.       Утонуть в чужих карих глазах.       Погибнуть в изгибе полных губ, которые полгода назад целовал.       — Что ты... делаешь здесь?.. — хрипом срывается с связок вместо приветствия: самоуверенный ЛГБТ-секс-инструктор из НАТО теряется с мыслями, не может формулировать их.       А Тэхён, напротив, выглядит очень спокойным. Настолько, словно знает что-то такое о том, с кем сейчас говорит. Что-то такое, что ему было знать совсем не положено. Например, что-то о чувстве стыда — Чон хорошо знает конкретную мимику и своего конкретного лучшего друга, чтобы кусочки мозаики начали занимать своё положение.       — Хосок и Юнги пригласили на семь сорок пять, — конечно же, блять, они его пригласили. — Но сказали, что опоздают на сорок минут. Так что предложили мне погулять здесь, внутри, — и, ухмыльнувшись, задаёт новый вопрос: — Сдаётся мне, что у тебя та же история.       — Меня пригласили в семь тридцать. Чтобы мы наверняка с тобой разминулись на входе и я не смог сбежать прямо на улице, — вздыхает Чонгук.       А Тэхён... так похож на себя и вместе с тем — совершенно не. Не нужно быть гением, чтоб осознать, что сейчас перед Чонгуком стоит человек, который обрёл душевный покой и уверенность: не кричит и не злится, не бьёт ему морду, а просто лишь ведёт диалог с неожиданной нежностью.       Настолько, чёрт возьми, очевидной, что Чонгуку от неё больно физически.       Ведь он всё ещё любит.       Чон, кстати, тоже.       — Юнги мне рассказал о том, что тебе стыдно, — вдруг произносит Ким тихо. — Но тебе не должно. Сначала я был шокирован, потом на тебя очень злился, но я всегда понимал, почему ты так поступил, и никогда не обижался за это. Напротив: сейчас я хочу тебя лишь благодарить, потому что мне нужно было дозреть самому.       — А родители что? — хрипит Чон.       — Плевать. Может быть, смирятся, как смирились с художкой через месяца два, а может, не смирятся. Меня это не особо заботит.       — А что заботит тогда?       — Ты, дурак, — и, покачав головой, не стесняется: протянув руку, ерошит чужие чёрные волосы, мимоходом нежно огладив чонгукову скулу. — И наша любовь, что всё ещё не утихла. Я прав?       Вдох.       Выдох.       — Ты прав.       Тэхён негромко смеётся.       А затем произносит:       — Думаю, парк развлечений ещё не закрылся. Выбьешь мне в тире тигра и кролика?       — А на колесе обозрения мы потом покатаемся?       — Конечно же, мы с тобой покатаемся, — улыбается Ким. — И там я попрошу у тебя разрешения кое-что сделать.       — Я дам согласие, — обещает Чонгук.       — Не сомневаюсь. Пойдём? — и руку протягивает, улыбаться не прекращая.       — Пойдём, — никого не стесняясь, переплетает их пальцы Чон.

***

      — Я же сказал, что сработает, — блаженно замечает Хосок, выдыхая из лёгких дым сигареты и наблюдая за двумя идиотами, что выходят из галереи в обнимку и идут дальше по улице, не видя, кажется, никого, кроме друг друга. — А вы мне всё: «Они тупые, они не поймут!». Нет, они, конечно, тупые, но не настолько, чтобы проебать снова друг друга, столкнувшись лоб в лоб.       — Я верил в них, — кивает Намджун.       — А в нас не верил три месяца, — напоминает Чимин с ноткой обиды.       — Послушай, я столько лет был влюблён в Ким-сонсэннима, не мог бы ты сделать мне скидку?!       — Я тебе не «Seven-eleven», придурок! — восклицает Пак, стукнув его по руке.       — Обожаю тебя, — с восторгом говорит Юнги своему парню тем временем, покачав головой с восхищением. — Ты сущий дьявол.       А Хосок на это только подмигивает:       — Дьявол, который больше не носит школьную форму. Мне нравится, как это звучит.