Гадание на кофейной гуще

      Близился бал в честь Хэллоуина. Фёдор заканчивал с ритуалом прямо перед экзаменами, к которым их с Дазаем не допустили. Второй же, просто ждал, дополнительно прося Фёдора подкрутить ещё пару гаечек в сайте университета. Достоевский не успевал ничего сделать, потому в этот раз отказался, обозначив, что до бала он успеет только закончить ритуал и изучить код сайта. Отчасти, это было сделано из капризности, чтобы осадить ошалевшего товарища.       – Нет.       – Ну пожа-а-алуйста! – Слезливо просил Осаму, повиснув на чужих плечах.       В этот момент, Федя чуть не задохнулся от резкости чужих духов, сильно ударивших в нос. Не сказать, что они плохие, но перебор. Как, в целом, и всегда, ведь буквально в один день, Достоевский ощутил чужие духи уже на своей одежде, на волосах в особенности. Имбирь, табак, кедр...       Осаму напоминал о себе, даже когда не был рядом. Иногда Фёдору мерещился его силуэт в толпе, и он думал, что сходит с ума окончательно. Была ли это влюбленность? Вроде как нет, а вроде навязчивость чужого образа преследовала его повсюду.       И это было странно. Хотелось позволить себе раскраснеться как школьница, когда Дазай берёт его за руку снова, многозначительно смотря в глаза и уводя куда-то в уединенное место. И как ему здесь отказать, когда он...       Такой притягательный, имеющий свою мистерию, которая словно болото топила любые отказы. Когда он просит помочь по учёбе, просит рассказать чужой секрет, просит вместе пробраться среди ночи в чужую комнату в общежитии, чтобы украсть какую-то вещь ради розыгрыша. И это всегда того стоит. Но он наглый, нахальный кретин.       Из всего вышеперечисленного, Фёдор согласился лишь на помощь в учебе, скрипя сердцем отказывая в остальном. А всё потому, что он знал, что Осаму бы в итоге сказал, что он занят, и мол, давай сам разберись. Не стоило идти у него на поводу, но, сука, хотелось. Было в этом что-то, но это задевало гордость. Пусть он поворачивает такое с каким-нибудь Ацуши.       – Не заставляй меня повторять дважды – Грозно выдает Достоевский, пытаясь скинуть с себя чужие руки, мешающие писать конспект.       В кабинете никого не было, так как был перерыв. Фёдор уже догадался, что Дазай сейчас начнет приставать к нему, или чтобы побесить, не дав подготовиться к уроку, или чтобы их увидели.       – Разве тебе та-а-а-ак трудно? Не умеешь что-ли? – С фальшивым разочарованием протянул Осаму, уложив подбородок на чужое плечо. Достоевский сглотнул, моментально заставляя себя вернуться в реальность и не поддаваться искушающему его провокатору.       – Ну, пусть будет так тогда. Трудно, не умею, дай теперь закончить – Он вздохнул, устало двинувшись, и осознав, что чужие руки плотно придавливают его к спинке стула, прижимаясь к талии – И руки убери.       – Почему? – Дазай веселился и брал от ситуации вообще всё. Он откровенно любил бесить других людей, но вот бесить Достоевского... Это уже другая история. Другой уровень.       – Я занят – Фёдор откинул голову назад, шумно дыша от осознания, что случайно открыл свою шею, на которой сразу же очутились чужие губы. Ну всё. Он опять попадает в эту ловушку. Нужно оставаться в сознании, но как? Невозможно, когда чужие руки лежат на коленях, ощупывают живот, задирая одежду, ведя пальцами вниз.       – Занят? Чем-то кроме меня? Фёдор пихнул друга локтем под ребро, тут же высвобождаясь из хватки. Фантомное чувство прикосновений не отпускало, начинало трясти, пока Дазай тяжко вдыхал сквозь ненавистную боль.       – Да блин, так бы сразу и сказал, что не успеваешь – Сквозь зубы выдает Осаму.       – Я уже сказал.       – Неправда. Ты ничего подобного не говорил – Дазай обошел парту, изящно прокрутившись вокруг, удалился к выходу – Ладно, так уж и быть, пиши свои уроки... Я, между прочим, тоже занят!

◈◈◈

      – А вот у нас работник пропал один – Вздыхал Гоголь, сидя в кафетерии напротив Сигмы.       – Ох? Как его звали? – Округлил глаза студент, наблюдая за тем, как потягивается его сонный собеседник.       – Ваня. Ну, Иван. Гончаров. Федин одногруппник – Коля лениво тыкал вилкой свой завтрак, явно не собираясь есть.       – Я его не знаю... Он прям пропал без вести? – У Сигмы шли мурашки по коже от мысли, что кто-то, кто был у него под носом исчез.       – Его неделю не было на работе, а на звонки он перестал отвечать в среду, то есть, три дня назад. Уже четвертый – Не сказать, что Николай выглядел обеспокоенным, даже наоборот – спокойнее обычного. Но ему явно было интересно происходящее.       – Надеюсь, что ещё есть шанс, что его найдут – Сигма судорожно запил свои слова горячим кофе, который ему в термосе принёс Гоголь, зная, что в университетский машинный кофе харкают какие-то долбаёбы (он был одним из них).       – А-то! Сегодня нас допрашивают! – Лучезарно улыбнулся он, будто случится какой-то праздник. Сигма же этой радости не разделял, начав нервничать и накручивать себя, но вовремя вернулся к рациональному размышлению о происходящем.       – Во сколько это будет?       – Через одну пару. Меня уже расспросили полицейские на работе, так что я свободен – Гордо заявил Коля – Но можно и второй раз прийти, я люблю, когда мне задают столько вопросов!       – Это несмешно... Вдруг он умер?       – Федя порадуется.       – Что!?       – Ну, Ванечка с первого курса его сталкерил жёстко, на что Федя вроде и подружился с ним, но тот ему та-ак навязывался – Он повертел в руках вилку, неожиданно ударив ею в тарелку, раскалывая её на куски – В любви ему клялся. Публично. Ты разве не знаешь?       – А... Эм... Откуда мне знать? Я же не учусь с ними вместе... – Ошарашенно похлопал глазами Сигма, замечая, как Коля меняет выражение лица с пугающего, на спокойное.       – Ну как так! Сигмочка, эта история ведь целое достояние в рейтинге трэша, произошедшего в нашем универе!       – Я правда даже не слышал об этом...       – Пошли прогуляем на лестнице, я тебе поведаю историю, которую ты упустил...

◈◈◈

      Прогульщики удалились из помещения в коридор, где было множество различных дверей. Не было ни одного окна, лишь высоченный потолок, в который упирались громадные колонны, на которые так любил таращиться Сигма. В конце коридора ютились самые скрытные и одинокие двери, не задеваемые шумом студентов. Одна дверь вела в ту самую мастерскую, вторая вела в кладовку, а третья – к аварийному выходу. Последняя дверь была закрыта, а лестница внутри была маркирована как «нерабочая». Была уйма таких же помещений по всему зданию, но там всегда кто-то ошивался, то уж шибко меланхоличные эмо-студенты, то какие-то курящие разгильдяи. Сигма дернул фигурную, металлическую ручку, убедившись в том, что дверь закрыта. Коля молча подошел и проделал следующие действия:       С хитрющей ухмылкой, он достал тетрадь из сумки, откуда вырвал листок, который следом просунул под дверь, где было достаточно места. Затем, одолжив у Сигмы ручку, так как своей не было, он протолкнул её стержень в замочную скважину. Послышался удар чего-то об пол. Звук раздался эхом по коридору и лестнице, и Сигма просто молился, чтобы их не услышали. Гоголь спокойно придвинул листок обратно. На нём красовался старый бронзовый ключ, которым они и открыли дверь.       Перед глазами предстало необычное помещение с круговой лестницей. Свет исходил лишь из мигающей вывески плана эвакуации и парочки ламп, которые очень тускло освещали лестницу. Коля небрежно скинул с плеча сумку, после чего сев на неё. Пол холодный, не хватает ещё жопу застудить. Сигме пришлось проделать тоже самое.       – Ну так вот. Всё было так...       И Гоголь начал свой рассказ. На первом курсе он подружился с Достоевским, за которым же и решил приударить, отдавшись захлестнувшим его чувствам. Такое было ему не в первой, потому Коля разыгрывал драмы и спектакли, шоу и представления о том, какой же Фёдор холодный, как айсберг в океане. Но тот не особо реагировал на такие выпады, продолжая заниматься своими делами. И Господи, тот год был для Достоевского просто адом на земле, ибо появился ещё один поклонник. И это как раз и был тот самый пропавший без вести Гончаров. Фёдор жаловался Шибусаве, что ощущает себя так, будто попал в какой-то американский сериал, где его решили поставить на роль популярной чирлидерши, за которой бегают толпы поклонников. Однако, смирившись со своей участью, хитрый Фёдор обернул ситуацию в свою пользу, сделав Колю своим другом, заставив его остудиться. А вот с Иваном всё было куда сложнее. С ним даже поговорить не получалось, он будто в пустоту исчезал после каждого урока, прятался, подглядывал, да и в целом был очень несчастным, когда его удавалось увидеть. Достоевский замечал это особенное внимание к своей персоне, но старался не задумываться о происходящем. Может, он больной? Есть же люди, которые бессознательно циклятся на одной личности, при чём без причины. Признаться честно, да, раздражало. Он выходит из здания и перед ним уже белым светятся длинные волосы и перебинтованная макушка головы, но сиё чудо тут же скрывается за ближайшим забором, а при попытке нагнать шпиона, выходило ровным счетом ничего.       – Ого, ты это видел!? – Воскликнул Коля, показывая пальцем за дверь, ведущую из кабинета в коридор, где опять был замечен белый силуэт.       – Да. И не раз – Вздохнул Достоевский.       Разумеется, что он пытался уже поговорить со своим сталкером, но тот абсолютно иррационально избегал личных встреч, да и в интернете ему не напишешь – некуда. И вот в один прекрасный день, объятый толпой одногруппников, Фёдор любовался на доску с расписанием занятий, где был красным по белому написан стих, в котором было выражено очень красочное признание в любви, да ещё с абсолютно бестактно указанным именем получателя данного послания. Достоевского это даже позлило, но злобу перекрыл чистейший шок, ведь, сзади его окликнули:       – Фёдор Михайлович... Прошу, не игнорируйте мои чувства к вам. Мне нужен чёткий ответ. Достоевский поморщился услышав, как к нему обратились, затем попытался придать лицу напускного спокойствия, стараясь игнорировать смешки из толпы.       – Это чё за хуйня? – Держать лицо выходило из ряда вон плохо – Эм, то есть... Ты зачем это сделал?       – Хотел, чтобы вы, наконец-то были в курсе, что-       – Зачем? – Фёдор догадывался, что сейчас он выглядит как никогда тупо, но он просто уже не знал, как реагировать на такое.       – Ну и кринж, Ваня... – Прокомментировал из ниоткуда появившийся Гоголь, на что Гончаров бросил злобный взгляд, просящий не перебивать его.       Где-то на фоне слышался чей-то несдержанный смех, разрезающий тишину. К слову, это был Дазай, который ещё не был знаком с Достоевским. Как в итоге рассказал Коля, эти двое и познакомились только после этого публичного инцидента.       – Блин, серьезно, я просто подошел глянуть, чё там за столпотворение, а там ты, как истукан стоишь, и такой «зачем?» – Пародировал серьезное лицо нового друга Осаму, затем моментально заливаясь хохотом.       – Это странно. Было очень странно – Пробубнил Фёдор, потягивая горячий чай – Недавно он мне вручил любовное письмо со стихами и приглашением сходить послушать выступление оркестра.       – О, так ты сходи – Ляпнул Дазай, прищурившись – Или он тебе ну ни в какую не нравится?       – Да так, очередная аквариумная рыбка среди малюсков в океане. Океане примитивщины – Достоевский разочарованно вздохнул, ловя проницательный взгляд собеседника. Такой же взгляд, как и у него самого.       – Верно. Но не хотел бы ли ты дать этой самой рыбке аквариум?       И он сходил на оркестр вместе со своим сталкером. В тот вечер Гончаров был не в себя от счастья, заливая что-то про то, что Фёдор «излечил его от горя». Но тому было вообще плевать на его «горе». Иван обращался к нему на «вы», что было иронично, ведь он сам был старше Достоевского на год.       По итогу, вплоть до своего исчезновения, Иван писал все требующиеся его объекту восхищения конспекты, пока «Фёдор Михайлович» почивал где-то у себя дома, понимая, что самому ему придется писать ещё не меньше докладов, чтобы набить побольше оценок.       Но будучи уже на четвертом курсе, Достоевский стал всё больше жаловаться, что помощь с конспектами перестала быть актуальной, ибо злобные преподы всё прознали об их схемах, а чувствовавший себя провинившимся Гончаров вечно пытался чем-то ему помочь, даже когда было не нужно. И вроде, в чем проблема попросить его отстать, да и тут всё не так просто. Просьбы подобного рода тот воспринимал на свой счёт, утопая в самообвечивании, после чего Достоевскому приходилось сглаживать углы ситуации. В итоге всё осталось в подвешенном положении, ибо на последнем уж курсе помощь перед бесчисленными экзаменами и дипломной работой была бы очень кстати.

◈◈◈

      – Господи, а я то думал, что там что-то ужасное будет – Вздохнул Сигма, поднимаясь с места, чтобы размяться и осмотреться.       – Ну, на первых порах моей влюбленности в Федю, мы с Ваней даже подрались! – Проворчал Коля, вставая вслед за Сигмой.       – Что!? – Обернулся студент, ожидая ответа, смотря сверху-вниз на своего товарища.       – Ну да! Я ему сказал, мол, отстань от него, а он мне ебало набил. Ну и я ему тоже нормально так... Федя с нас ржал, потому я обиделся на него и остыл.       – Боже мой... – Закатил глаза Сигма, продолжив подниматься по лестнице.       – Да не могу я видеть, как моими чувствами так пренебрегают! Это ужасно обидно – Топал вслед бариста.       Где-то наверху послышался шум, отдаленно напомнивший спускающиеся вниз шаги. Сигма вздрогнул, начав спешно бежать по ступенькам вниз. Звук затихает. Парень поскальзывается и летит вдоль лестницы, запинаясь о выступы, стараясь схватиться за перила. Гоголь реагирует почти что моментально, с цирковой ловкостью подпрыгивая и крепко ловя возлюбленного за предплечье, позволяя ему изящно зависнуть на одной ноге, прям на самом краю ступеньки. Сигма замер в паре сантиметров от чужого лица, боясь пошевелиться. Эту ситуацию не могли исправить ни проворность Коли, ни перила, которые находились именно с той стороны, где бариста держал его за руку, помогая сохранять баланс. Николай сделал это будто на автомате, но осознание положения пронзило его словно молния, гроза в начале мая, не иначе. Ноги подкосились, а Сигма соскользнул со ступеньки, таки сокращая оставшиеся пару сантиметров, некогда предотвращавших поцелуй. И это случилось. Немного смазано и глупо. Гоголь запечатлит эти жалкие две секунды на всю жизнь и увековечит в миллиардах мемуаров, не забыв расписать всю кульминацию случайного соприкосновения. Сигма же эти мемуары сожжёт и обхаркает, если узнает о них.       Полёт вниз был недолгим, зато очень травмоопасным. Повезло приземлиться головой на сумки и скинутые пиджаки, а то Коле бы уже не было суждено проснуться. Не самая мягкая посадочка, в глазах потемнело, а чужие губы блаженно ощущались где-то на скуле. Оно того стоило.       Сигма, борясь с трясущимися конечностями, поднимается с чужого тела, вовсе забывая о падении и мистических шагах в пользу случайного поцелуя. Это было ужасно, сердце громыхало с кошмарной, удушающей силой, адреналин зашкаливал, а красные губы блондина, жмурившегося от боли в затылке, стали казаться гипнотически-манящими. И Сигма точно не знает, что за всплеск гормональных фейерверков ударил в его светлую голову, но он поцеловал Колю ещё раз. А тот ему податливо ответил. Это произошло дважды. Трижды. Четырежды. В пятый раз прикосновение было дольше и... Стоп. Сигма вскакивает, будто от удара током. Это была ошибка.       – Эм... Зачем ты это сделал? – Тихо и ошеломленно вопросил Николай, приложив пальцы к мягко истерзанным губам. Он не мог включиться в реальность. Не мог поверить.       – Я п-просто хотел поправить твою повязку, но снова упал, и эм... – Сигма нервно заправил прядь волос за ухо, пока Гоголь возвращал повязку обратно на слепой глаз. На удивление, Коля казался даже спокойнее провинившегося Сигмы, и лишь румянец на щеках выдавал какую-то внутреннюю бурю эмоций.       – Ну спасибо – Бариста неожиданно нахмурился, поднимаясь с места и скидывая чужой пиджак со своей сумки, чтобы забрать вещи и уйти.       – Ты в порядке? – Серьезно поинтересовался студент, собираясь подойти.       – Мне на смену пора.

◈◈◈

      «Прости, я не знаю, что на меня нашло. Я испугался и на эмоциях сделал это» – Пишет Сигма Коле, который игнорирует его сообщения уже третий час, отмахнувшись на, мол, работа.       К слову, это первый раз, когда Сигма ему пишет вообще. До этого их чат был переполнен до краев убийственно-романтичными сообщениями Гоголя и расистскими анекдотами его же сочинения. Так же была пара издевательских сообщений о политике, которую он явно не воспринимал всерьёз. Сигма пролистал чат до самого начала, насчитав около пятиста сообщений. Ни на одно он не ответил, ибо боялся. Руки тряслись от каждого уведомления, а очередной анекдот заставлял зажаться в угол. Ну не хотелось Сигме знать, что было после того, как русский, немец и еврей зашли в бар.       «Я не хотел тебя обидеть» – Добавил он к предыдущему сообщению. Сам Николай сейчас смотрел на трезвонящий от уведомлений телефон и бездействовал, находясь в прострации. Что-то его взбесило в том, что сделал Сигма. Всё было бы замечательно, он бы довольствовался тем кратким соприкосновением при падении, но... Зачем?       Сигма же не влюблен в него. Это было издевательство? Насмешка над его чувствами? Жалость? Снисходительность по отношению к придурку, вроде него? И вроде было чему порадоваться, но это было оскорбительно. Это словно жестокая шутка.       Гоголь покидает рабочее место пораньше, пользуясь своим преимуществом как самого преданного сотрудника. Под презрительным взглядом Акутагавы, он топает к выходу. Ещё бы, он ведь теперь один на всю кофейню чуть ли не до конца смены, ведь есть ещё и Ацуши, безбожно прогулявший работу. Но Коле, если честно, было вообще насрать, сегодня стремление помогать стремилось к нулю.       Горе-романтик добрался до недавно покинутого университета, чтобы подняться в кабинет своего кружка для рукоблудов (те самые дополнительные курсы шитья). Ему предстоял тяжелый вечер за шитьем маскарадных костюмов, за которые он взялся, чтобы забить чем-то своё время, дабы не дать продыху вечно поджидающему его в тишине самообвечиванию. Благо Сигма не знал, как же Николай на деле любит выкрутить свою личную драму, когда он наедине, вот как сейчас. Один в пустом коридоре, который высасывал из него душу. Шаги эхом бьют по ушам, стук каблуков обуви о звонкую плитку – трезвит. Но не побывать ему в одиночестве сегодня, да и не сожрать себя самого заживо. Кабинет кружка не был пуст. Там Шибусава и Дазай. Ждут Фёдора, небось. Гоголь распахивает дверь настежь, вваливаясь в помещение так, будто он один единственный здесь желанный гость.       – Чем это мы тут промышляем? Шитьем? Дазай, ты когда в портные податься-то решил!? – Подпрыгнул Коля, захлопнув дверь, следом падая задницей на стул. Дазай как-то измученно выдохнул, зажмурившись:       – Да не хотелось мне! Я не успеваю свою маску доделать, она мне на лицо не налезет! – Продемонстрировал он маску в виде черепа, которую уже успел обшить бисером – Как бы переделывать не пришлось...       – М-да... А костюм как?       – Я не буду его с нуля шить только ради одного вечера... В прокат возьму что-нибудь вычурное.       – Это может и один вечер, но зато какой! МАСКАРАД! САМЫЙ НАСТОЯЩИЙ! ДАВАЙ ПОБОДРЕЕ, РАЗ-ДВА, РАЗ-ДВА! – Стал хлопать Коля, перебирая в руках нитки.       – Удивительно, что ты шить умеешь – Болтнул Шибусава, пялясь на Гоголя – Я думал, что ты больше минуты на одном месте не высидишь.       – Кто сказал, что я сижу на одном месте, пока шью? Можно и лежать и стоять, можно йогой заниматься или танцами даже. Нет смысла себя ограничивать в творчестве!       – Нет. Удивительно то, что при всём этом, шьет он хорошо – Добавляет Осаму, с отвращением откидывая корявую маску на стол. Будет переделывать, понятно.       – У меня в тиктоке видос есть, где я головой вниз вишу и вышиваю – Протараторил Гоголь.       Ну, здешним студентам, особенно театрального, таланта не занимать. При всём хаосе, который являл собой Коля, умел он всё делать аккуратно и красиво. Фёдор, к слову, мог бы тоже пойти на театральный, ибо ладил с музыкой и театром в целом, но в последний момент решил заняться чем-то поновее в своей творческой деятельности. Дазай же дополнительно с учебой занимался психологией и исследованиями в этой сфере, параллельно уча три сложных языка. Пошёл на абсолютно случайный факультет, правда, а хотел стать журналистом.       – Я вот недавно шаровую молнию видел... – Начал свой рассказ Осаму, выкрамсовывая блестящие камни с маски.       – Ого, как это? – Удивлялся бариста, заприватизировавший швейную машинку, начиная её настраивать.       – Да вот так вот. Пошел в лес по грибы с другом, выходим к рельсам, чтобы перебраться в нужное место, а там шар светящийся парит. Ну, друг-то мой обосрался, схватил меня, и подойти к этому чуду не дал. А я сразу просек, что это шаровая молния так-то! Всегда было интересно умереть от такого редкого явления... – Мечтательно он вздохнул.       – Я тоже видел шаровую молнию, но давно, в поле. В тот день у меня дома свет отключили ночью – Спокойно бормочет Шибусава, не отрывая взгляда от уже измученного золотыми нитками галстука. Дверь в комнату со скрипом открылась.       – В общем, всё готово – Прямо с порога обратился к Дазаю Фёдор.       – Федя, тебя стучаться не учили? В лифте родился? – Дразнился Коля, видя, что его друг был очень уставшим и взвинченным.       – Молчи, а то будешь следующим – На обреченном выдохе угрожал Достоевский, просящий у Бога спокойствия и отдыха.       – Не нужно следующих, приляг отдохни – Указал на маленький диван у окна Дазай – То есть, мы всё? Нас допустят к экзамену?       – Да – Глаза слезятся от усталости, всё мутнеет. Фёдор хило падает на диванчик, свесив ноги с бортиков, ибо не умещался в полный рост. Он перевыполнил просьбу Осаму, таки выполнив то, о чем тот упрашивал его в библиотеке. Он просил, чтобы Достоевский наколдовал им автоматы, а не просто допуски к экзамену. Было очень сложно, даже несмотря на то, что Фёдор не в одиночку расправлялся с задачей.       – Вот и хорошо. Поспишь, пойдем покушаем, как закончим тут.       – Ладно. Я спать. Разбудишь.

◈◈◈

      Сигма ждал ответа весь день. К счастью, он его получил: «Всё хорошо, просто не делай так больше, если это только адреналин. Я почти обиделся! В конце концов, я хочу завладеть твоим сердцем, а не рассудком! 😊😘» – Гласит сообщение.

«Извини меня, такого больше не повторится»

«Хорош уже, что было – то прошло!»

◈◈◈

      Сигма гладит свою рубашку, брюки, пиджак... Что-то внутри замирало от волнения о предстоящем маскараде. Однако, радовало, что их недопонимания с Колей уже были решены, а при последней встрече всё было как обычно. Повезло, что его преследователь такой отходчивый.       Сигма обвешивает себя тысячей украшений и звенит ими так же, как и его кошелек с мелочью, после того как он разорился на этот образ. Он наспех накидывает пальто и бежит сквозь сильный осенний ветер, опаздывая. Где-то в толпе промелькнул какой-то очень странный силуэт. Что-то не так... Кто это был, почему это так задело взгляд?       Сигма потряс головой, осмотрелся, вздрогнул, побежал дальше по улице, полной людей. Приблизившись к зданию кофейного зала, он заметил огромную очередь из ряженных студентов и напомаженных студенток, толкающихся толпой внутрь зала. Очень бы не хотелось быть задавленным в этом столпотворении, потому Сигма разумно обошел здание, в поисках служебного входа. Может повезет с него зайти. И ведь повезло. Дверь была открыта настежь, а людей нет. Из темного помещения за дверью играет живая музыка, в такт идут разговоры и напыщенное звяканье бокалов.       Цокая каблуками лакированной обуви, Сигма идет в самую глубь мрачного коридора, завешенного черными тканями, сценическими занавесками и ещё Бог пойми чем. В помещении много дверей, непонятно откуда исходит звук оживленного мероприятия, из-за чего била паника от неестественности картины, которую наблюдает Сигма. Он мечется меж проходов вычурного лабиринта, на грани ужаса бежит обратно, но понимает, что очень по-глупому заблудился. Собрав волю в кулак, парень прислушиваться к двери с номером «семь». От неё шума было больше всего.             Внутри нового коридора за этой дверцей было светлее. Свет исходил от небольших сплошных ворот с массивными ручками. Сигма очень неловко приоткрыл дверь, подсмотрев. И он замер. Весь мир сократился до единственной точки, к которой был прикован его взгляд.       Это был юноша в белом. Светлые волосы, собранные в изящный конский хвост, маска, переливающаяся светом тысячи камней, дающих радужные отблески на клавиши рояля, за которым тот сидел. Утончоенные, но проворные пальцы, обтянутые шёлковыми перчатками, поправляют лист с нотами, стоящий на подставке.       Сигма был заворожен, шокирован. Кто этот парень такой? Он буквально светится в этой сумрачной атмосфере гнетущего бального зала. Он играет, плавно, красиво, талантливо, мелодично... От скрытой меланхолии в его движениях подкашиваются ноги, настолько это было притягательно. Сердце колотится, Сигма сглатывает, с упоением дослушивая композицию.       Только спустя две минуты, он замечает, что в толпе все танцуют. Стало так неловко заходить через такую большую дверь, ведь все, наверное, будут смотреть на него. Однако, выждать момент удалось. Музыка временно прекратилась, а после аплодисментов, толпа учащихся сменила фокус на шведский стол.       Сигма открывает дверь, наконец-то оказываясь в центре событий. Он идёт, не глядя, спотыкается, неуклюже падая в толпу, где его ловко подловили руки в тех самых перчатках. Очевидно, что подняв взгляд, Сигма видит именно того самого парня-пианиста. Он казался таким снисходительным и спокойным к его неуклюжести, что стало даже не по себе.       – Сигмочка, ты таки пришёл! А я-то думал, что ты пропустишь всё... Правда, пропустил моё выступление, но ладно, всё равно конкурсы и развлечения буду вести тоже я! – Тараторит знакомый голос. Ах да, точно. Этим прекрасным незнакомцем оказался Гоголь. Сигма моментально сменил выражение лица с «Я Бэлла Свон™» на привычное строгое.       – Я уже послушал – Буркнул студент, обтряхивая колени светлых брюк – Не знал, что ты так хорошо играешь...       – Между прочим, я ещё и безупречно выгляжу! Не узнал, небось, да? – Под маской с бабочкой на одном глазу не было видно, но Сигма догадался, что тот играл бровями.       – Да, тебе очень идет... Ты ведь не с нуля шил всё это?       – С нуля. Вот такое вот я талантище – Похвалил себя Коля. Ну, в целом, заслуженно – Господи, а ты себя-то видел? Неважно, сам ты сделал костюм или нет, но ты точно победишь в сегодняшнем конкурсе... Ты просто шикарен – Ему хотелось пищать как маленькая фанатка.       – Я не участвую... Это не так важно.       – Да нет-нет-нет! Давай, участвуй!       – Да, участвуй! – Раздался голос Дазая сзади. Сигма обернулся, вперил взгляд в маску в виде черепа, обшитую стразами и блестящими нитками. Костюм Осаму был полаконичнее и без лишнего нагромождения, хотя и простым его не назовешь из-за погонов с бахромой на пиджаке. А в его руках был почти допитый бокал вина.       – Я не могу... Я переживаю – Отмахнулся Сигма – Да и не такой уж и крутой у меня образ, знаете ли. Вон у Шибусавы видели что? Его на подиум сразу ставить надо, да в музей следом отдавать, а не в дурацкий конкурс... Он победит.       – Не волнуйся, ты точно победишь – Ухмылялся голос слева. Достоевский явился, удивительно.       Тот, конечно, тоже не без изыска нарядился. Детали и символизм на их костюмах с Осаму перекликались как парные. У Дазая змеи да черепа, подвески в виде ключей и замков, пока у Фёдора была парочка жутких бабочек и металлическое яблоко-брошь, маска, которая была выгравирована под скелет кисти руки, прикрывающей лицо. Мрачновато, но красиво.       – Ребят, я не буду... Это слишком. Но троица всё же смогла подначить Сигму совершить очередную ошибку, и под натиском он согласился. В толпе Сигма различил серебряный, блестящий силуэт... Это тот человек, которого он видел в толпе по пути сюда?       – Эй... А кто это? – Сигма указал пальцем вдаль.       – Гончаров, а что? – Непосредственно выдал Фёдор.       – ЧТО!? КАК ЭТО!? ОН Ж ПРОПАЛ! – Вскликнул Коля, резво выхватив у Дазая бокал с новой порцией алкоголя, чтобы запить свой шок. Осаму ничего не сказал, на удивление, даже побеспокоился, ибо уж больно встревожен был бариста.       – Он не пропадал, просто был занят делами – Констатирует Достоевский. На деле, Иван был его помощником во время процесса тяжелого ритуала, сопровождавшегося человеческой жертвой. Благо, никто об этом не знал. Сигма опешил, налив себе горячительного вслед за Гоголем. А слухов-то было сколько! И что убили Ивана, и что расчленили, похитили. Кто-то вкинул слушок, что это вообще всё сделал Фёдор, ибо Гончаров его заебал.       Сигма вздыхает, направляясь на запись в участники конкурса, пока было время. В списке участников ни Гоголя, ни Достоевского с Дазаем не было. Приз был сомнительным конечно, путёвка в Египет и награда в виде золотой статуэтки с последующим признанием как самого креативного ученика года... Ну, нормально? Правда, на Египет Сигме было как-то насрать, лучше б в Лас-Вегас отправили. Казино куда интереснее пирамид, не так ли?

◈◈◈

      Осаму и Фёдор блуждали по безлюдному коридору в поисках чего-то интересного. Наскучило торчать в толпе, вот они и отправились на поиски приключений туда, где Сигма в ужасе пытался убежать обратно на улицу под ночное небо.       – Ого, сколько тут старья... – Ткнул пальцем в какой-то старый самовар Осаму, смотря на оставшийся след от прикосновения. Предмет был покрыт толстым слоем пыли, скапливающейся в комки грязи.       – Мне казалось, что здание внутри поменьше – Фёдор осматривал потолок с паутиной и старыми, стирающимися в труху плакатами, зазывающими на светские мероприятия.       – Ну, если честно, то ничего особо интересного. Тут можно просто антикварный магазин открыть и жить припеваючи – Он развел руками, отходя от угла со старыми чемоданами.       Взгляд Дазая остановился на Фёдоре, который присел у противоположной стены, где стоял старый, покрытый лаком шкаф. Внизу были ящички с замками, которые тот очищал от крупной ржавчины, чтобы открыть с помощью такой же ржавой проволоки. Осаму замер рядом, пристально смотря на друга, который не обращал на него внимания.       – Ты ведь сделаешь то, о чём я попросил? – Напоминал он об очередной просьбе.       – Нет – Незаинтересованно отвечал Достоевский, что-то там вытворяя с проволокой, подгибая её в какую-то форму.       – За деньги?       – Да отъебись ты уже, отвлекаешь – Без толики истинной раздраженности отвечает Фёдор, мучая старый замок.       – Зачем ты пытаешься открыть эту хрень? – Быстро подстраивается его друг, присев рядом на пыльный пол.       – Даже не пытайся – Спокойно отгораживает его Достоевский, даже не удостоив взглядом.       – Почему? Мне казалось, что тебя всё устраивает в нашем веселье.       – «Веселье» длится не так долго, как выполнение твоих просьб. У меня дел полно так-то – Всё же посмотрел на Дазая Фёдор. И это было ошибкой, ибо глаза его – ёбаная амброзия. Отведешь взгляд – мигрень, желание смотреть обратно на него.       – Ну, блин, ты же сам говорил, что именно это не займет много времени...       – А я, может, из принципа не хочу – Нахмурился тот в ответ, щелкнув открывающимся замком. В голове задвигались злосчастные шестеренки, дающие сигнал о надвигающейся злобе, которую нельзя показывать.       – А я из принципа хочу – Вцепился в него взглядом Дазай, снова не давая шанса смотреть на что-то, кроме него.       Фёдор слышит ещё пару скрипящих щелчков в замке, пока борется со своими предубеждениями насчет похоти, которая сжирает принцип за принципом, когда Осаму рядом. Да, хотелось согласиться на всё, что тот предложит. Хотя, просьба его даже не противоречила интересам Фёдора, просто... Это ведь игра в подчинение, стоит ли ему разрешать это?       Последний щелчок, замок с грохотом разваливается. Нет. Больше неинтересно, что там внутри, Достоевский даже не смотрит на проделанную работу. Тяжело вздохнув, он говорит:       – Просто знай, что это только с моего позволения. Осаму победно усмехается, начав уже тянуть руку к чужой шее, но его тут же перехватывают, начиная тянуть на себя, заставляя упасть на пол вместе.       – Ты единственный, у кого «позволение» мне нужно выуживать настолько долго – Смеялся тот. Этот его блядский смех, предвещающий что-то... Будто дурман разрастается по всему помещению, преувеличивая давление их маленького взаимодействия. Губы дрожат от предвкушения.

◈◈◈

      – Пиздец, ну ты и педик конечно – Говорит Дазай, пока они с Фёдором ищут выход.       – Ты первый поцеловал меня. Это значит, что педик тут ты – Достоевский прислушивается к шуму за дверью.       – Не было такого. Ты – педик – Осаму облизывал саднящие от сильных укусов губы. Это вызовет вопросы однозначно.       – Тогда ты – шлюха – Беззлобно кидает Достоевский, ради поддержания шутливой ссоры.       – Да, но зато не педик. Где-то сзади послышался грохот старой мебели. Непонятно, что это было, но оба моментально выскочили в седьмую дверь, чтобы успеть навести марафет до оглашения результатов конкурса. А вот в бальном зале уже во всю представляли участников конкурса. Сигма, нервничая, переминался с ноги на ногу, готовясь выйти на небольшую импровизированную сцену из ступенек.       Сотни оценивающих взглядов учеников большого университета были устремлены на него. Его образ был выполнен в любимых цветах: белый и лавандовый. На детализированной и блестящей маске красовалось перо. Накидка на плечах, которую украшала мелкая, изящная цепочка, такая же серебряная, как и зажим на выглаженном галстуке. На деле, Сигма не сильно сомневался насчет своего внешнего вида, но его подбадривала улыбка Гоголя, который держал два бокала с шампанским, до которых отчаянно хотелось дорваться сейчас больше, чем до кофе и теплой уютной постели. Хотелось выпить, хоть немного осмелеть. Понять, чего не хотелось на деле признавать всё это время, преодолеть какие-то страхи.       Не сказать, что Сигма был замкнутым или неуверенным в себе, нет. Он был уставшим и излишне тревожным, но покрывал всё это напускной важностью, дабы быть воспринятым всерьёз. Но кем? Шибусавой? Гоголем? Дазаем? Достоевским? Ну что за вздор. Все, с кем Сигма хоть как-то смог пообщаться здесь, были на голову отбитыми, пока «спокойные» и «нормальные» студенты вытесняли его. Ну, эти четверо, конечно, не были уж слишком добры, разумеется, да и о дружбе быть речи не может, но... Что-то в этой ситуации было такое, что наталкивало Сигму на мысль о том, что ему труднее было прятаться от того же Николая, чем начать с ним общаться. Не сказать, что поучительно, но есть же смысл в преодолении, ведь так?       И теперь, стоя на на шесть ступенек выше толпы, Сигма понимал, насколько ему хотелось отпустить себя. Сказать спасибо этим чудикам, что решили единогласно привести его к возможной победе. Мелочь, а приятно. Теперь ему предстояло представиться перед толпой, чтобы его запомнили. Зубы чуть ли не дрожат.       – Меня зовут Сигма. Учусь на художника-бутафора, или же реквизитора. Костюм я собирал сам, хоть и не шил его с нуля, как, к примеру, мой друг – Он посмотрел в толпу, пытаясь найти уже пропавший белый силуэт Коли. Нашёл. Он пытался что-то спиздить со стола – И, эм, я думаю, что он заслуживает победу больше чем я, так как он явно убил на свой образ больше сил и времени, но от участия отказался – Микрофон предательски зазвенел, пока расстрогавшийся Гоголь поднимался на сцену. Вот он уже был рядом с Сигмой, выхватил его микрофон, чтобы сказать:       – Сигмочка, я так тебе благодарен за твои теплые слова, очень приятно, что ты так ценишь мой труд! Но я уже и ведущий, и музыкант на этом мероприятии. Не буду же я у тебя отбирать твой хлеб!       – Какой хлеб? – Не в микрофон произнес студент.       – Бородинский, конечно же!       Сигма невольно засмеялся, отпустив себя окончательно. Коля удивленно уставился на него: это был первый раз, когда Сигма смеялся с его дурацкой шутки. Может, ему всегда хотелось смеяться с его шуток?       – В любом случае, очень надеюсь на твою победу, твой костюм, по моему мнению как ведущего... О-ля-ля!       Сигма кивнул, спустившись вниз, таки забирая своё шампанское. После трёх бокалов начало покачивать, но наивный парень полагал, что просто выпил мало, потому шлифанулся ещё и абсентом. Он тут же пожалел об этом решении. Будто по голове кирпичем ударили, не забыв обжечь глотку острым перцем. Сигма поморщился, схватившись за волосы. Он разомкнул слезящиеся глаза, с ужасом обнаружив, что всё двоится. Пришлось отойти в укромный коридорчик, ведущий к уборным. К счастью, блевать ещё не хотелось, но суть была в том, что там был диван. Туда-то Сигма и завалился, вперив взгляд в стену. Но что-то помешало его покою... Что-то двигалось. Это рука? Щелчки пальцев на момент заставили вынырнуть из омута алкогольного диллирия.       – Сигма-а! Ты ту-у-ут? Нихрена ж себе ты налакался конечно... – Выдергивает из мутноты его Осаму.       – А? Да со мной всё нормально! Просто переборщил чутка – Он боялся начать икать, как в фильмах. Должно быть, это было бы уже слишком нелепо.       – О Господи, ну я вижу! Ты явно не из тех, кто привык к такому, да? – Констатирует его знакомый, всучающий ему бутылку с водой.       – Вода... Газированная? – Заплетающимся языком промямлил парень.       – Нет – Он встал, собираясь обратно уйти в зал – Но ты выпей, а то отравление схватишь – и всё. Не сможешь встать еще дня два.       – Да... Ладно – Сигма послушался, осушив пол бутылки воды, собираясь идти обратно за Дазаем, но в коридор влетает Коля, тоже уже немного захмелевший, но всё еще балаболящий без остановки.       – А-а-а!! Сигма, ты что наделал? Ты ж уснёшь до того, как успеешь победить! – Он схватил студента за запястья, уволакивая к выходу в конце коридора.       – Ты куда меня ведешь? – Мягко интересуется Сигма.       – На свежий воздух, подышать. А то ты совсем убитый!       – Ну спасибо. От тебя алкашом за километр несёт, между прочим, но я ж молчу – Ворчал пьяный парень, еле передвигаясь.       – Я зато на ногах стою – Хихикнул тот, галантно усаживая пьяницу на скамейку.       Им пришлось пройти парочку переулков до этого места, чтобы увидеть спуск, словно ведущий в гигантскую яму, хотя это был стадион. Туда им, конечно не пробраться, но и с этого холма вид был неплохой. Осенью, разумеется, звезды было увидеть труднее, но зато над ними возвышался кровавый полумесяц, словно серп, которым кого-то закололи.       – Кстати... Почему луна красная? – Интересуется Сигма, смотря в небо.       – Она оранжевая – Перечит Коля, смотря уже не на луну, а на него.       – Ну... Наверное...       Вообще, сам полумесяц был неестественно большим, словно это какая-то иллюзия близости луны к земле. Если бы луна была так близко, то их бы не было живых здесь. Не было бы этого вечера, который всё ещё вдохновлял Сигму. Это был его личный судный день. Можно всё.       – Слушай – Гоголь с искренним интересом спросил – Ты правда меня ненавидишь?       – Нет. Просто стесняюсь, непривычно мне... Общение. Тем более в таком формате, где мне уделяют столько внимания. Это пугает меня.       – Честно? Мне насрать. Мне действительно весело, только пока ты неприступный – Признается его мучитель – Тебе ещё повезло, кстати... – Он смерил Сигму прищурившимся взглядом.       – Стоп, выходит, ты знал...? – Осенило студента внезапно.       – О том, что ты пытался отпугнуть меня лже-признанием? Конечно, мне ведь Федя рассказал. Да и я не настолько тупой, просто попиздострадать люблю.       – Отвратительно – Заявляет Сигма, наконец-то поворачиваясь к Коле – Я не ненавижу тебя, но ты мне противен. Я даже не понимаю, что это всё для тебя значит.       – Ничего не значит, я думаю. Я просто так живу и заряжаюсь энергией от мимолетных влюбленностей, но ты просто самый классный. Красивее остальных и интереснее. Но людей много. Я не буду тебе врать о том, как для меня это невъебать много значит. Значимы мои чувства, а чужие – нет.       – Ты социопат или что?       – А ты психолог дохуя? – Не было подоплеки задеть, но язвительность таки вертелась на языке.       – Ты мне противен...       – А ты мне нравишься.       Сигма уставился на Гоголя пустым взглядом, и тот сделал тоже самое. Секунда, и они уже жарко целовались. Сигма впервые такое испытывал. При чем, нет, в этот раз это не было ошибкой. Это ощущалось так... Правильно? Будто бы это и должно было произойти.       Действительно. Ничего не значит. Это ничего не значит для них обоих. Гоголь лишь разгонял свои чувства к Сигме, ради чувства эйфории от влюбленности, а сам Сигма пытался понять себя, будучи полностью диссоциированным в этом мире. Отвратительная правда и такой же ужасный поцелуй, имеющий место быть. Сигма вжимался в чужие губы, кусая влажный язык Коли, который норовил углубить поцелуй.       В итоге, тот кусал его губы в отместку, заставляя всё же лечь на эту злосчастную скамейку. Было некуда деться, да и не сильно хотелось. Сегодня можно всё, разве нет? Завтра всё вернется на круги своя, да и Сигма вероятнее всего забудет всё точно, ибо хочет напиться до беспамятства.       Гоголь сжимает руку на чужом колене, жадно и пылко целуя Сигму, который отвечал не с меньшим энтузиазмом, правда больше грубее и ненавистно, чем страстно и с желанием. Коля не давал отстраниться, чтобы вдохнуть холодный воздух, да ещё и шутки ради зажал пальцами нос своему возлюбленному, вынудив его брыкаться и вырываться. Сигма зло столкнул его с себя, заставив тем самым Колю звонко залиться хохотом, пока он скатывался по траве, в попытке успокоиться.       – Ты придурок или как!? –Отдышавшись выкрикнул чуть не задохнувшийся студент. Вот это наглость!       – Для тебя буду кем угодно – Он послал ему воздушный поцелуй, язвительно щурясь. Сигма будто протрезвел на момент.       – Нам пора возвращаться.       – Да-да! Пора! Голосование уже прошло почти. Они подорвались с места, шустро пробежав сквозь пару улочек до кофейни.       Сигма почти запыхался, но внезапно вспомнил, что зря они так торопятся. Некому ведь будет оглашать результаты без Гоголя. Оказавшись в зале, Коля мигом очутился на сцене, выхватил микрофон из рук какого-то студента-комика, и начал подводить итоги:       – И так, леди и джентльмены, прошу внимания! Наше голосование подошло к концу, все голоса были зафиксированы! – Ведущему приносят черный бархатный конверт, в котором запечатлены результаты. Публика затихла. Сигма буквально ощущал на себе взгляды своих знакомых, тяжело дыша смотрел в пол. Услышав, как Коля поднес конверт к микрофону, звучно его открывая, замученный конкурсант поднимает взгляд к нему, возвышающемуся на ступеньках, смотрящему на дорогой конверт.       – Кто же победитель? Ваши предположения? – Держал интригу ведущий, играющий бровями – Сейчас мы узнаем!       Он достает этот загадочный листочек, с азартным интересом прокручивает его в руке и только потом читает. Сигма зажмурился. Он услышал мягкий вдох у микрофона, но он оборвался. Сердце пропускает удар.       – Дазай... Осаму? – Смятенно и озадаченно оглашает Коля, еле шевеля губами.       Стоп. Но как так?! Дазай ведь не участвует! Однако, это не помешало наглецу подняться на сцену и выхватить микрофон, чтобы раззадорить умолкшую публику:       – Ах, ну не стоило, ребят! Я ведь даже не хотел участвовать! – Распелся сладко тот, находясь слишком близко к микрофону и заставляя его издать пронзительный звон – Дурацкий микрофон! Но зато я победитель и поеду в Египет! Ещё раз спасибо всем, что выбрали меня! Я о-о-очень старался над своим образом! Особенно спасибо моему другу Фёдору за то, что поддерживал меня! Ты самый лучший друг, друг – Продолжал он лепетать, выискивая в толпе Достоевского, который угнетал какое-то левое вино с горла. Он только посмотрел на Осаму, стоящего вдали, и утопал на улицу.       А что Сигма? Его шок можно было понять только посредством увеличения его лица с помощью линзы под «рыбий глаз». Он, конечно, не ожидал победы, но Дазай? Они с Достоевским и Гоголем обдурили его снова? Поиздевались над его наивной мечтой о победе в каком-то конкурсе? Гоголь оставил лже-победителя на сцене, пусть дальше юморит с публикой или что он там делать собрался. Он спустился к Сигме, и тот понял, что Коля не причастен к этому, ибо у того самого выражние лица говорило само за себя.       – Ты... Как? – Спросил удивленный ведущий.       – Н-нормально... Я, эм... – Шум толпы вернулся, как ни в чем ни бывало – Пойду умоюсь, что-ли...       – Тебя проводить? Или сам дойдешь?       – Я сам. Я вернусь уже к танцам точно – Немного неловко посмеялся Сигма, быстро отпуская ситуацию с жульничеством Дазая. Коля лишь кивнул, а сам выбежал на улицу. Там-то он и увидел задумчивого Фёдора, почти комично смотрящего в пустоту. Он будто был удивлен и разочарован одновременно.       Гоголь подошел к нему сзади, но эмоционально обнимать не решился, ибо его собственные руки были заняты тарелкой с канапе, он лишь с небольшим укором поинтересовался:       – Что это вообще было? Достоевский вздохнул, меланхолично покрутив бутылку.       – Слушай... Если я – яблоко, как символ искушения, то меня можно совратить? – Поднял он взгляд на мерцающие вдали дома.       – Эм... Смотря с какой стороны посмотреть – Отвечает Гоголь, уплетающий закуску с металлических шпажек.       Фёдор бредово придумывал какие-то метафоры на ситуацию. Да, он подделал голоса по просьбе Осаму, ибо тот его соблазнил. Очередной раз. Осознание своего собственного грехопадения так удручало, что хотелось повеситься. И вроде ни стыда, ни совести, а разочарование-то есть.       – А как можно совратить яблоко? – Дошла до него глупость его дум. Гоголь задумался, пока жевал, посмотрел на тарелку, затем на Фёдора:       – Я видел видос, где чел тыкву ебал. Достоевский даже бровью не повел, всё так же пусто пялясь куда-то вдаль. Ну, не сказать, что так всё и было, но... А что тыква эта несчастная может дать взамен? Да в том-то и дело, что ничего. Гастрономические сравнения изначально были неуместны, получается.       – Скинь мне потом – Загадочно выдал тот, направившись обратно в зал, где начинала играть бодрая музыка.       – Всё для тебя! Но я так и не понял, что с голосованием? – Пританцовывая под жизнерадостный джаз всё же снова спросил Гоголь.       – Да так, сбой в матрице – Хмыкнул Фёдор, выхватив шпажку канапе с тарелки Гоголя.       – Что!? Прям как из историй в интернете!? – Коля непроизвольно воспринимал все слова своего дохуя умного друга всерьёз, не различая метаиронии.       – Да.       – Правда!?       – Нет. Я пошутил – Он скрылся где-то в толпе танцующих людей, оставляя Гоголя в недоумении.       – Н-но! ТЫ КУДА ДЕЛСЯ!? – Всё так же танцуя вскрикнул он.

◈◈◈

      Сигма пялился в подбитое зеркало уже минут двадцать, не понимая, что вообще происходит. Это всё алкоголь или чувства просятся наружу? Он не понимал, чего ему нужно от этих всех эгоистичных кретинов, что ему нужно на маскараде, который на деле был просто культурным поводом для студентов, чтобы напиться, да ещё и с одобрением преподавателей.       Шум из зала отражался эхом в коридоре, а в помещении туалета этот звук казался ещё более приглушенным и неестественным. Будто все вокруг умерло, но кто-то создает видимость оживленности где-то там, до куда Сигма не добежит, даже если захочет. Эта оживленность останется недосягаемой.       И всё же, зачем он здесь? Что ему от этого всего нужно? Кто он вообще сам такой!? Сигма смотрит в зеркало и будто не узнает сам себя. То, что было привычным отражением, кажется теперь абсолютно чужим и инородным существом, готовым расплакаться в любой момент. Парень делает глубокий вдох, подавляя свои чувства, сдерживая слёзы, он выбегает в коридор. Он застыл на месте, который раз. Плавная, но в тоже время динамичная песня, задавала ритм общего танца, заставляя всех учеников двигаться в одном симбиозе, словно они единый организм, состоящий из мелких микробов.       И это было завораживающе. Будто этот танец репетировали все на протяжении года, пока его просто не пригласили. Сигма так и стоял как вкопанный, пока его не поглотили чужие руки, втягивая в толпу, в причудливый танец под песню, в которой поётся о другой стороне жизни. Разве может жизнь иметь другую сторону?       Сигму ведут чьи-то руки, строго наставляя, будто говоря, как правильно танцевать. В этой манере он узнает Шибусаву, который без особого интереса отпускает его обратно на растерзание толпе танцующих, ряженных идиотов. Сигма не понимал, что происходит. Весь мир кружится, а высокий потолок сводит с ума своим величеством, пока парень не понимает, что теперь он танцует с Достоевским, которому нужен был лишь ритм и музыка. Его слабая хватка на запястьях ощущалась как угроза жизни, даже когда он не пытался её транслировать. Поняв, что Сигма не имеет чувства ритма в танце, Фёдор выпускает его обратно в свободный полёт, где его моментально подхватывает энергичный Дазай. Припев песни настигает внезапно, как и быстрые движения, под которые Сигма не успевал подстроиться. Осаму то кружил его, то резко останавливал, заставляя опереться талией лишь на свою руку, зависнув в воздухе. Он вскружил ему голову, а затем, будто с пренебрежением, толкнул куда-то в сторону, словно Сигма был фарфоровой куклой, которая наскучила его владельцу.       И он падает в руки к Гоголю. Тот с каким-то трогательным энтузиазмом его подхватывает, ставя на ноги, но это было обманчиво. Сигма не ощущал в этом жесте заботы, лишь какую-то фальшивую манерность, которая скрывала самый настоящий эмоциональный вампиризм. В этом танце было паразитически-душераздирающе всё. Именно в этих движениях Сигма различил настоящую суть и натуру Николая, он раскрылся ему, раскрылся в этих жадных взглядах, крепко сжатых на талии пальцах, обтянутых перчатками. Сигма понял, насколько всё, что демонстрировал ему Гоголь, было фальшивкой. Он прикидывался, играл с его чувствами, испугом, интерсом. Толчок в эти по-дьявольски честные объятия был по истине жестоким поступком со стороны Дазая. В голове его же сладкопевным тоном мелодично звучало:       «Но ты рискни, вкуси, узнай что будет. Утоли своё любопытство» И Сигма отчаянно хотел заткнуть этот голос, растворить его в своём больном, бледственном разуме, но тот был так настойчив, что отталкивать этого кофейного шута-беспредельника вовсе не поднималась рука. Наоборот. Не хотелось, чтобы этот танец заканчивался. Сигма терял связь с реальностью в своей злобе и желании узнать своего «мучителя» больше, чем поверхностную подделку на настоящую личность.       Но начинало тошнить. Безумие топило, затягивало, словно болото. Сигма лишь помнит, как они с Николаем оказались у обрыва над холодным озером, как они абсолютно неадекватно смеялись и распивали горячительное из одной бутылки. Было уже четыре утра, бал не заканчивался, а был лишь в самом разгаре, где слетели все маски, показав пьяные личины всех уродов, которые были вокруг. Как романтично, типично, глупо. Ах, какое клише, в конце-то концов! Сигма тупо смотрит на тот самый кровавый серп, свисающий с неба, грозящийся стегнуть по горлу, смотрит с ужасающим восхищением понимая, насколько вся эта история никчемна, ничтожна, бессмысленна, когда его так легко убить лишь одним полумесяцем.

◈◈◈ЭПИЛОГ◈◈◈

      Экзамены ударили с новой силой, заставив позабыть о всех своих философских открытиях. Сигма сидит над конспектами в любимейшей, возвышенной и мудрой библиотеке, пока его знакомые здесь же распивают кофе, который притащил Гоголь.       Фёдор и Дазай снова о чем-то спорят, и Сигма готов поклясться, что ни слова из их лексикона не понимает. Но проскальзывает и зависть тому, как они ладят с самого дня знакомства, будто находясь на другом уровне понимания, как ебучие дельфины, общающиеся какими-то сигналами, непостижимыми для людей. Иногда хотелось их утопить в океане, дабы не слышать обсуждений о психоанализе и религии в её глубинном значении. Да, пусть Сигма и считал себя здесь аквариумной рыбкой, но ощущал он себя единственным, кого тревожит тот факт, что они находятся в этом самом пресловутом аквариуме, да ещё и будучи настолько разными. Коля, в его понимании – кровожадная акула, которая считает его настолько мизерной добычей, что даже не ест его, а просто по прежнему гоняет из рифов в водоросли. Да и сами Осаму с Достоевским были хищниками, дающими ему одолжение, на мол, мы не будем тебя есть, пока нет надобности. Но только он единственный волновался о том, что они всё равно вместе с ним окажутся в ебучей ухе.       – Сигма-а, ты чего такой серьезный? – Гоголь тыкал пальцем в его щеку, обеспокоенно пялясь своими огромными глазищами, один из которых не было видно.       – Отстань, я пытаюсь учиться – Убрал он его руку.       – Не пытайся. Я угнал машину и сегодня мы едем в лес на шашлыки.       – Ты угнал что!? – Вздрогнул Сигма, привлекший внимание «дельфинов».       – Я же говорил тебе не рассказывать – Внезапно вмешался Достоевский – Мы так без шашлыков останемся, да ещё и присядем. Сигма оградился, выставив руки в защитном жесте:       – Я не собираюсь участвовать или рассказывать кому-то. Оставьте меня в покое.       – А ты нам нравишься, мы хотим тебя на шашлыки – Оптимистично заговорил Дазай, добавив – Пустить.       – Боже... – Закатил глаза Сигма.       – Да блин, ребят, весело же. Мы ж не на длительный срок каршеринг спиздили – Толкует Гоголь.       – Не мы, а ты. Я не угонял ничего, у меня в отличие от тебя даже прав нет –Обозначает Фёдор, не горящий желанием платить за авантюру.       – C3 n5a3g1d7 e8f2a8 – Зашифровал Осаму.       «В случае чего на Колю коллективно все скинем» – Сказал он. Достоевский кивнул ему.       – Что ты сказал ему? – Вопрошал Гоголь, прищурившись.       – Анекдот про нарды рассказал. Сигма утыкается носом в учебник, обреченно вздыхая. Нет. Это никогда не закончится.