только сценарий, что им заранее прописали

      Несмотря на холодный морской ветер, рукам тепло. Заброшенный аттракцион в виде самолёта выделяется на фоне серого неба почти артхаусно. Ржавая бочка до красна раскаляется от разведённого в ней огня, трещит и чуть деформируется. Хэнк, следуя примеру остальных, заносит над ней подобие шампура. Длинная ветка, на которую неровно нанизаны уже подрумянившиеся сосиски. Пиво служит им отличной запивкой. Оно приятно охлаждает губы, бурлит пузырьками на внутренней стороне щёк. Если бы «мясо» не подгорело, было бы совсем круто.       Мел делает нарочито серьёзное лицо, когда их с Борей взгляды на секунду пересекаются. Сразу понятно: готовится толкать речь. Точнее продолжает ту тему, на которой остановились прошлые сборы. Сейчас все заметно успокоились, а значит – пора. – Нам кодекс необходим, чтобы не наступила анархия. – Тебе уголовного мало? – шутит Зуев, стукаясь с Кисой бутылками. – Кодекс, Ген, необходим затем… – Егор шмыгает носом, прячет руки в полах пальто и окидывает друзей задумчивым взглядом. Пытается правильно сформулировать. – Вот захочешь ты стреляться с кем-то, скажем, завтра. И кандидатура, наверное, уже есть на примете! – Конечно, есть, – отзывается старший, орудуя обугленной веткой в разгоревшемся костре. – Солист один имеется, он мой репертуар спёр. В Москве теперь выступает, крыса. Я не против его захандошить, отвечаю.       Хэнка пробивает на смешок от этой речи, и Киса смеётся тоже. Их взгляды скрещиваются на доли секунды, а потом – разбегаются в разные стороны. Они, конечно, помирились и пообещали всё забыть, но неловкость в этот раз держится дольше обычного. И не понять уже, где норма. Боря отхлёбывает ещё немного пива, продолжая слушать. – Ну вот, говорил же, – Мел разводит руки в стороны, как бы намекая на собственную проницательность. – Ну, а ты, Кис? – Есть один человек, – Кислов встряхивает чёлкой и задумчиво ерошит волосы. Все на него сейчас смотрит, потому Хэнку тоже можно. – Кроссы мои спёр из раздевалки. Доказательств, сука, нет, но всё на него указывает!       Боря растягивает губы в ухмылке, по-настоящему довольный происходящим. Напряжение, что стояло стеной между их четвёркой, куда-то улетучивается и позволяет свободно дышать. Киса – сейчас такой Киса! Он и в меньшем, мог уличить любого непонравившегося человека. Хотя, стоит отдать ему должное, кисловская чуйка действительно срабатывала в некоторых случаях. – Хэнка можно не спрашивать. У него врагов нет. – Пока нет, – Боря расслабленно пожимает плечами и качается головой. Всё из чистого желания заставить этих говнюков хоть немного усомниться.       Киса, оказывается, следит за ним из-под ресниц, но как только ловит ответный взгляд, тут же отворачивается. Хенкин не хочет глубоко задумываться над его реакциями, пустив ситуацию насамотёк. Парни правы, у него действительно нет врагов. Кроме самого себя. Если кому и охота иногда всадить пулю в лоб, так только себе. Но кто знает, может это, однажды, изменится. – Нам нужно забиться, что «репертуар спёр» и прочие меркантильные темки в нашем кодексе – табу, – Мел размахивает своей веткой, по очереди направляя её острый край на каждого из них, и вновь становится очень серьёзным. – Их не будет. Все эти мелочи вычёркиваются. – Ладно, справедливость должна быть, – Киса ни на кого не смотрит, опустив голову, и отсветы костра добавляют его словам немного жути. – Ответим за всех соплежуев, и хер с ним. Проживём коротко, но ярко, да?       Боря глаза, не в пример ему, к небу поднимает. От этого «коротко» вновь начинает портиться настроение. Киса строит из себя мушкетёра, и это бесит даже тогда, когда используется в шутку. Никто из них не был таким смелым, когда пришлось избавляться от тела. – Я на коротко не подписывался, – бурчит Зуев. – Ты чё, Гендосина, отца своего хочешь пережить? – Кислов, явно довольный собой, продолжает разгонять мрачные темы. – Если будешь так торчать, то уже к тридцатнику сторчишься. – Слышь, предсказатель? Ты бы рот закрыл, – Гена приближается и обхватывает того за шею, по-отечески ерошит волосы на затылке. – А то смотри, завтра молния ненароком в тебя ёбнет!       Ваня терпит нарушение личного пространства всего минуту, потом – вырывается. Пытается даже скопировать захват Зуева и опробовать его на нём же, но не выходит. Генка куда крупнее, тяжелее и изворотливее. Он даёт младшему пинка и удирает от него по площадке. Хенкин же, дожевав остатки своей сосиски, падает на качелю, созданную при помощи верёвок и автомобильного колеса. Наблюдает за ними с интересом и… жадностью, потому как себе столь тесный контакт с Кисловым давно запретил. Боря вяло отталкивается от земли в попытке раскачаться и открывает следующую бутылку. Одной маловато показалось. – Кодекс – это у нас, типа, бригада теперь? – он спрашивает, вынуждая их остановиться. Кислов теряет запал и плетётся в его сторону, занимая второе казырное место. Смеётся. – Ага. Хенкин и сыновья же. – Говнюк, – Боря на это ногу сгибает в колене, тянется и пинает его. Киса делает обиженное лицо, но через секунду снова ухмыляется. Планирует отплатить ему тем же.– Лучше не провоцируй, Кис. – А то чё будет?       Конечно же, как ещё могла сработать эта глупая угроза? Кислов – провокатор, хитрый и очень изобретательный. Он соскакивает со своего места и тормозит колесо Хэнка, в подробностях напоминая тому вчерашний вечер на качелях. Несильно стукает кулаком по плечу и улыбается. – Давай, покажи мне, чё будет.       С ним связываться бесполезно, и Боря это отлично знает. Но что-то внутри упрямо шепчет, что таким образом Киса просто пытается сгладить углы. Это в потемневших глазах читается. Если он себя не обманывает, то там сейчас – смесь из дурачества и напряжения. Будто ему важно, чтобы Хенкин на это повёлся.       Верёвка трётся о ладонь с противным треском. Приходится встать с качели и попрощаться с бутылкой прохладного пива на неопределённый срок. Патассовка начинается весело. Вот он получает ещё один пинок, а вот гонится за Кисой по древней раскрошенной бетонной заливке, как несколько минут назад делал Геныч. Боря догоняет, вцепляется в ткань свитера и ловко к себе разворачивает. Своей ногой подсекает его ноги, валит на землю. Придавливает своим телом, заблаговременно подставив руку под чужой затылок, чтобы не ударился. Пока Кислов грозно дёргается, оценивая разницу в весовых категориях, Гена на фоне бурно поддерживает его поражение.              Боря не знает, почему горят щёки: от близости или от шуточной борьбы. Но эти мысли быстро улетучиваются, уступая место шоку. В районе плеча расцветает резкая боль. Кислов, замерев на секунду-другую, оказывается, вовсе не собирается так просто сдаваться. Он обдумывает план. И не придумывает ничего лучше, чем укусить противника, не имея физических сил для выигрыша. Это пиздец неожиданно. На периферии сознания отпечатывается смех Генки с Мелом. Боря шипит «ты больной, Кис?» и быстро с него встаёт. Не то, чтобы очень больно, но продолжать что-либо уже не хочется. Отойдя от него на пару шагов, Хенкин касается этого места пальцами и тут же отдёргивает руку. Киса, полностью удовлетворённый результатом, тоже выбирает дистанцию. – Надо было сразу сказать, что честности от тебя ждать не стоит. Я бы не ввязывался. – На войне, как и в любви, все средства хороши, Хэнкалина. Не ной.       Боря молчит, разглядывая мокрое от слюны пятно на вороте, и качает головой. И когда он вновь обращает взгляд к парням, то на лице – полная невозмутимость. Как будто не он сейчас лежал на Ване долгие пять минут, прижимаясь всем телом и чувствуя на коже рваное дыхание. Как будто не на его груди сейчас жжёт след от укуса, оставленного в отместку за самонадеянность. Как будто не слово «любовь» сейчас вылетело из чужого рта, закружившись в воздухе, и больно припечатало его к месту.              Маска должна вновь прирасти к лицу.              Хенкин вытаскивает из кармана телефон, всё же оттягивает ворот кофты и направляет туда фронтальную камеру. Красный, воспалённый след на коже горит доказательством его поражения. Вообще во всём, что касается Вани Кислова. Он вскидывает голову, успевая заметить, что тот за ним наблюдает. Хочется верить, что в глазах Кисы присутствует хоть толика сожаления за этот идиотский поступок. Но там – лишь неясная смесь чувств, с которой никто из пацанов никогда на него не смотрит. Только он. Ваня будто хочет что-то сказать или даже спросить. – Смотри, Борян, а то превратишься в кого, – Зуев ржёт во весь голос, оценивая последствия, на что Кислов показывает тому средний палец. – Хотя, с другой стороны, можешь теперь хвастать родакам, что это девчонка тебя так пометила. – То-то они обрадуются, – Хэнк поправляет толстовку и падает на прежнее место, всем весом опираясь на колесо. – Я тебе ща покажу девчонку, Гендосина. – Киса усмехается, правда не очень весело, и цепкими пальцами сжимает Зуеву плечо. Только очередной патассовке не суждено случиться. – Как насчёт клуба? – спрашивает Мел, разрушая момент и возвращая всех к прежней теме. – Как бойцовский, только дуэльный. – Воу, – Хенкин тоже хотел бы уметь переключаться так же быстро, как это делает Ваня. – Да это ништяк! А название? – «Господа офицеры»! – выдаёт Гена, не до конца прожевав сосиску. – Ну, или просто «Господа»!       Мел начинает тихо смеяться, и все подхватывают. Идея нелепая, но смешная. Правда в конце всё же приходится покачать головой, мол, не принимается. Генка успевает расстроиться даже, но Егор сразу предлагает другой вариант. – Предлагаю назваться «Черная весна»! – Да! – подхватывает Киса, едва не подпрыгивая на месте. – Я вообще за любой блэк! Можно будет ещё татухи набить. Типа скрещённые пистолеты, а? – Палевно, – нудным отцовским тоном отсекает Боря, вновь присасываясь к пиву. – Лучше просто надпись. Не подкопаться будет. – На рёбрах можно, – Ваня, полностью поглощённый идеей, поднимает свой свитер и тычет в нужно место пальцем.       И не то, чтобы Хенкин с ним не согласен, но смотреть на бледную кожу – физически тяжело. И палевно очень. Хочется до неё дотронуться или оставить в отместку такой же алый укус, что горит под одеждой где-то над ключицей. Геныч, погружённый в мысли, продолжает уминать остатки их «пикника».        – Это круто, конечно, – Мел потягивается, сосредотачивая на себе всеобщее внимание. – Но самое главное, всё обсуждать вместе. Если участники клуба решат, что повод – отстой, то всё отменяется. Рубим с концами. – Я извиняюсь, – Геныч сглатывает пищу и тычит в друга веткой. – Пистолеты теперь клубные или чё? – Гендон, да харэ жопиться, – Хэнк хмурится, поглядывая на него исподлобья, и не сразу замечает, как Киса перемещается через площадку. И вновь плюхается на соседнее. – Ты же в клубе, а в клубе нет ничего твоего, только общее. – Ну ништяк, – Зуев устало качает головой, явно не согласный с этим утверждением. – У меня так-то должна быть привилегия какая-то. Я же их достал. – У тебя и будет, Гендосина, привилегия, – у Кисы чёлка снова на глаза падает, пока он разводит руки в стороны и облизывает пересохшие губы. Красивый. – Ты можешь иногда брать их в постель, чтобы наслаждаться ими наедине. – Да? – усмехается Зуев, прикидывая сказанное в уме. – Да, – Кислов играет бровями и тут же вскидывает руку, готовый отбить летящий в него мусор. – Ну ты собака! – Гендос, лови-ка! – Боря сам не знает, зачем, но всё же бросает бутылку в отместку. – Ну вы гляньте, только пиздились, а теперь снова объединились! – Генка тыкает факом, бросая остатки еды из пластиковой посуды, но те не долетают до адресата. – Двое из ларца, блять, одинаковые с лица! – Ничё мы не объединились, – притворно ворчит Кислов, при этом крайне довольно ухмыляясь. – Хэнкалина сам принимает решения! И укус тут не при чём вообще… – Ты ща опять нарвёшься. – Ссыкотно, что пиздец!       Снова дурачится и толкается, отбегая за бочку, к дальнему турнику. Манит к себе руками. Ветер впивается в его волосы, укладывая их в беспорядочный хаос. Геныч с Мелом подхватывают его настроение, скрещивая свои ветки подобно шпагам на фехтовании. Боря поддаётся: чуть притормажимает, не достигая цели, и позволяет ему свалить подальше. Если выигрыш для Кисы настолько принципиален, то он не против подыгрывать. Хенкину просто нравится. Озорной блеск в карих глазах, смех заразительный и внимание. Кислов не часто в таком настроении, а если и да – направлено оно не всегда на Хэнка. Потому нужно ловить момент – Норм всё? – вопрос оправдывает расстояние, на которое они умчались от пацанов. Ваня пытается отдышаться и смотрит прямо в глаза. – Ну… – Норм, – отвечает, потому что это, вроде как, правда уже. ***       Татуировки выходят кривыми и грубыми, но по-своему стилёвыми. Они отражают их дух, кодекс, дружбу. Бьют на рёбрах, как ранее предложил Киса. Во-первых, потому что у сердца. Во-вторых, потому что боль добавляет остроты принятому решению.       Ваня ложится первым и снова, теперь уже оправданно, демонстрирует оголённый торс. Он худощавый, жилистый и очень бледный. К таким тянет девчонок. И Борю Хенкина. Рёбра выступают над впалым животом с неровной россыпью родинок, и Хэнк сглатывает вязкую слюну. Смотрит чуть в сторону, но так, чтобы не решили, будто он струсил. А затем – занимает его место.              Кислов, после завершения своего сеанса, мигом находит в закромах косячок и раскуривает его. Безо всякого стеснения следит за иглой, входящей в чуть более молочную, чем у самого, кожу. Татуировщик же окидывает взглядом вздувшийся укус, но тактично молчит. Ваня стоит рядом и тянется за телефоном в карман спортивок. Отвлекается от зрелища на долю секунды, закатывает глаза от содержания сообщения. Вместо хоть какого-то ответа засовывает его назад и тянет Хэнку свой косяк. Тот берёт, не думая, чтобы отвлечься от ощущений. Но взгляд сам вновь проходится по надписи, что чёрным пятном выделяется на чужих рёбрах. Через несколько минут, у него будет такая же. И даже, если их дружбе придёт конец, этого из памяти уже не стереть никогда.              Машинка тихо жужжит, причиняя боль и пропечатывая под кожей выбранное название их клуба. Как свершившийся приговор.