Ветер из былых времён

      Очередное пребывание в этом отнюдь не радостном здании прошло незаметно, как и в сотни других раз. Джеймс уже перестал обращать внимание на ход времени. Как только юный барон выходил из школы, он вновь чувствовал жизнь — её движение, простор и освобождение от тонн бесполезной информации. Несмотря на кажущиеся недостатки такого времяпрепровождения, Джеймс видел и плюсы, стараясь, как и всегда, объективно оценивать ситуацию. Так, он неимоверно ценил латинский и древнегреческий языки. По его мнению, это не только то, с помощью чего была создана европейская культура, но и то, что «своей красотой, упорядоченностью правильно выстраивает ум». Под словом «правильно» Джеймс подразумевал исключительно логику, так как эмоции — «лишь выражения инстинктов, жестокая и бешеная буря, создающая преграду к овладению решением проблемы».       Барон очень любил историю, как науку, и преуспевал в этом предмете в школе. В пять лет он познакомился с походами Александра Великого. Его восхищал этот талантливый человек и то, с какой лёгкостью он подчинял своей воле сотни тысяч людей. Читал Джеймс и про его превратные деяния, в частности, уничтожение Фив вместе со всем населением или одобрение солдатами грабежа завоёванных стран.       Всякий раз, когда Лонгин-младший прослушивал лекции по истории, он поражался тому, насколько неправдиво, по его мнению, преподают её. Дикое отвращение питало его разум, заставляя искать выход из наметившегося выступления в виде чтения.       — Официальная история — это какой-то уродливо поставленный спектакль, — каждый раз эта мысль проносилась в голове Джеймса, когда он слышал очередную несуразицу от мистера Брауна.       Пока барон размышлял о школе, он заметил, что его утка остыла. Он осторожно взял жареную тушку и поставил её греться в электрическую печь.       В то время, как она грелась снова, Джеймс обдумывал сегодняшний вечер, который запомнится одной из редких вечеринок в поместье. На неё придёт множество богатых, уважаемых и благородных людей. Как правило, такие пиры проходят лишь раз в полгода, но это не давало Джеймсу чувство безопасности. Он хоть и мог перенести людей, но никак не выносил исходящие от них шум. Их глупость и неадекватное поведение раздражали его.       И вот обед разогрет. Лонгин-младший принялся за долгожданную трапезу. Через десять минут она была подведена к концу, и Джеймс отправился выполнять поставленные задачи.       — Так, первой будет сделана анатомия. Приступим, — ответственно проговорил он.       Изучение строения человеческого тела давалось барону легко. Он жадно поглощал каждую надпись и образ его части. Будто хищник рвал зазевавшуюся жертву. Рассматривая схемы в учебнике, парень периодически вспоминал, что человек статичен по сути, а меняется лишь оболочка общества, в котором он живёт.       Всплыли образы первобытных людей, убивавших мамонта. Затем себя. Легионер против варвара, рыцарь против другого рыцаря, британская артиллерия, стреляющая по немецкой.       Всё это заманчиво, но Лонгин был предельно сосредоточен на текущем деле. Теперь он думал про свою жизнь. Сравнивая себя нынешнего со собой вчерашним, он незаметно погрустнел. Выписывая в тетрадь ответы на задания, Джеймс думал:       — Если бы была ещё и анатомия моего разума, я бы ценил её превыше всего. Мы можем лишь представить себе наш многогранный ум. И то, в большинстве случаев, в сильно урезанном виде. Каждый человек так или иначе выстраивает эту анатомию. Каждый человек — врач для себя, а поток свежих мыслей сравним с прогулкой в лесу, — Джеймс на несколько секунд забыл про проклятую вечеринку и надоедливых гостей.       Прошло некоторое время и вот, закончив выполнение домашнего задания, нарисовав очередной сюрреалистичный рисунок и почитав книгу Лавея, барон не спеша подошёл к роскошному бежевому дивану и рухнул на него, словно орёл на зайца.       Получив истинное удовольствие от этого, казалось бы, непримечательного действия, парень, тем не менее, будто оградил себя от мира и наслаждался, сидя на своём «троне».       Когда Джеймс сделал необходимые дела и расслабился, попивая Хуаншань Маофэн, изысканный вид чая, в поместье вошёл его отец, вечно несущийся по делам, словно ветер. Еще не раздевшись, он крикнул в сторону лестницы:       — Джим! Гости появятся ближе к восьми часам вечера! Прикажи кухаркам сейчас же начать готовить! — казалось, что слова неслись быстрее мыслей. Джозеф тщательно заботился о том, как бы не опозориться перед окружающими, и ради этого он был готов буквально на всё.       Владелец «Worcestershire Railway Company» удобно расположился в осиновом кресле.       Его сын в тот момент почувствовал тяжесть на душе, хоть и не верил в её существование. Он понял, каково ему будет в ближайшие два часа. Мутные образы самых неприятных действий один за другим пронеслись в уже отдыхающем разуме. Джеймс считал, что мероприятие начнётся в девять, как и было оговорено, но выяснилось, что одному из особо почтенных гостей, лорду Кэфферу, нужно срочно выезжать во Францию завтра, а его Благородие не может отменить визит, потому что считает недостойным себя не явиться к столь почтенному человеку — представителю уважаемого рода Лонгинов, прямому потомку, 9-му барону Вустерширскому, Джозефу Фрэнку Лонгину.       Поприветствовав отца, Джеймс поспешно направился к комнате прислуги. Резко отворил её и застал служанок, напуганных его неожиданным появлением. Он не медля дал указание приготовить еду для гостей. Прислуга уже была предупреждена о вечеринке, поэтому смирно вышла из своего убежища и побежала на большую кухню. Эта кухня в отличие от маленькой, была предназначена именно для таких случаев. Обыденность, тем более для Джеймса, который был знаком с каждой служанкой в отличие от своего, будто оторванного от жизни, отца.       Джеймс и Джозеф готовились к встрече. В процессе приведения себя в надлежащий вид отец не упускал ни одной детали, удивляя даже дотошного сына. К слову, оба любили красиво одеваться. Они предпочитали строгий традиционный стиль, что вкупе с их статусом и особенным воспитанием делало их привлекательными для прочих людей.       Наконец, мучительно долгая процессия была завершена. Джозеф был наряжен в свой старый серый костюм с белой бабочкой. А Джеймс красовался любимым тёмным фраком и блестящими туфлями. Ниже шеи виднелась белейшая, словно сияющая звёздным светом, сорочка с чёрным галстуком. Также барон носил белые перчатки. А его старинную трость венчал набалдашник в виде головы дракона. Джеймс же приходил в восторг каждый раз, когда рассматривал себя в любимом зеркале. Ему казалось, что сам костюм отражает первобытный мрак, манящий и столь опасный.       И вот, яркая соблазнительная еда: цыплята, фазаны, свиные головы, язычки жаворонков, сверкающие бокалы вина, британские салаты и многое другое. Стол готов к приёму делегации из солидных гостей. Великолепные пурпурные шторы украшали огромные окна, а дубовый пол блестел как трижды помытый. Всё это не могло не произвести впечатления на Лонгинов. Их глаза молниеносно охватывали клещами даже малейшую деталь поместья. Так восхитительно оно выглядело лишь по определённым дням и, разумеется, никто не упускал шанса расслабиться и приятно провести время.       Через полчаса мужчины в строгих костюмах открыли ворота, и десятки автомобилей престижных фирм въехали во двор. Когда все прибыли, и въезд в поместье был закрыт, началась долгожданная церемония приветствия. Сумрак накрыл поместье. Взволнованные гости пристально наблюдали за увеличивающейся тенью Джозефа и покорно ожидали речи. Поднявшись на возвышение у порога он начал:       — Джентльмены! Дамы! Я сердечно благодарен вам, что вы любезно приняли предложение явиться в моё родовое поместье в эту знаменательную ночь. Она будет особенной для нас всех. Каждый из вас, леди и джентльмены, узрит в этом празднике что-то сугубо своё и важное для себя. Сегодня мы сбросим ноши, возложенные на нас кардинально изменившимся обществом и ослами, что сегодня им руководят. Сегодня наше общество — на нашей территории, с нашими законами и только для нас! — речь Лонгина-старшего казалась объективной правдой для собравшихся, ибо по их улыбающимся лицам и разнузданному поведению было ясно — они согласны с Джозефом.       Слова отца Джеймса были встречены бурными аплодисментами. Теперь его рабочий настрой окончательно спал, и можно было вести себя в привычной манере — беззастенчиво, гордо, стараясь угодить и создать образ интеллектуала.       Гости вошли в яркое от света ламп поместье. Их взгляды гипнотизировал шикарный вид обители Лонгинов. Картины, мебель, стол — всё вызывало улыбку на лицах. Яркие костюмы и тёмно-бежевые фраки собравшихся контрастировали с той строгостью, которой придают значение Лонгины. Шляпы с перьями, украшенные бриллиантами сумочки дам, и неестественно румяные лица и руки скорее не привлекали, а отталкивали.       Гостям указали на места вокруг стола, что вызвало у них пренебрежительную ухмылку. Стол окружила эта тёмно-бежевая волна, жадно глотающая взглядами остывающую пищу. Первым тишину нарушил организатор праздника — Джозеф. Встав с центрального дальнего стула, он торжественно произнёс:       — Да начнётся праздник жизни, неосквернённой мазохизмом общества! Праздник во славу нас! Во славу сильных! Во славу истинной человеческой натуры!       Спустя мгновение гости подались со своих мест к центру, чокаясь хрустальными бокалами французских вин, звонко останавливавшие одну «песню» и начиная другую.       Начался пир — громкий, безостановочный, захватывавший всё больше еды. Это было похоже на соревнование «Кто больше съест». Первыми «жертвами» беспощадного чувства жадности пали уважаемый просвещённым обществом виконт Стаффордширский и известный своей учтивостью к простым гражданам банкир Стюарт Робинс. За ними — ещё часть гостей. А когда стол был опустошён, по приказу Джозефа взорвались хлопушки, и их разноцветные лепестки придали праздничному настроению ещё большее оживление. Зал наполнился криками и воплями.       Включили танцевальную музыку весьма пошлого содержания, но с повторяющимися ритмами, которые окончательно свели изрядно подвыпивших гостей в пляс. Они были похожи на одержимых: безумное выражение глаз, телодвижения, скорее походившие на буффонаду и множество несчастных случаев битья головами о предметы. Когда принесли новые бутылки вина, те были опустошены уже через двадцать минут, и после этого началась настоящая вакханалия. Мужчины и женщины раздевались, некоторые даже оголяли себя и в присутствии своих супругов или супруг танцевали обнаженными перед всеми. Они лапали друг друга, залезали в трусы, целовались между собой, чаще не разбирая кто есть кто. Все продолжали безудержно веселиться, кроме двух присутствующих: Лонгинов. Они свысока наблюдали за поведением гостей, и каждый был занят своими мыслями. Наконец, Джозеф негромко сказал Джеймсу:       — Видишь? Их умы — наши, по крайней мере отчасти и на недолгий срок.       Лонгин-младший как бы соглашаясь с отцом, кивнул и многозначительно улыбнулся. Обняв его, Джеймс ответил:       — И будет ещё.